ОПЫТЫ СТИЛЯ

ОПЫТЫ СТИЛЯ

Юрко Позаяк. Шедеври. Вибрані вірші. Київ, «В.М.А.», 2013, 240 стр. («Поза всіма серіями»)

Юрко Позаяк. 9 на 6. Київ, «Laurus», 2014, 128 стр. («Числа»).

Юрко Позаяк aka Юрий Лысенко — без преувеличения, самый народный из ныне живущих украинских поэтов. Стихи его у всех на устах, но мало кто может назвать себя его читателем в буквальном смысле. Первая версия его «Шедевров» вышла в 1991-м, в сборнике «Пропавшей грамоты»^[1] тиражом «fur wenige» и немедленно стала библиографической редкостью. Спустя десять лет «Шедевры» были реанимированы львовской «Пирамидой», но точно также растворились где-то на просторах украинского книжного рынка, отнюдь не бескрайних. Последний раз обновленные «Шедевры» вышли в издательстве Ивана Малковича «вне серий» и, до недавнего времени Позаяк по праву называл себя «поэтом одной книжки». Книжка в «числовой» серии «Лауруса» — вторая, и если бы смысл ее был только в этом, то и этого для литературной истории было бы достаточно.

Между тем, издательская последовательность сама по себе не принципиальна, потому что позаяковы «шедевры» такого свойства, что уходили в народ прежде, чем доходили до печати. Они немедленно превращались в городской фольклор, так что «Думу про слоника» мы узнали раньше имени автора, а праздничные стихи про птицу с подрезанными крыльями помнили с младенчества, приблизительно как «В лесу родилась елочка». И все же Сергей Жадан, сказавший однажды, что «несмотря на народный статус его „шедевров”, Позаяк никогда не был поэтом, близким народу», абсолютно прав. Позаяк, в самом деле, «поэт филфаков», а новое поколение, по словам того же Жадана, «выбирает наркомана Дереша»: глянцевым хипстерам, должно быть, странен и не близок этот романтический алкоголизм 80-х^[2].

Возможно, потому что Юрко Позаяк никогда не рвался в печать, а Юрий Лысенко редко появляется на светских и профессиональных литературных сборищах, он стал своего рода городской легендой, «поэтом без биографии». Между «неофициальным поэтом» Юрком Позаяком и «официальным лицом» Юрием Лысенко не так уж много общего. Биографию народного поэта Позаяка знают приблизительно так же, как и биографию государственного чиновника и дипломата Юрия Лысенко, т. е. ее практически не знают. Потому имеет смысл рассказать о том, с чего все начиналось.

А вначале были слова, вернее, это были игры филологов в позднесоветском Киеве. Весь этот «филологический джаз» был не декларативной, но спонтанной оппозицией унылому «спилчанскому»^[3] официозу. Друг и соратник Позаяка по «Пропавшей грамоте» Олекса Семенченко однажды назвал это «кофейной альтернативой». У тогдашних «альтернативщиков» не было скучного литературного тщеславия, неизменного спутника сознательно выстраиваемой писательской карьеры. У них был лишь веселый азарт, была молодость и вкус к словесной игре. А еще они в полной мере ощущали такую не вполне привычную в официозной и патриархальной на тот момент украинской литературе вещь как обаяние большого города: с его разноречием, с его подворотнями, с его Крещатиком и Евбазом^[4]. У раннего Позаяка серые будни киевских 80-х расцвечены пестрыми «воздушными шарами шизофрении», и сам Евбаз (сегодняшняя площадь Победы) превращался во взлетную площадку, откуда эти невероятные шары отправлялись в еще более невероятный Гонолулу.

Я йшов по Хрещатику,

Сірий, сутулий,

І раптом почув

Несподівану фразу:

«Повітряна куля

До Гонолулу

Відліта в 9-30

З Євбазу»^[5].

Немногие тогдашние слушатели и читатели узнавали парафраз гумилевского «Заблудившегося трамвая», вообще вся эта «кофейная альтернатива» с ее городским сознанием и запретно-самиздатовским подсознанием не имела ничего общего с разрешенными иерархиями и советским печатным станком. Похоже, эта полуофициальная инерция «законсервировалась» в литературном поведении авторов «Пропавшей грамоты»: лишь однажды по инициативе Виктора Неборака они «засветились» на украинском поэтическом небосклоне, после чего группа практически сразу ушла в тень, перестала существовать; дух игры, полудомашнего, «кухонного» существования этих текстов плохо уживается с фестивально-коммерческой реальностью сегодняшнего «литпроцесса». Похоже, «шедевры» Позаяка, все эти «алкохокку» и лимерики так и останутся городским фольклором, но опыт учит, что такого рода «дописьменные» тексты живут дольше иных «бестселлеров».

В новом «цифровом» сборнике «Лауруса» нет «канонического» Позаяка, — здесь нет ни «тридцатилетнего Буратино», ни жареной птицы, «прикраси святкового столу» (украшения праздничного стола), ни «добродія»^[6], что по некоторым причинам физиологического порядка «танцювать не годен вальс», здесь нет даже «Думи про слоника»^[7]. В этом сборнике лишь «жанры», — т.н. «твердые формы», «коллекция» пародий и переводы, которые в известном смысле тоже «жанры», т. е. «нелирика». Кажется, из всех авторов «цифровой» серии Позаяк оказался самым последовательным и концептуальным. Он выбрал лишь «исчисленные» стихи, предполагающие заведомо «посчитанное» количество строк и слогов и строгий порядок рифмовки. «Коллекционные» пародии тоже «посчитаны», и что важно, — проиллюстрированы. Как ни странно, даже в переводах «исчисленность» соблюдена и специальным образом — в двух порядках, прямом и обратном, — продемонстрирована.

В последнем разделе Позаяк предстает еще в одном качестве: он изощренный переводчик формально сложных игровых текстов, за которые вряд ли взялся бы кто-то другой, но и тут, надо думать, все дело в филологическом азарте. Позаяк перевел самую длинную и самую невероятную поэму Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка», и это пока единственный ее перевод на украинский. А кроме того он перевел «Базовые сонеты» и «Опыты стиля» еще одного математика и литературного экспериментатора — француза Ремона Кено. Каждый стих десяти сонетов — самодостаточен, так что при любом их сочетании сохраняется сонетная форма и не теряется смысл. А в «Опытах стиля», которые в этот поэтический сборник не вошли, но частично вошли в «Шедевры», одна и та же нехитрая история про молодого человека с тонкой шеей, потерявшего в автобусе пуговицу от пальто и появившегося вновь в толпе у вокзала Сен-Лазар, рассказывалась 99 раз с применением всех возможных стилистических фигур. Эта игра может показаться герметичным изощрением, но по большому счету, она могла бы стать единственным в своем роде учебным пособием по литературной теории и стилистике. В принципе, все что делает Позаяк, это не поэзия в традиционном смысле, это «опыты стиля», игры с языком, разного рода смешные и непредсказуемые следствия из литературной традиции и литературной инерции.

Инна БУЛКИНА

Киев