«Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература», «Наш современник», «Октябрь», «Фома»
Василий Бетаки. Стихи. Вступительная заметка Александра Кушнера. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2013, № 5 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
Публикация памяти ушедшего недавно поэта.
«Василий Бетаки не застрял в шестидесятых годах, как многие его сверстники, нет, он менялся — и менялся к лучшему, то есть от несколько расшатанного, экспансивного, иногда слишком громкоголосого, театрализованного стиха (учился в Литинституте в семинаре Павла Антокольского), рассчитанного на большую, молодежную аудиторию, переходил — и перешел! — к сдержанной, тихой, ответственной поэтической речи, обращенной к единственному, то есть непредставимому, „провиденциальному”, как говорил Мандельштам, собеседнику. <…> Да, Киплинг, Дилан Томас, Роберт Фрост, Томас Элиот, Шарль Бодлер, Жорж Брассенс, Луи Арагон и т. д., да, Василий был прекрасным переводчиком, но русская просодия, „родная колыбель” оказалась в конце концов самой дорогой, необходимой и чудотворной для него» (из вступления).
Священник Сергий Круглов. Да придет Царствие Твое. О чем мы молимся этими словами. — «Фома», 2013, № 5 <http://www.foma.ru>.
«А вот у нас, современных православных, к сожалению, выражение „Царство Небесное” обозначает нередко что угодно, только не то, что имел в виду Сам Христос… Кто-то считает, что Царство Небесное — это синоним „жизни загробной”, этакая подсвеченная пустота, в которой висят бесплотные призраки, души усопших, мол, недаром мы желаем „Царство ему Небесное” только умершим, попробуй пожелать такое живому человеку!.. Кто-то — что Царство Небесное находится в небе, вертикально над нами, и его можно достичь, если долго лететь ввысь на летательном аппарате. <…> Кто-то — что Царство Небесное — это такой аналог языческого славянского ирия или утраченного Эдема, места, из которого человек ушел и в которое, как мы знаем, назад никогда не вернется. А кто-то думает, что Царство Небесное придет когда-то в будущем, со вторым пришествием Христовым, сейчас его здесь еще нет, забывая слова Спасителя: Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть (Лк 17: 20), первоначальное значение этих слов позволяет их трактовать не в духе привычного всем, в том числе и атеистам, пиитического психологизма, мол „все ценное внутри человека”, в его „внутреннем мире”, но и по-другому: Христос сказал ученикам, что Царство Божие между них есть, их общность в любви и во Христе и есть явленный признак пришедшего Царства…
И от того, как мы с вами, толкуя слова Христа о Царстве Небесном, понимаем смысл своей собственной жизни, ее цель, зависит и то, как мы свидетельствуем о своем уповании внешним — людям, стоящим вне Церкви».
Георгий Кубатьян. Цитаты скажут сами за себя. — «Дружба народов», 2013, № 5 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Отклик на книгу Заруи Айрян «Искусство поэтического перевода в творчестве русских поэтов II пол. XX — нач. XXI века (на примере армянской поэзии)» (Ереван, «GSM Studio», 2012).
В самом конце этой, на первый взгляд абсолютно разгромной рецензии, автор неожиданно (и, думаю, вполне ехидно) пишет, что претензий к автору книги не имеет, т. к. она была рекомендована к печати «решением Ученого совета Института литературы им. М. Абегяна». «Мы последнее время сетуем на катастрофическое падение культуры, да что культуры — простой грамотности. Речь обыкновенно ведем о школьниках или студентах, изредка поругиваем корректоров. Этажи более высокие — вузовские преподаватели, сотрудники научных учреждений — пользуются по умолчанию чем-то вроде неприкосновенности. Тут-то все, дескать, еще слава богу. Коль скоро мне возразят — не грузи нас армянскими своими бедами, — перечислю российские сборники и журналы, где привечали автора рецензируемой книжки: „XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего”, „Вестник Юга России”, „Филологические науки: вопросы теории и практики”, „Вопросы филологии”. Список неполон».
Нет, без живого примера тут нельзя.
«Для специалиста, занятого литературой второй половины минувшего века и начала нынешнего, З. Айрян удивительно не осведомлена, кто есть кто. Так, Инна Лиснянская, Евгений Попов, Елена Шварц, Михаил Рощин у нее литературоведы, Станислав Рассадин, Александр Дымшиц, Владимир Огнев — поэты-переводчики, Алла Латынина — поэтесса, Олег Чухонцев и Дмитрий Голубков — женщины (как это, как это? — П. К.), Сусанна Мар — мужчина. Чингиз Айтматов означен прозаиком (и на том спасибо) и литературным критиком. И совсем уж убило меня, что выросшая и живущая в Ереване армянка трижды по разному поводу называет Вардгеса Петросяна литературоведом…»
Протоиерей Андрей Логвинов. Будет Пасха. Стихи. — «Наш современник», 2013, <http://www.nash-sovremennik.ru>.
Открывающая журнальную книжку публикация. Читая эту, близкую к любительской, проникнутую любовью к Божьему миру, к людям, к православию — лирику, — пойди, догадайся, какой тон и пафос ждут тебя — в своем развитии — ближе к концу номера. Представить нельзя. Я именно что о звуке.
А здесь — в стихотворении «Программа новостей» — только об облетевших яблонях, отцветших вишнях, осыпавшейся черемухе и печальном сокрушении в одной-единственной строке, что нет у человека сил — приостановиться да успеть глянуть вокруг, посреди борьбы с жизнью.
Борис Мессерер. Промельк Беллы. Главы из книги. — «Октябрь», 2013, № 5 <http://magazines.russ.ru/october>.
«Как-то накануне Дня Победы Булату позвонил некий высокопоставленный военный и „жирным”, обстоятельным генеральским голосом стал говорить:
— Вы должны как участник Великой Отечественной войны выступить перед военнослужащими, которыми я командую…
Говорил он долго, при этом все время повторяя: „Вы должны, вы должны!”.
Булат ответил:
— Я никому ничего не должен. Никакую великую войну не знаю. Была великая бойня. Людей убивали тысячами. Выступать у вас я не буду».
Владимир Новохатко. Белые вороны Политиздата. Записки завреда. — «Знамя», 2013, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Воспоминания о знаменитой книжной серии «Пламенные революционеры», для которой писали многие именитые «шестидесятники» — от Юрия Трифонова до Натана Эйдельмана. Интересный во многих отношениях текст.
«Иногда случались удивительные вещи. В рукописи Анатолия Гладилина о Робеспьере одной главе был предпослан эпиграф — фраза, приписываемая французскому революционеру, Вернио: „Революция, как Сатурн, пожирает собственных детей”. Сатурн XX века Сталин казнил всех руководителей Октябрьской революции. Оставить такой эпиграф было для нас хулиганским поступком. Честно сказать, мы думали, что отделаемся поротой задницей, розгами главной редакции, которая несомненно снимет этот эпиграф. Но он без зацепок прошел и главную редакцию, и цензуру! Если использовать фразу из одной широко известной миниатюры Альтова — „Все поражены!”».
«Аксенов, издав роман о Красине, заключил с нами еще один договор — о Лумумбе, деятеле африканского национально-освободительного движения. Но известные всем „крутые” его поступки — участие в подготовке альманаха „Метрополь” и прочее — привели писателя к эмиграции на Запад. Стараясь оградить редакцию от финансовых потерь, он вернул аванс».
«Хочу сказать о сотрудничестве с Игорем Губерманом, автором знаменитых „гариков”. Он написал нам два романа, но его имя на обложках не значилось. Первый роман вышел под именем Марка Поповского. Поповский ходил к директору издательства с просьбой поставить на книге имя соавтора — Губермана. Директор не затруднил себя поисками приличного отказа, а прямо сказал, что на обложке достаточно и одного еврея. Впоследствии Губерман <…> утверждал, что эта книга написана им полностью. Не имевший возможности получить какую-нибудь творческую работу, Губерман написал для нас еще один, отличный, роман, вышедший под именем его тещи Лидии Лебединской. <…> Весь роман пронизан откровенным, страстным неприятием самовластья».
«Читая год за годом поступающие к нам рукописи, мы пришли к поразившему нас открытию: ни один из революционеров за всю историю человечества не достиг поставленной цели — создать справедливое общество».
В этом же номере, в рамках проекта «Критика — это критики» С. Чупринин в статье «Бывшие» пишет о литературной журналистике 1990-х. Взгляд, конечно, отсюда: на Павла Басинского, Вячеслава Курицына, Бориса Кузьминского и других. На «старую» «Независимую газету» и отдел «Искусство» в газете «Сегодня». Маски, стили, бунты и тот, ушедший вместе с молодостью и временем — легендарный «дух вольности». Который и мне до сих пор, обмолвлюсь, более чем памятен.
Алексей Пель-Дмитриев. Мы никогда не играли «в войну». Рассказ-воспоминание. — «Дружба народов», 2013, № 5.
«Развалин на улицах Москвы я просто не помню. <…> Тогда Москва была заметно меньше, поэтому и каждая ее утрата была очевиднее. Еще из откровений военного времени, о котором я, правда, узнал уже после войны: меня всегда удивляла станция метро, которая сейчас называется „Партизанская”. Почему у нее три тоннеля? Почему она открыта в 1943 году, когда вообще в Москве ничего не строилось? „Все для фронта, все для победы”, а тут вдруг метростроевцы что-то срочно сдают. И вот я узнаю, что товарищ Сталин был гораздо предусмотрительнее партайгеноссе Гитлера — тоннель с этой станции был пробит до Кремля. В нем одним движением рычага на рельсы опускались бронеплиты, и по ним внутрь Кремля могли быстро войти сорок танков, тогда это называлось — бригада. В эти танки по необходимости загружались члены Политбюро, которые могли выскочить на поверхность уже в районе Измайлова. А это было тогда уже за городом. Там находился какой-то маленький аэродром-подскока, и все „важные и нужные” люди могли быстро улететь из Москвы».
Михаил Петров. Встречи с Бродским. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2013, № 5.
«Мы постепенно сблизились, в чем сыграл свою роль, по-видимому, и территориальный фактор (он жил на улице Пестеля в знаменитом доме Мурузи, а я у Таврического сада, неподалеку). Я бывал у него в „полутора комнатах”, а он частенько заходил ко мне. Помню, однажды он сказал: „Майк (тогда мы по-мальчишески называли друг друга на иностранный манер — Майк, Джозеф), нарисуй мне, как устроена атомная бомба”. Я в моих профессиональных занятиях не имел ничего общего с разработкой атомного оружия, но в меру своего понимания нарисовал элементарную схему атомной бомбы, как она изображалась в популярных журналах вроде „Знание — сила”. Он долго рассматривал бумажку и, кажется, забрал ее с собой. Зачем ему это было нужно, не знаю. Я, кстати, не встречал в его стихах каких-либо упоминаний об устройстве атомной бомбы. Но замечу: мотив этот неожиданно отозвался в 2010 году в Вильнюсе на юбилейной конференции по Бродскому. Я был приглашен туда выступить с воспоминаниями о нем и упомянул о бумажке со схемой атомной бомбы, чем повеселил аудиторию. Надо сказать, что конференция проходила в присутствии прессы. По ее окончании в телеинтервью литовский репортер спросил у меня, правда ли, что я в молодости в Ленинграде передал Бродскому чертежи советской атомной бомбы. От неожиданности я не сообразил, о чем речь. Но репортер сказал мне: „Ну как же, об этом сегодня написали вильнюсские газеты”».
Проза без героя. — «Знамя», 2013, № 4.
«Редакция <…> пригласила к обсуждению коллег, прозаиков и критиков, попросив их ответить на два вопроса: 1. Насколько актуальной представляется Вам проблема героя в современной прозе? 2. Насколько важен герой (и как Вы его находите) для Вашего творческого процесса, для технологии Вашего письма?»
Ниже — ответы на второй вопрос двух современных писателей-интеллектуалов.
У Алексея Макушинского я привожу только финал его пространного эссе (разделение на ответы-вопросы он снял), а ответ Николая Кононова — целиком; в журнале их тексты следуют один за другим, сначала Н. К., потом А. М. Очередность изменяю.
Да, цитируя, я почему-то вспомнил знаменитое определение Гоголя о русском языке.
«<…> Великая Маргерит Юрсенар говорила о герое своего романа, переведенного на русский под названием „Философский камень”, враче, алхимике и философе Зеноне, что она любит его, „как брата”. Она же рассказывает, что во время болезни ей чудилось, будто Зенон склоняется над ее постелью, берет ее за руку. „Мне хорошо знакома эта смуглая рука, очень сильная, длинная кисть с сухими, похожими на шпатели пальцами, с довольно крупными и бледными, коротко остриженными ногтями. Костлявое запястье, впалая ладонь исчерчена множеством линий. Я ощущаю пожатие этой руки, знаю в точности, насколько она горяча…”. Дать своим героям жизнь такой полноты и силы, чтобы в трудную минуту они могли держать тебя за руку, кажется мне идеалом возвышенным, наверное — недостижимым» (А. Макушинский).
«2. Совершенно не важен, так как я не мыслю отвлеченной категорией „героя”, хотя бы потому, что пишу в номинациях первого лица, что дает мне возможность излагать проблемы достоверного, чувственного и пластически точного. В рамках аналитического расширения. Мне важно изоморфное расширение письма, широта охвата, не имеющая никакого отношения к героической модальности. Перед литературой, я уверен, стоят совсем иные проблемы. По меньшей степени — витальности ее притязаний, эстетической достоверности и парадоксальной дегероизации я-скриптора. Что и даст возможность построить новый текст, с иной проблематикой, не имеющей к „героическому” никакого отношения» (Н. Кононов).
В дискуссии также участвовали Денис Гуцко (своим письмом Н. Ивановой он и «спровоцировал» обсуждение), Юрий Буйда, Александр Снегирев, Марина Степнова и Елена Стяжкина.
Леонид Рабичев. Весна без конца. Стихи. Вступительная статья Станислава Айдиняна. — «Дружба народов», 2013, № 5.
Автору — стихотворцу, графику и живописцу — в этом году исполняется 90 лет. Помимо стихов, журнал публикует — на цветных вкладках — и его картины. «Мне говорит седой мой проводник, / Что нет в Европе памятника выше, / Что он описан в двух десятках книг / От плит и ниш до потолка и крыши. / Смотрю издалека, смотрю в упор / На достопримечательный собор. // Мне говорит мой проводник седой, / Что там, где начинается ограда, / Покоится под мраморной плитой / Какой-то Мотыльков из Сталинграда, / И каменный апостол из алькова / Сверлит меня глазами Мотылькова» («Собор», Весна 1946).
Дионисио Гарсио Сапико. Испанец в России. Из воспоминаний. Под редакцией Натальи Малиновской. — «Иностранная литература», 2013, № 5 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
В этих мемуарах есть нерядовой эпизод из ранних послевоенных лет, когда автор работал в картонажной мастерской по оформлению Музея Тимирязева. Работали под звуки радио, которое передавало о досрочном выполнении планов и т. п., упомянуло и тружеников некоего села. Тут с одним из мастеров случилось неожиданное: он яростно швырнул в репродуктор тяжелую деревянную чурку с криком: «Это мое село!!!.. Там мать моя страдает!!!» — и разрыдался. Все замерли.
И вдруг присутствующий при сем секретарь одной из партячеек Худфонда, похлопав мастера по плечу, «…говорит, обращаясь к нему по имени-отчеству: „Ничего — репродуктор починим, и дело с концом. Работайте спокойно”. Этот парторг за укрывательство такого поступка (да еще совершенного в присутствии многих людей) мог лишиться партбилета и загреметь в лагерь на многие годы. Значит, он был не только хорошим человеком, но и полностью доверял всем присутствующим».
Джоби Уоррик. Тройной агент. Журналистское расследование. — «Иностранная литература», 2013, № 5, 6.
Документально-художественному роману, написанному американским журналистом, сотрудником «Вашингтон пост» предпосланы — посвящение («Родным и близким павших…») и эпиграф из древнекитайского полководца и теоретика войны Сунь Цзы («Война — это путь обмана»).
Книга — о сегодняшней афганской кампании, по самым свежим следам. Нелегкие труды и дни ЦРУ, само собой, разнообразно вплетены тут в ткань текста.
Любопытно, что русский переводчик «Тройного агента» обозначен как «Н. Н.». В биографическом разделе его, конечно — нет.
Евгения Щеглова. Смерть как жизнь. — «Знамя», 2013, № 4.
Рецензия на роман Валерия Попова «Плясать до смерти», построенного по тому же художественному принципу, как и «Третье дыхание» (публиковался в «Новом Мире» десять лет тому назад). Там — о страдающей алкоголизмом жене, здесь — «о том, как у рассказчика, он же Валерий Георгиевич Попов (автор давно называет своего двойника из биографической прозы собственным именем), умерла единственная дочь».
«Итак, лирическая проза?.. Да какая там вроде бы может быть лирика. <…> Проза исповедальная?.. Да, в значительной мере. От неподъемного груза воспоминаний, от тоски, боли, вспышек раскаяния в своих родительских ошибках — ну кто же обходится без них? — рассказчик лечится именно этим: погружением в прошлое. Он снова и снова прокручивает свою, а вместе со своей и Настину, такую короткую, жизнь, он ловит в ней моменты и комические, веселые, и глубоко интимные, семейные, и при этом ничего не скрывает от читателя — ни горечи своей, ни боли, ни осознания ошибок.
И что самое главное — оставаясь при этом, как ни странно, по-мужски сдержанным. Непременные в такой ситуации слезы — в глубине, порой действительно миру невидимые, а наверху — та самая жизнь, которую В. Попов, неутомимый шутник, балагур и выдумщик, любит в любых ее проявлениях, далеко не всегда радостных. <…> Для русского писателя, надо сказать, это дело редкое. Нет у нас в крови этого веселого раблезианства, страсти к самому веществу жизни, к теплой ее материи. Нам бы все до смысла ее докопаться, а любить, весело и просто, — дело чаще всего не наше. Мы, как известно, выше любви».
Вячеслав Шульженко. Шахид как персонаж. — «Октябрь», 2013, № 5.
Автор — заведующий кафедрой литературного и журналистского мастерства Пятигорского государственного лингвистического университета.
Приведу из зачина. «В конце прошлой зимы журналисты из местного отделения ВГТРК попросили рассказать о том, как спустя два года после самоподрыва в дагестанском Губдене Марии Хорошевой — бывшей студентки Пятигорской фармацевтической академии — я, профессор этого самого вуза с тридцатилетним педагогическим стажем, отношусь к случившемуся. Не скажу, что в преподавательском кругу мы часто возвращаемся к этому событию. Оно из тех, где не до конца очевидна вся цепочка причин и обстоятельств, приведших „приму” студенческого театрального кружка, до слез наивно и искренне игравшую в чеховских спектаклях, к шахидству, в результате чего она, будучи уже матерью двоих детей, совершила чудовищное преступление».
«Случай с Хорошевой странным образом совпал с начавшей за несколько лет до того меня занимать проблемой терроризма в литературе (воистину, если долго всматриваться в пропасть, пропасть начинает всматриваться в тебя!). Тогда, на рубеже веков, Пятигорск напоминал адский котел, складывалось ощущение, что через город пролегла линия фронта».
Мо Янь. Сказитель. Нобелевская лекция. Перевод с китайского Игоря Егорова. — «Иностранная литература», 2013, № 5.
Пожалуй, самый необычный текст в этом нечастом жанре. Почти половину своего выступления последний по времени лауреат, автор романов «Лягушки», «Большая грудь и широкий зад», повестей и рассказов «Прозрачная краснобокая редиска», «Осенний паводок» и других, — посвятил своей матушке. Остальное — своему ремеслу. Финал:
«Я — сказитель. Благодаря своим историям я получил Нобелевскую премию по литературе. После присуждения мне премии произошло немало ярких событий, и это еще больше укрепило мою убежденность в существовании правды и справедливости. Отныне я и дальше буду рассказывать свои истории. Благодарю всех присутствующих».
Составитель Павел Крючков