НЕЛЮБОВЬ ОТСТУПАЕТ

НЕЛЮБОВЬ ОТСТУПАЕТ

Марина Степнова. Безбожный переулок. М., «АСТ», 2014, 384 стр. («Редакция Елены Шубиной»).

Работая над своим третьим романом, который в итоге получил название «Безбожный переулок», Марина Степнова не могла не понимать, что почти все будут его читать, оглядываясь на «Женщин Лазаря». Кто-то будет сравнивать две книги по-филологически, кто-то — сугубо по-читательски, но избежать сопоставлений, вольных или невольных, удастся лишь тем, кто вообще до «Безбожного переулка» не читал книг Степновой. Прочие же будут восклицать в процессе чтения или по его окончании: «Отлично (варианты: посредственно, плохо)! Так же хорошо (посредственно, плохо), как и „Женщины Лазаря”». Меж тем третий роман Степновой вообще несравним со вторым. Речь не о том, что какой-то из них хорош, а другой — плох. Нет. Они разные, и разные капитально, невозвратно. Одни только унылые исследователи, лишь от отчаяния вставшие на критическую тропу, будут относиться (точнее, уже относятся) к «Безбожному переулку» как к произведению, так или иначе равному «Женщинам Лазаря». Осмелюсь предположить, что оценивать их по одним и тем же критериям занятие столь же продуктивное, как и всерьез задумываться над вопросом, что лучше, что более значимо: «Евгений Онегин» или «Борис Годунов»?

Для большинства читателей (да и критиков) Степнова началась с «Женщин Лазаря», а ведь в предыдущем абзаце неслучайно пару раз упоминались порядковые номера ее романов. Раз есть третий и второй, значит был и первый. Так вот, «Хирург». Вот в этом коротком слове, озаглавившем дебютную книгу Марины Степновой, и заключается главный вопрос, главная проблема, главная интрига «Безбожного переулка».

В «Хирурге» речь идет о враче Аркадии Хрипунове, который был богом (как следует из названия, богом хирургии). Он хотел создать человека с совершенной улыбкой, и это ему удалось. А автор романа нагнетает обстановку всеми методами, регулярно потчует читателей медицинскими подробностями и просто-таки заполняет книгу омерзительными, отталкивающими персонажами.

Три последних — очень важных — признака характеризуют и «Безбожный переулок».

В этом романе снова речь идет о враче, который обладает даром, только на сей раз вполне земным, хоть и выдающимся: он умеет лечить, и лечит всех — как взрослых, так и детей. Иван Огарев (так зовут главного героя книги) как доктор может все, а как человек — почти ничего. В качестве доктора он всесилен: блестяще ставит диагнозы, умеет общаться и правильно обращаться с пациентами и в результате исцеляет их от почти любых болезней. В человеческой ипостаси он бессилен: предоставленный ему шанс, встречу с женщиной своей мечты, Огарев успешно упускает, а ранее мы наблюдаем полное отсутствие в его жизни всего, что только может быть. Отношений с нелюбимыми родителями нет, отношений с нелюбимой женой нет, друзей вроде на текущий момент вообще нет, а коллеги не в счет. Нажито не так много, не приобретено (кроме профессии) — ничего. Записки из подполья. Герой нашего времени.

Степнова неоднократно рассказывала, что герои ее других произведений (и «Хирурга», и «Женщин Лазаря», и рассказов, опубликованных ранее в различных журналах) живут в абсолютной и принципиальной нелюбви. И вот в очередной раз мы видим проявления этого мощного чувства. Мы снова видим неполноценные семьи — неполноценные в самом прямом смысле слова: их ценность не полная, хотя все члены формально на месте. (С учетом, сколько их Степнова описывала раньше, следуя за толстовским изречением о непохожести несчастливых семей, уже можно воспринимать это как фирменную черту прозы автора.) В «Безбожном переулке», в отличие от «Женщин Лазаря», соотношение уродливых и нормальных ячеек общества идеальное: сто к нулю. Мы видим истории трех семей: родителей Ивана Огарева, родителей его жены Анны Поспеловой и, наконец, совместную их, Ивана и Анны, семью. Везде какой-то фатальный надлом. Кто-то кого-то непременно не любит, и не любит до жути, до отвращения, до несчастья. Заглянем в лицо трагедии.

Важно также и то, что Степнова по-прежнему утверждает торжество нелюбви над любовью, которой, конечно, тоже есть место. Как у Чехова в «Чайке»: Медведенко любит Машу, Маша любит Треплева, Треплев любит Заречную, Заречная любит Тригорина, а Тригорин любит одного себя — и все, тупик, возможности для разворота нет. У Степновой в «Безбожном переулке» цепочки покороче, но не менее печальны, к примеру, мать Ивана любит своего мужа, а он любит другую женщину и другого ребенка. В проигравших — в первую очередь Иван, сын, до которого никому нет никакого дела. Анна росла в обстановке чрезмерной, истеричной родительской любви, но друг друга ее мама и папа не любили, кажется, вообще никогда. Да и эта отцовско-материнская любовь больше напоминает эгоизм в высшей степени проявления, недаром про маленькую Аню сказано: «Ее стало — две. Одна для мамы, одна для папы. Ни одной — для себя самой». А у женщины огаревской мечты детство вообще оказалось перерубленным: при богатейшем отце-бандите она лет с шести росла без матери, куда-то девшейся. По ее твердому убеждению, убитой отцом же.

Детско-подростковые переживания трех главных героев переданы с большой долей убедительности и достоверности. Да и сами герои словно хотят вырваться из обстоятельств, в которые их поместила судьба. Они даже имена свои ненавидят. Аня превращает себя в Антошку, Алина, возлюбленная доктора, через «Алинку-малинку» по собственной инициативе становится Малей, а Ивану от своего имени деваться некуда, вот он и страдает: «Даже маленького его называли — Иван. Никогда по-другому. Иван-болван, принеси стакан, подай лимон, пшел вон!» Нету ни в «Хирурге», ни в «Безбожном переулке» на переднем плане существа, чувствовавшего бы себя счастливым. Редко-редко, где-то на горизонте мелькают такие люди, но в главных-то ролях нелюбимые, хотя и (порой) любящие.

И стилистически «Безбожный переулок» очень близок к «Хирургу». Фразы рубленые, точеные, короткие. Постоянные реминисценции. Незакавыченные названия известных и малоизвестных книг как дополнение к описанию происходящего: Приглашение на казнь, Правила виноделов, Дядя Степа. Встречаются и прямые (и снова — незакавыченные!) цитаты: Ключи могу передать Швондеру — пусть он оперирует. Кавычек в романе вообще мало, а еще мало длинных тире, которые открывают прямую речь. Все реплики начинаются с нового абзаца или даже просто с нового предложения. Естественно, это не редакторский недосмотр, а умысел. Все это, включая цитаты, а также повторы некоторых предложений и/или слов по нескольку раз будто бы убеждает нас, что перед нами — поток сознания. Новейший поток сознания, не имеющий никакого отношения к Джойсу, Прусту и другим. Этакий постпоток (но не постсознания — сознание не меняется, зато меняется определение и перенос на бумагу его потока). А еще к этому можно добавить экскурсы в медицину (и снова — почти так же, как и в «Хирурге»): «Это было как тонуть. Нет. Как медленное удушье. Глоток цианида. Блокировка клеточного дыхания. Клеточная гипоксия. <...> Но цианиды уже связываются с трехвалентным железом, намертво блокируя цитохромы, — красивая, смертельно красивая комбинация, когда ты еще дышишь, но на самом деле уже мертв. Кислород поступает в кровь, но не усваивается. Венозная кровь превращается в артериальную». Сложное чтение этот «Безбожный переулок», не все его осилят. После «Женщин Лазаря» Степнову нередко упрекали в том, что она пишет подчеркнуто «женскую» прозу. (Говорили так те, кто не читал «Хирурга» — книги настолько не женской, что даже удивительно.) И как будто стремясь как можно скорее ликвидировать образовавшееся недоразумение, Степнова написала следующий роман, интересный, умный, но очень непростой для восприятия. Интересно, каким будет четвертый? Пока — счет 2:1, играем дальше.

Впрочем, кое-что из «Женщин Лазаря» в «Безбожный переулок» все-таки перекочевало. Отметим два нюанса, из которых один, к сожалению, скорее недостаток. Романом о гениальном физике Степнова неосознанно записалась в число немногочисленных последователей анфиладной прозы — этим вольным термином можно назвать книги, в каждой из которых действие со всех ног стремится вперед, из одного зала в другой, а те, кто не успеет протиснуться сквозь не самые широкие двери, остаются позади. Русский ковчег. Повествование ветвистое, перекрестных линий много, и большинство второстепенных героев закономерно теряется в токе сюжета, хотя кое-кому внимания следовало бы уделить побольше. Увы, анфиладность присуща и «Безбожному переулку», в котором главных героев — трое, следующих рангом — не больше шести, а прочих вообще нет, они даже не эпизодические персонажи, а лишь статисты. В некий момент в очередной зал вслед за автором не успевают пройти не только родители Анны, ненавидимый сыном Огарев-старший, добродушный Шустер — хозяин клиники, где работает Огарев, но и сама Анна. Автору они уже малоинтересны, автора занимают другие персонажи. Но не может же быть, чтобы люди, которые определяли жизнь главного героя в столь значительной степени, вдруг совершенно выпали из его внимания. Даже при отсутствии внешних действий существуют воспоминания, совесть, ненависть, жалость... А иначе зачем было посвящать Анне большую и богатую на подробности главу, если после расставания с мужем она появляется лишь в одном предложении?

А еще Степнова во второй книге подряд пытается воссоздать целостный мир бывшего советского человека. Именно цельный, а не какую-то его часть. Масса нюансов (в основном бытовых), которые передают дух эпохи, и должны передавать настроение читателю — в идеале тому, который все помнит на своем опыте. Тем же самым Степнова занималась в «Женщинах Лазаря». Возможно, воссоздавать целостный мир не так уж нужно, вполне достаточно ограничиться определенной его частью. А то иногда получается перебор. Да-да, я (выступаю от лица многоголового читателя) все это помню. Но делать столь сильный упор на позднесоветском прошлом — не очень художественный ход, это искусственное вызывание ностальгии, попытка понравиться. Давайте тогда зайдем в Живом Журнале в сообщество «76-82» и по мотивам его записей напишем роман. Будет очень интересно.

Финал «Безбожного переулка» можно воспринимать двояко или даже трояко. Вопреки торжеству нелюбви, нечувств и нежизни автор все же изыскивает возможность для простого человеческого счастья. Впрочем, а вдруг это не более чем бред умирающего? Или его же, но — неисполненная мечта? О развязке книги наверняка мнения будут разниться, и даже если обсуждающие сойдутся в фабульной трактовке финала, наверняка заспорят о том, «правильно ли это или нет», кому воздано по заслугам, а кому — нет. Излишне говорить, что это очень хороший знак для автора.

То, что Марине Степновой удалось уйти от сюжетных и интонационных мотивов своего второго романа, несомненный плюс. Роман «Хирург» внешне менее успешен, нежели «Женщины Лазаря», но он в значительной степени более самостоятелен по всем параметрам. Не очень широкий и не самый интересный Безбожный переулок в Москве выходит на многополосный и многогранный проспект Мира. Хочется в этой аналогии увидеть добрый знак.

Григорий АРОСЕВ