ЛЕКСИКОН

Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург, сценарист. Выпустил несколько лирических книг. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Александр Тимофеевский

_*

ЛЕКСИКОН

_{* *}

 _*

Я выход путаю и вход,

И, впав в уныние и робость,

Вхожу задумчиво не в тот,

Не в тот вагон или автобус.

Меня морочит злая власть,

Мне шутки эти не в новинку,

Хочу в Сокольники попасть,

А попадаю на Ордынку.

Бегу, суров и дик. И вот

Знакомый поворот направо…

Но где ж брега пустынных вод

И одинокие дубравы?

Уединения мне нет,

Я устремлён в событий гущу,

Колдун, задумчивый поэт,

В другую сторону идущий.

_{* *}

 _*

Наш Гамлет непрерывно мямлит.

Слова, слова, слова, слова

Бегут вдоль улиц здесь ли, там ли

И даже в Темзы рукава.

Слова себя считают вправе

Занять четыреста дорог,

Мой плечи мощные расправил,

Плетется дядя за не мог…

Вот мчится тройка удалая —

Покончить, умереть, забыть,

А лицемерная вздыхая

Трусит под ручку с подносить.

Достойно, чем-то недовольный,

Желает сам себя стереть,

И выбирает путь окольный

Уснуть — братишка умереть.

Офелия по стадиону

Бежит, как мода ей велит,

В бейсболке и трико зеленом,

В кроссовках и в своих молит…

Быть, крупный коммерсант из Сити

Встал над толпой с открытым ртом,

— Аллё! — он закричал не бытю.

Не быть не слышит, он фантом.

Офелию завидел дядя,

С ним честных, мой и почтовых.

Тогда Офелия в досаде

Зовет всех помяни своих.

Неисправимый задавака

На помощь прибежал вопрос,

Тут слово за слово, всерьез,

И началась большая драка.

Девчонка с дядею, как дети,

Иль как Монтекки с Капулети:

Пришла на выручку родня,

Пошла словесная резня.

Три бессмертных исполнителя мантр

Развалины древнего храма

И три исполнителя мантр.

Снимай их одной панорамой,

Чтоб выйти на первый стоп-кадр.

Снимай неподвижные тени

Не знающих времени гор.

Записывай пенье и в пенье

Лови за повтором повтор.

В движеньях медитативных

Скрыт тайный божественный план,

Ты после найдешь в негативах

Тождественный первому план.

Лишь нужно одной панорамой

Снимать исполнителей мантр.

Тяни панораму вдоль храма,

Чтоб выйти на первый стоп-кадр,

Чтоб то, что снимал ты вначале,

Могли мы увидеть в конце,

И та же улыбка печали

Сияла у них на лице.

И если без планов монтажных

Ты склеишь с началом конец,

Получит бессмертие каждый,

И времени будет конец.

Парус

Вот он плывет у моря с краю,

Порывы ветра снасти гнут,

Вот в голубом тумане тает,

Как было сказано. А тут

На горизонте дождь. И море

Свинцовое, под цвет дождя.

Осенний дождик море моет

И драет, спинку не щадя.

Настырный дождь идет без пауз,

Он так бы лил себе и лил,

А хочется увидеть парус,

Хотя бы капельку белил.

Эхо

₁

Так хочется эху болтать ни о чем,

Дразнить и шутить, и аукать,

Но дева, увы, не поет за холмом,

И рог не трубит, и безмолвствует гром —

Не слышно ни стука, ни грюка,

И зверь не ревет, если вырублен бор,

И, стало быть, не с кем вступить в разговор,

Лишь черное, черное, ночи черней,

С лицом пирамиды торнадо

Страшнее могил и могильных червей,

О чем даже думать не надо,

На что невозможно, нельзя отвечать,

И эхо себя заставляет молчать.

₂

Грохочет ли аэродром,

Случился ли опять погром,

Ревет ли буря за холмом —

Весь этот шум

Теперь обходишь ты молчком

И ни бум-бум.

На солнце трещина, изъян,

Божественный нарушен план,

И ты на вопли поселян

Не шлешь ответ.

Вот так молчишь, как партизан,

И ты, поэт.

Из письма Батюшкова Жуковскому

М. Р.

Гуляя вдоль парнасовой подошвы,

Что я могу увидеть, оглядясь:

Корысть и зависть, варварство и пошлость,

Иначе говоря, навоз и грязь.

И я смотрю на древние могилы,

Вдыхаю запах клена и ольхи…

Еще к тебе есть просьба, друг мой милый,

Пришли в Москву мне Гётевы стихи.

Час от часу мое здоровье ниже,

Стремлюся к музам, ставят мне заслон,

И кажется я к смерти ближе, ближе,

А тут еще приснился странный сон:

От пули иноземного солдата

Погиб Сверчок, а я сойду с ума,

И через двести лет умрет Эрато,

А вместе с ней поэзия сама.

Петербург

_{На обеде у Смирдина в 1832 году,}

_{где собралась вся литературная братия, —}

_{первый тост — за Крылова, второй — за Жуковского}

_{и только третий — за Пушкина.}

(По свидетельству М. Е. Лобанова,

биографа И. А. Крылова)

Где проспектов параллели,

Меж похожих так аллей,

В поле Марсовом в апреле

Вместе с бабушкой моей,

В поле Марсовом на воле

Я верчу свое серсо,

Я отважный рыцарь, воин,

И — упало колесо.

Сердце сжалось, сон, усталость,

Тук-тук-тук… и станет стыть.

Что останется, осталось,

Что извечно, будет быть:

Черный твой квадрат Малевич,

Остальное все на слом,

Летний сад, Иван Андреич,

Третье место за столом.

Реинкарнация

Ито-сану

Я украл у друга жену

И укрылся в травах весенних

Близ Мусасино^[1].

Когда поле с трех сторон подожгли,

Кто-то спас нас.

Что было после, не помню,

Только должен был я родиться в Париже,

В девятнадцатом веке,

А явился на свет

В большевистской Москве в ноябре 33-го года.

Все люди как люди,

Но я-то из тех,

С кем должно непременно случиться.

И родился я сразу хмельным,

И жил в этой странной стране,

Словно шел темной ночью с попойки,

И не было кучи дерьма,

Куда бы я ни вступил.

Друзья за ручку вынимали меня,

Обмывали и чаем поили.

А я снова, урод, — в ту же самую кучу.

А как стал я

Слепым и глухим

И несносным занудой,

Господь отыскал мне

В милой Японии друга.

Спасибо тебе, Ито-сан.

Кто знает,

Может ты и был тем,

Кто вывел меня из горящего поля

Весной в Мусасино.

_{* *}

_*

Я ехал, ехал, ехал в поезде

И потерял билет.

Напрасны поиски,

Мне места нет.

Идем по улице, нас четверо,

На склоне дня,

Ищу, ищу, но все исчерпано,

Там нет меня.

Средь бугенвиллий и песчаника

Идет квартет,

Ищу, ищу, ищу отчаянно,

Меня тут нет.

Со мной вступают в спор о Гоголе,

Открыты рты,

Однако в споре толку много ли

От пустоты.

Вот бирюзово-сине-темное,

Нырнем?

Оно огромное-огромное,

Но я не в нем.