АЛЕКСАНДР ГЛАДКОВ

*

Дневник

Начало см.: 2014, № 1, 2.

Публикация, подготовка текста и комментарии МИХАИЛА МИХЕЕВА.

1965

1 янв.¹ Только что проводил Эмму в Ленинград². <…>

Вчера днем поехал за ней. Заехал к Леве [Левицкому]. Он немного обиделся, что мы встречаем новый год не с ними. К нему приехала Люся³. Приехал и Толя С.⁴

Здесь на встрече нового года было мило и просто⁵. Кроме симпатичных Пановой-Дар⁶ за столиком сидели глупый Азаров с женой и некая Ричи Достян⁷ с мужем. Я пил только коньяк. Эмма только сухое вино (шампанея не в счет).

Утром у Эммы трещала голова и она не пошла завтракать. Потом пришли Ольхина⁸ и Никритина⁹, встречавшие Н[овый] год в ВТО¹⁰. После обеда Эмма поспала и оправилась.

Ночь была мягкая, с вечера шел снежок, потеплело. Типичная московская новогодняя погодка.

Эмма сказала, что она еще никогда так хорошо не встречала Новый год.

Был и юмористический журнал. Я написал в него на мотив «Д[авным-]давно» шуточное приветствие от москвича.

Его организовал и читал С. Фогельсон¹¹. <…>

По словам Левы, в Москве тихо. В «Новом мире» разрешен роман А. Рыбакова, который весь пойдет в № 12¹². В № 1 журнала должна пойти большая подборка ненапечатанных стихов и статей Пастернака. Сейчас это лежит в цензуре. Еще пойдет что-то Некрасова и Дороша¹³. Твардовский вернулся из Италии веселый, в хорошем настроении, не пьет. В середине января «Нов. мир» будет праздновать 40-летний юбилей¹⁴.

Будто бы Ильичев разрешил, наконец, последнюю часть мемуаров Эренбурга и сейчас это пошло к Суслову.

Какой-то новый скандал с Евтушенко из-за чтения им по телевидению стихотв[орения] «Качка». <…> На переферии¹⁵ партработники все рады смещению Хрущева. Ходил слух об его смерти, но будто бы это неверно: он переехал в свою 4-х комнатную квартиру на ул. Грановского. Китайцы нас клеймят снова. <…> Дьяков ездит по переферии и читает отрывки из своей книги¹⁶. В Смоленске он сказал, что после опубликования его воспоминаний 28 человек было снято с работы и исключено из партии из числа упомянутых им чекистов. Я видел на машинке письмо некоего Орловского в ред. «Комс. правды» с протестом против очерка Шейнина о А. Грампе¹⁷ с обвинениями против Шейнина как ближайшего сотрудника Вышинского и следователя по делу Николаева и зиновьевцев, за участие в котором он как будто получил орден. Говорят, редакция «Комсом. правды» поблагодарила автора письма. Да, лучше бы Льву Романовичу помолчать и не высовываться. Рыльце у него наверно в пушку.

3 янв. <…> Вчера вечером у меня сидит сын В. Ф. Пановой, бородатый биолог. Он очень типичен для большого разряда тридцатилетних людей: недоверчивое отношение ко всему, начиная с основ. Этим людям недостаточно легенды о восстановлении попранного ленинизма для объяснения всего. Он симпатичен, мягок и чем-то непонятен. Характерное отсутствие страстности, скепсис, пожалуй, аполитизм. И очень типичный приоритет в интересах к проблемам морали над проблемами политики. <…>

Читаю дневник Герцена (сороковых годов). Раньше я его только пробегал. Он очень интересен и любопытно дополняет «Былое и думы». Местами это блестяще.

Вчера В. Ф. Панова и Д. Я. Дар уехали, а вместо них прибыли на время каникул их дети и внуки.

В ночь на 2-ое В. Ф. [Панова] дочитала мою рукопись о Мейерхольде и утром перед отъездом снова горячо мне ее хвалила, сказав, что этой книге «обеспечен мировой успех». Она считает ее сильной стороной — соединение рассказа-воспоминаний с анализом и размышлениями (то, что как раз стало меня смущать в последнее время). И она, и Д. Я. считают, однако, что книга еще не совсем построена: в разных главах повторяется однородный материал. Видимо, это верно¹⁸.

4 янв. Целый день сижу над сценарием¹⁹.

Сокращения даются мне труднее, чем ждал. Все-таки он построен крепко, и приходится сокращать по строчкам, а целые куски выбросить трудно: все это звенья, скованные друг другом.

Просматривал свои наброски «Асенковой» середины сороковых годов. Все главное, мне кажется, удалось включить, хотя когда я писал текст сценария, этих заготовок у меня под руками не было. Я нашел их только в конце осени на старой квартире.

8 янв. Днем приехал из города. Ночевал там у Левы²⁰. С вечера 5-го до вечера 7-го Эмма была у меня.

Закончил переделки сценария. Сделал не все, что меня просили: только то, с чем согласен. Сделанным доволен.

Отдал на машинку. Будет готово 11-го к вечеру.

Звонил Киселеву.

<…> Эмма привезла письмо от Н. Я.²¹ Она пишет, что собирается расставаться с Тарусой и спрашивает: не передумал ли я насчет Загорянки?²²

У Левы есть уже № 12 «Нового мира», довольно интересный. В статье В. Шкловского²³ о мемуарах Зелинского, в целом спорной, есть странное место. Он противопоставляет «увлекательную и кокетливую» «Гусарскую балладу» воспоминаниям Дуровой²⁴ как вымысел суровой правде. Но дело-то в том, что воспоминания Дуровой крайне неточны, как это доказал С. А. Венгеров, и их скорее можно назвать романтизированной автобиографией. <…>

Купил в городе книжку Л. Я. Гинзбург²⁵. Она интересна.

9 янв. <…> В «Советской культуре» третьего дня напечатана заметка, что Калининский театр юного зрителя привез на гастроли в Москву три спектакля и среди них — «драма А. Арбузова и А. Гладкова „Бессмертный”». Спектакли проходят в Кремлевском театре. Кажется, это первое возвращение этой пьесы на сцену за 17 — 18 лет. Я к ней равнодушен, но все-таки приятно.

Продолжаю читать дневник Герцена. Как это я раньше его только перелистывал? Это так умно и интересно, что стараюсь читать медленно, чтобы растянуть удовольствие²⁶.

13 янв. Последний день в Комарове. Завтра раненько утром уеду. <…>

Прочитал в «Н[овом] М[ире]» роман А. Рыбакова. Это журнальная беллетристика в духе дня об издержках 37-го года. Ничего, но не больше.

Где буду жить в Л-де, не знаю. Надо дождаться Эмминой премьеры и ленфильмовского решения и поехать, если будут деньги, в Москву. <…>

Жалко уезжать. И потому что здесь снова появились интересные люди, и потому что здесь хорошо и спокойно, и потому что еду в никуда, в бездомность, к ночевкам на диванах, к работе урывками. Если бы были деньги, мог бы остаться. Но я еле-еле съекономил на машинистку.

28 янв. Ничего не записывал с того дня, как уехал из Комарова. Живу неудобно, совсем не бываю один в комнате и все прочее. Все это время ночевал на Кузнецком²⁷ и лишь иногда у Левы на Мойке. <…>

Прошли ленинградское и московское писательские выборные собрания. Ленинградское ознаменовалось свержением клики Прокофьева — результат той подготовки, которую я наблюдал в Комарове. Во главе нового секретариата: Дудин, Гранин, Панова, Кетлинская²⁸ и др. Кроме Дудина — все умеренно «левые». В Москве по слухам не избраны Кочетов²⁹, Грибачев, Смирнов, Соболев³⁰. <…>

Прошла с успехом премьера «Трех сестер» в БДТ. У Эммы едва ли не наибольший успех из всех исполнителей. Она играет прекрасно. <…>

Что еще? Умер Черчилль.

В полученном с машинки «Пастернаке» оказалось 7 с половиной листов — больше, чем думал³¹. Перепечатано плохо, с массой ошибок: печатала какая-то диллетантка, дама с поэтической душой. Получил от Л. Я. [Гинзбург] книгу «О лирике». <…>

Cсорюсь с Эммой из-за ее курения.

30 янв. Вчера получил деньги на Ленфильме³² <...> Это очень мало для всех моих дыр и долгов, но и это что-то. <…>

Лева пишет, что № 1 «Нового мира» задерживается не из-за мемуаров И. Г. и публикации Пастернака, а из-за вводной статьи Твардовского о сорокалетии журнала с утверждением правильности его линии³³.

«Новый мир» интересуется моей статьей о Кине, а «Знамя» чем-нибудь о Мейерхольде.

Подробности московских собраний: речи Злобина³⁴, Паперного³⁵ и, как пишет Л., «артистическое блядство» председательствующего К. Симонова. В правление все же путем «кооптации» протащили нескольких мерзавцев, не избранных при голосовании, но на съезд делегатами не избрали Кочетова, Ермилова³⁶, Дымшица, Барабаша³⁷, Озерова и многих. <…>

Секретарем правления избран хамелеон Михалков, автор гимна («гимнюк», как острил Е. Л. Шварц) и подлых стишков о Пастернаке в 1958 г.

4 фев. Вчера дневным поездом приехал из Л-а и остановился у Левы³⁸. <…>

Пригласил Леву и Люсю пообедать в Арагви. Ненужная встреча у Елисеева с Анной Арбузовой³⁹. Она говорит, что Алексей кончил переделки «Бессмертного» и просит, чтобы я ему позвонил.

10 фев. В понед-к 8-го приехал с Оттенами в Тарусу⁴⁰. Вернулся сегодня. <…> В Тарусе все время читал законченную рукопись книги Н. Я. Много нового, все перестроено, умно, зло, захватывающе интересно. Листов 20, наверно. Много говорили с ней о разном. Насчет дачи (Загорянки) она еще ничего не решила: планы о кооперативной квартире в Москве.

Таруса ослепительно красивая, искрящаяся февральскими сугробами. <…>

И Оттены такие же, только постарели и они оба, и Ольга Афанасьевна.

11 фев. Утром позвонил Эренбургу и он пригласил меня вечером прийти, хотя завтра утром он уезжает с Л. М. в Париж [рассказы Эренбурга: истории про Сталина и — Кагановича (с газетой), Хрущева, Литвинова…] О том, как Литвинов в 37-м году и в начале 50-х гг. спал с револьвером под подушкой, чтобы не даться живым, если за ним придут⁴¹. <…>

12 фев. Заболеваю гриппом. Прочитал «Бессмертного». Ничего, довольно благородно… Отвез машинистке «Встречи с Пастернаком». Хожу с температурой, а отлежаться негде: у Левы все время Люся и днем лежать неловко.

13 фев. Надо бы записать (как о вехе — для себя), как я в этот раз уезжал из Л-да — о ссоре с Эммой в метро из-за автобуса, с ее фразой о том что «надоело» и моя вспышка тут же. <…>

Приехал в Москву с непогасшей обидой на что-то (история с бессонной ночью и эти проводы и еще ряд мелочей) и очень уставший от мыслей об этом.

Думалось: надо, надо заняться собой, не жить ожиданием какой-то жизни, которая вот-вот настанет (а может и не настать), а жить той жизнью, кот. есть реально в настоящем, чтобы ощущать ее и чтобы она не просыпалась между пальцев, как песок.

Перебирал свои ошибки: запущенность матер. дел, неудачи, плохо одет, совсем перестал гнаться за «форсом» (а этого нельзя!), пренебреженье честолюбием и равнодушие к успеху. Мне-то и в самом деле многое из этого ряда безразлично, но для нее — это имеет цену и не считаться с этим глупо и непростительно.

А может в чем-то она и права и безусловно права в своем насквозь женском чувстве ко мне (что так «нельзя»). И все же больше всего ворочалось во мне с бока на бок какая-то обида. И еще накопилась усталость и жажда одиночества вплоть до того, что я минутами готов был за него заплатить любой ценой (даже той, о которой потом могу пожалеть). <…>

Дошло до того, что Лева, в сущности ничего не зная, стал советовать мне снять комнату в Москве и не возвращаться сейчас в Л-д⁴².

Так было в первые дни после приезда, но сейчас все стало уже меняться — и попросту я стал скучать по Эмме. <…>

Записываю это все, потому что, пожалуй, такого во мне кризиса еще не было за все время. Если бы писал об этом в первые дни, то написал бы горячее и резче, но теперь могу уже описывать это эпично (что и лучше). Но все же из песни слова не выкинуть — что было — то было.

14 фев. У меня сильнейший грипп, как у многих в Москве. <…>

18 фев. <…> Умирает от рака Ф. Вигдорова.

Гарин рассказал страшные подробности о смерти Барнета⁴³, повесившегося в Риге в ванной гостиничного номера. Его уволил Сурин с Мосфильма, он поехал работать в Ригу, но был оскорблен и тосковал. Завещал похоронить себя в Риге.

Кто бы мог подумать, что этот великолепный и удачливый человек так умрет?

На днях в «Литер. России» публикация Поргугал.<овым>⁴⁴ [далее строка, дописанная карандашом, неразборчиво:] стихов <некой> школьницы подбор не очень удачен.

19 фев. [письмо от Эммы: она сняла для АКГ комнату у Финляндского вокзала]

20 фев. <…> Лева зовет ехать с ним в Лен-д через пять дней. Он хочет задержаться на юбилейный концерт «Нового мира».

Люся живет у него почти все время и он обоими ногами въезжает в брак и семейную жизнь. <…>

Он добрый и хороший малый, но очень уж несамостоятелен. Все его рассуждения — отраженья чьих-то мнений: то В. Некрасова, то Дороша⁴⁵, то моих…

26 фев. [приехал в Л-д] <…>

Сегодня смотрел снятую Эммой комнату на Лесном пр-те. <…>

Ладно, поживу полтора-два месяца, а там видно будет. 40 р. в месяц. <…>

Встретил тут в Лавке писат. Л. Я. Гинзбург, которая шепотом сказала мне, что она прочитала мою р-сь («Встречи с П.») и она ей очень понравилась, что отлично написана, но с чем-то она не согласна, во второстепенном. Она едет на месяц в Комарово.

Комнату эту нашли Максимовы (Дмитр. Евг.).

Мы хотели ехать вместе с Левой, но он задержался из-за перенесенного юбилейного банкета «Нового мира» (с 25 на 2-ое — из-за запоя Твардовского).

27 фев. Целый день разбираю бумаги, готовясь к работе. <…>

Эмма играет «Три сестры». Ночью поеду ее встречать.

3 марта. <...>

Письмо от Н. Я. У ее брата Е. Я. инфаркт и она просит подождать с решением о Загорянке⁴⁶. Она уже в Москве.

4 мар. В газетах речь Шолохова при открытии съезда писателей. <…> Шолохов мелок и пуст.

5 марта. Приехал Лева. По его словам, банкет «Н[ового] мира» прошел бледно, но и без пьяных скандалов. Домбровский задирал Б. Яковлева⁴⁷, Твардовский сидел, как монумент. Всего два литер. журнала прислали приветствия: «Дружба народов» и «Дон». Сообщение об этом вызвало смех. Вся коммунист. пресса на западе в повышенных тонах отмечает юбилей, да и вся мировая пресса тоже. Номер 2 выйдет в конце будущей недели.

6 марта. <…>

Опять глупые разговоры о готовящемся сговоре с китайцами. <...> Китайцы прямо говорят, что «хрущевизм» еще остался в политике СССР.

Тяжелый разговор с Эммой. Примиренье. У Левы. У него те же дела с Люсей.

15 мар. Пишу это на машинке «Олимпия», которую мне предлагают купить…

[строка отточий]

Не могу сказать, чтобы я был в восторге от машинки, но м. б. я слишком привык к своей старенькой Эрике. Вот бы достать новую Эрику.

[строка отточий]

Перешел снова на Эрику. Шрифт тот же, но насколько моя машинка легче, послушнее, со всеми ее изъянами: выбитым валом, проскакиванием каретки и пр.

16 мар. <...> Письмо от Н. Я. Пишет, что не может писать подробно, тк. полдня проводит в больнице и просит писать.

В «Лит. газете» хвалебная, но неумная статья Ахматовой о книге Герштейн⁴⁸.

17 мар. [о том, как М. Шагинян обнаружила деда и бабку Ленина⁴⁹]

Второй день не еду обедать к Э. Скажу, что болела голова, а по правде — не хочется. Есть уже рутина мелких препирательств, вернее — ее колкостей и моей добродушной самообороны. Иногда это надоедает, хотя, впрочем, это ничего не значит.

26 марта. [приехал из Москвы] одну ночь ночевал у Левы на собственной раскладушке, привезенной в прошлом году из Загорянки, потом с Э. и ночь без нее у Оттенов. Сначала занял денег у Левы, потом перезанял у Сережи Ларина⁵⁰ и отдал Леве. <…> В первый вечер были у Над. Як. (в квартире Шкловских). Там еще польский критик Ричард (фамилию не расслышал)⁵¹, выпустивший книгу о Достоевском и переводящий Мандельштама, и брат Юли Живовой⁵². На другой день в кино. Отличный итальянский фильм «Бум». <…> брожу по книжным магазинам, покупаю «Дневник» Ж. Ренара⁵³ и Экзюпери и «Особняк» Фолкнера. <…>

Сегодня целый день на Ленфильме. <…> К ночи я валюсь с ног от усталости: в вагоне почти не спал.

<…> Москва встречает космонавтов⁵⁴. <…> В окно вагона увидел, что в Подмосковьи еще полно снега и не поехал на дачу. Потерял телефонную книжку и мучался без нее. Москва суматошна, мила, понятна.

27 марта. <...> Умерла Е. Пешкова⁵⁵. Ей было 88 лет.

28 марта. Умер Д. Заславский⁵⁶, старый газетный волк. В некрологе привычные слова об «обаянии», «честности» и пр., но мы-то знаем, что это он написал статью «О литературном сорняке» — о Б. Л. Пастернаке, послужившую сигналом к исключению его из ССП. Этого мало: Блантер⁵⁷ мне рассказывал, что именно он и Минц (историк)⁵⁸ были автор<ами> провокационного, погромного воззвания, как бы от имени «еврейской интеллигенции», которое за десятками подписей должно было появиться в дни дела «врачей-отравителей» в конце 52 года или в самом начале 53-го и опубликованию которого помешала только смерть Сталина. Блантер говорит, что это должно было быть прямым сигналом к погромам. Он тоже подписал его из малодушия (о чем не стыдился рассказывать), как он говорил, «с ужасом и с скорбью в сердце». Отказались подписать только Эренбург, герой С. Союза Драгунский и еще кто-то. Заславский был конечно провокатором и подлецом высшей марки. Главного о нем современники еще не знают, но когда-нибудь и это всплывет, как в конце концов всплывает все.

29 марта. <…>

Недавно узнал из «Сов. кино», что «Гусарская баллада» находится в числе 10-15 фильмов, кот. просмотрело более 30 млн. человек. Это значит, что каждый 6-й человек (сбросим со счета маленьких детей и стариков) видел в кино мою пьесу. <…> Узнать это было бы приятно маме.

Часто и много думаю о ней. Завтра день моего рождения. Решил — буду сидеть у себя за машинкой.

В № 3 «Знамени» отличная статья Палиевского о Фолкнере⁵⁹. <…> В связи с этим снова думаю о Леве [Левицком]. Боюсь, он пропадет и ничего толком не сделает. <…>

Я люблю его главным образом за то, что он очень добрый человек. Я все больше ценю это свойство.

Последние годы, несмотря на разницу лет, мы очень дружили. Пожалуй, нас резко сблизили почти одновременные смерти матерей.

31 марта. <…>

День моего рождения. <…>

Читаю новое издание дневника Ж. Ренара. Много нового. Долгие годы эта книга была моей любимейшей и я знал ее почти наизусть.

3 апреля. Вчера мне Ленфильм заплатил деньги. Чувствую неловкость, словно я их не заработал трижды. <...> 500 р. дал Эмме в «мебельный фонд», купил ботинки и 4 трусов. <…>

Сижу и калькулирую: долги, платежи, покупки…

<…> Прочитал 5 рассказов В. Шаламова из его колымского цикла: «Заговор юристов», «Сгущенное молоко», «Заклинатель змей», «Одиночный замер» и «Посылка» (в рукописи). Всего листа два. Кажется, это далеко не все из написанного в этом роде автором. Очень хорошо!⁶⁰

4 апр. <…>

О рассказах Шаламова. Мне читать их интереснее, чем все другое о лагерях, не исключая и «Ивана Денисовича». Они не имеют претензии на «художественность» и это-то и делает их при уме и таланте автора, подлинного поэта, по-настоящему художественными. Читал их с волнением: в этих местах пробыл 8 лет брат Лева. Упоминается и «Спорный»⁶¹, где он пробыл лет шесть. Страшная правда о репрессиях, непосильном труде, голоде и цинге, об издевательствах «друзей народа» — блатных, о мелком бесчеловечном гоноре начальства, о самочинных расстрелах, о новых провокационных делах и о всем прочем…

Как это важно, что выжили, нашлись люди, пишущие об этом.

Я был в лагерях гораздо более легких, хотя и мне было нелегко: но при разветвленной кровеносной системе внутри и меж лагерных этапов, при долгом сидении на Лубянке с «повторниками» я если не все, то многое знал из этого. Но одно дело знать, другое — читать об этом черным по белому.

Кажется, это только часть «колымской прозы» Шаламова⁶². Много говорят также о мемуарах Гинзбург⁶³, матери Василия Аксенова. Но я еще их не читал.

Какую бы высоту набрала наша литература, если бы печаталось в с е (разумеется, правдивое и талантливое), а не только то, что окрашено слащавым идиллизмом. Не знаю, знаком ли был Шаламов с братом? С Португаловым⁶⁴ они встречались там на Колыме, Валька рассказывал об этом.

5 апр. Вчера вечером были с А. Б. Никр[итин]ой у Берковских⁶⁵. Необычайное гостеприимство. Он умница и несколько капризный и тиранический говорун. <…>

Сперва он и она пышно хвалят меня за «Встречи с П.».

Б-ий: — Это можно было бы назвать «Мой роман с Пастернаком». <…> Вы надавали по щекам литературной братии, и больше всех Федину и Леонову. <...> Согласен с разбором и оценкой романа, но за плохим романом Пастернака (это Вы доказали прекрасно) есть еще иная скрытая в нем философская книга, вернее лирико-философская, но ее нужно суметь прочесть. (Она добавляет: — Должна сказать, что Вы мне объяснили загадку романа, почему он так написан.)… Б-ий: <…> Должен добавить, что и второй герой «романа» тоже очень обаятелен и интересен. Это старинный композиционный прием: писать о себе, описывая другого. Им почти не пользуются, а он таит огромные возможности. Я даже считаю, что второй герой этого маленького романа, автор, — написан так экономно и пластично, что он везде кажется достойным своего великого собеседника, а это редкость. Тут найдена удивительная мера — говори Вы о себе меньше, чего-то бы не хватало, говори больше — могло бы показаться нескромностью, впрочем, все талантливое всегда нескромно на первый взгляд…

Это я записал м. б. треть того, что Наум Яковл. и Ел. Ал-на говорили. Эмма говорит, что я слушал это с хмурым лицом почему-то.

Письмо от Левы. <…> Новомирцы рады нагоняю, полученному «Октябрем» в «Правде».

15 апр. Вчера вернулся из Москвы, где пробыл с 6-го.

Вечером с Эммой на «10 дней, которые потрясли мир» — гастроли молодого московского театра п/р [под руководством] Ю. Любимова. Это талантливо, ярко, смело, хаотично, порой безвкусно, порой тонко. Старые обветшавшие уже к концу 20-х гг. приемы таких спектаклей, как «Д. Е.»⁶⁶ Мейерхольда, Синей Блузы и т. п. возрождены, оживлены, осовременены и, перемешанные с отдельными чертами театра Брехта, покоряют битком набитый зал. Есть хорошее озорство. <…> Сложно спародированный Вертинский поет полный текст песни о расстрелянных юнкерах, за которую в 30-х годах давали пять лет, как в аптеке. <…>

Что было в Москве? Деньги, покупки, маг. «Богатырь», Вуап⁶⁷, машинистка Нат. Ив-на, Лева, Над. Як-на, поездки в Загорянку. Сначала жил у Оттенов (пока их не было), потом у Левы. Обед в Арагви с Над. Як-ой и Нат. Ив. [Столяровой, секретарем Эренбурга]

<…> Но пожалуй, самое главное — чтение рук. Евг. Гинзбург (матери Вас. Аксенова) «Крутой маршрут» — воспоминания о 37-м годе, тюрьме и лагере. Это превосходно, умно, точно, честно. Еще одна из больших книг той «второй литературы», которая существует еще пока в рукописном виде. Снова перечитал и книгу Над. Яковл. — тоже замечательную, из того же разряда⁶⁸.

<…> Над. Як-на все колеблется в вопросе о житье в Загорянке. 12-го ездил туда с нею. Еще много снега.

19 апр. <…>

Сегодня приходил мастер, которому я отдал свою старенькую, верную Эрику. Надо сменить вал, совсем избитый, и сделать еще кое-что. Пишу на новой Олимпии, но она не так легка, как Эрика.

22 апр. <…>

Письмо от Над. Як. Она объясняет отказ от Загорянки плохим характером жены Евг. Як. Фрадкиной, капризной и взбалмошной бабы. Письмо грустное и словно оправдывающееся. Пишет, что ей «больше ничего не хочется»⁶⁹. <…>

Умер Астангов⁷⁰. Я был с ним знаком… В конце пятидесятых годов он женился на Алле Потасосовой, странной моей подруге в 40-м году. Я был ее первым мужчиной и первой любовью. Можно сказать, что вся «Давным-давно» написана на ее глазах.

23 апр. <…> Читаю Стендаля о Наполеоне...⁷¹ Историзм Стендаля мне очень близок (может, потому, что я пристально читал его в свои решающие годы внутреннего формирования (1936-40 гг.) и у него есть совпадения с Герценом. Точное сочетание психологии и волевых движений истории, истории души и мускулатуры века. <…>

Три дня молча бунтовал против Эммы и рад, что сдержался и не объяснялся. Но она конечно догадалась и м. б. что-то поняла. Так оно и лучше, впрочем.

24 апр. <…>

Стали часто и мелко ссориться с Э. Мне кажется, что виноват не я, но как взвесить тут вину и как отделить повод от причины?

30 апр. Обед с Эммой в Европейской, потом смотрим «Пепел и алмаз»⁷². Великолепный фильм, умный, горький, мастерски, м. б. даже слишком мастерски и умело, почти щегольски сделанный.

1 мая <...> [АКГ излагает положения рукописи статьи Роже Гароди⁷³ — с полемикой против «Иностранной литературы»] Он протестует против характера критики его книги «О реализме без берегов» Сучковым⁷⁴. <…>

2 мая <...>

Письмо от Над. Як-ны. Среди прочего пишет: «Максимов очень хвалит вашу прозу о Б. Л. П. Я уверена, что она хороша, по тем моментам разговоров, которые вы мне передавали. Они „цитатны”…»⁷⁵.

Сколько же всего человек прочитали мои «Встречи с П.»?

3 мая <…>

Какие еще слухи?

Будто бы кочетовская банда написала донос на Твардовского и «Новый мир». Их принял в ЦК Егорычев⁷⁶ (или в МК) и сказал, что они правы, но ЦК вмешиваться не будет — спорьте сами на страницах журналов друг с другом.

Вечером у Дара. Он кончает книгу о Циолковском и задумал повесть о поэте. Ассоциации с О. Э. М[андельштамом]. Просит помочь прочесть воспоминания Н. Я. Расспрашивал о нем, что я знаю.

5 мая <…>

Москва полна разговорами о будто бы готовящейся «гальванизации» — так называют ожидающееся признание каких-то заслуг Сталина и прекращение кампании его дальнейших разоблачений. Я мало верю в это.

9 мая <…>

В Загорянке очень хорошо и начали щелкать соловьи.

Видимо, «гальванизация» не состоялась, хотя во вчерашнем докладе Брежнева. <…>

13 мая <…> Сад зеленеет. Сейчас еду в город. Вечером в МГУ вечер памяти Мандельштама и я обещал Н. Я. быть на нем.

14 мая. Вечер вчера состоялся, хотя и была сделана попытка его отменить. Его организовали студенты Мех. Математического ф-та в аудитории на 16-м этаже нового здания университета.

Я в унив-те впервые. Мне нравится.

Приехали вместе с Н. Я. и Левой (мы заезжали за ней). Аудитория битком набита и масса непрошенных у входа. Председательствует И. Г. Эренбург, почти дряхлый и с розовенькими щеками. Он говорит умно, сдержанно и точно, на той крайней границе между цензурным и нецензурным, которую он чувствует как никто. Показывает № 4 алмаатинского журнала «Простор», где напечатан целый цикл Мандельштама и в том числе знаменитый «Волк»⁷⁷, которого в прошлом году запретили в «Москве». Еще говорят: Н. Чуковский (поверхностно и почти пошловато), Н. Л. Степанов (вяло ораторски, но умно, хотя и академично)⁷⁸, поэт Арсений Тарковский и Варлам Шаламов, который читает свой колымский рассказ «Смерть поэта» и исступленно, весь раскачиваясь и дергаясь, но отлично говорит⁷⁹. И. Г. объявляет о присутствии Н. Я. Ей устраивают овацию и все встают. Читают стихи О. Э. Лучше всех студент Борисов⁸⁰.

Из знакомых были: Мелетинский с женой, С. Маркиш, Коля Панченко с Варей [Шкловской], Юля Живова, Ричард Пшибельский⁸¹ и др. После едем к Шкловским. Я покупаю водку «Горный дубняк»⁸² (другой не было), колбасы, апельсины. Устраиваем пир. Н. Я. возбуждена и счастлива. Сидим долго. Коля читает стихи. Еду ночевать к Леве. Н. Я. по телефону благодарит И. Г. Странно, он с женой Л. М. на «вы», а она с ним «на ты». Слышать это удивительно почему-то. <…>

Рад за Н. Я. Она кажется осенью получает кооперативную квартиру.

16 мая. Говорят, что Св[етлана] Сталина написала воспоминания об отце. <…> Эту рукопись пока читали немногие и достать ее трудно.

[о встрече со старой знакомой, которая обозначена как Ш. С.] Муж ее врач, она несчастлива с ним и только рада, что у нее маленькая девочка.

17 мая. Днем на улице Грицевец⁸³. После этих двух встреч — сердце мое в лохмотьях и хочется скорей в Ленинград.

<…> Твардовского кладут в Кремлевскую больницу с эртеритом⁸⁴ — заболеванием ноги на почве отравления алкоголем и никотином. <…>

Вечером еду в Ленинград и через два дня в Комарово.

20 мая. И вот снова я в Комарове. <…>

Приехал на машине за час до обеда. <…> Молодой писатель Вахтин⁸⁵. <...> Буду здесь до 10 июня, а там видно будет. <…>

Читаю полученный в Москве перед самым отъездом № 4 «Нового мира». Окончание мемуаров И. Г. [Эренбурга] разочаровывает. Он делает вид, что «не понимает до конца» Сталина, хотя пишет, что не любил его и боялся. Но что значит «до конца»: не знает психиатрического диагноза, что ли? «Дела» Сталина ясны и мотивы тоже: неясны подробности отдельных злодеяний и их техника, а также не уяснены пропорции сложного сочетания лжи, демагогии, мифотворчества и реальной политики, хотя зловещий контрапункт этой исторической композиции уже не вызывает сомнения. И. Г. сознательно отступает перед задачей нарисовать образ Сталина. Окончанием мемуаров будут одинаково недовольны и сталинисты, и леваки и И. Г. будут бранить со всех сторон.

21 мая. Второй день пишу часов по шести, или больше. Беру, как обычно, разбег дневником, письмами, разными записями, полуредактированием набросанного и перебелкой кое-каких черновиков.

Снова болит правое плечо или спина или что-то под лопаткой — сам не разберу.

24 мая 1965. <…>

Я все дни вожусь с тем, что свожу вместе и переписываю набросанные на листочках заметки о том и сем, параллельные дневнику, но не входящие в его состав. Уже переписал за эти пять дней 45 страниц, но это еще далеко не все. Никакого литературного расчета в этом нет: просто инстинкт упорядочения, вроде уборки комнаты. Назвал это так: «Записки ни о чем»…

26 мая. Приехала вчера В. Ф. Панова и села рядом со мной за стол. Д. Я. [Дар] тоже приедет, но с 13-го. <…> Очень дружески встретились.

Она снова пишет какой-то сценарий, проклиная это дело: — Когда утром, проснувшись, думаю, что надо опять писать сценарий, мне хочется умереть…

У нее тоже неприятности с ее премьерой в т-ре Комиссаржевской. <…>

Как мне здесь хорошо работать! Давно уже нигде так не было. С упоением сижу по 10-12 часов за машинкой.

<…> Здесь многие из литературного мира так хорошо ко мне относятся, что иногда я теряюсь: совсем не то, что в эгоистической среде моих бывших московских приятелей. <…>

В Ленинграде идет «Возвращенная музыка»⁸⁶, надо ждать вони в прессе. Это противно, но я вытерплю.

[о «Железной двери»⁸⁷ В. Катаева:] Написано профессионально очень хорошо, но это все как-то ниже мозговой части головы. Есть наивности и умиленность, но все пейзажи и натюр-морты и описания сделаны рукой мастера.

28 мая. Смотрел вчера утром «Римскую историю» Л. Зорина в БДТ⁸⁸. В общем на спектакль есть три точки зрения: обкомовцы и цензура считают, что это «антипартийный» и почти «антисоветский» спектакль, либеральная интеллигенция в восторге, аплодирует всем хлесткими фразочкам, а я лично — третья точка зрения, кажется, довольно одинокая — считаю спектакль хотя и полезным, но по большому счету плоским, неумным, поверхностным и в чем-то даже трусливо неблагородным (образ императора трусливо слеплен с Хрущева)⁸⁹. К тому же это растянуто, болтливо, скучно и если бы не кукиш начальству, правда, тут уже не в кармане, а изрядно из кармана высунутый, и несколько забавных кусочков, то смотрел бы это с трудом. «Идеи» пьесы — это азбучные истины, прописи, которые как-то неловко слушать: стихи надо писать искренне, не надо льстить властям, счастье не в почестях [и т. п.]. И это всерьез звучит на сцене лучшего театра страны в городе Пушкина и Блока, Белинского и Владимира Соловьева! <…> После было нечто вроде обсуждения в кабинете директора. Меня Дина Шварц⁹⁰ просила остаться, но я ушел, так как торопился к Максимову и хотел вернуться до ужина в Комарово. Как я уже писал, обкомовцы в гневе, лит не дал разрешения, а Богданов⁹¹ сказал, что это «подрывает все устои» или что-то в этом духе. Товстоногов держался мужественно и сказал Богданову, что его не удивляет его позиция и что спектакль как раз направлен против того, что сейчас движет словами Богданова. В Москве пьесе не дали «лита» (разрешения), так как вахтанговцы отложили премьеру до осени, и будто бы сюда дана команда тоже не разрешать. Думаю, что все-таки этим не кончится и спектакль пойдет. Не те времена. Снятие пьесы — скандал больший, чем ее разрешение. Выбросят несколько фраз и этим дело ограничится. И при всей своей пошловатости и поверхностности, он сделает какое-то полезное дело, ибо поколеблет авторитет «бонз». <…>

<…> у меня Кирилл Косцинский⁹². В его картотеке 3500 слов блатного языка. Он хочет сделать словарь. Сообщаю ему кое-что, что он не знает, из этой области.

29 мая. Товстоногову предложено много текстовых исправлений. <…>

Читаю целый день Степуна (2-й том мемуаров)⁹³. Собственно, читаю вторично, но в первый раз я читал в библиотеке, торопясь, а сейчас медленно. Это отличная книга и в ней много верного, особенно в описании «февраля». «Октябрь» описан хуже, пристрастнее и не понят Ленин, но все о лете 17-го года блестяще и умно. В исходной посылке философского порядка — о религиозном чувстве «правды», живущей в русском мужике, — конечно все надумано и грубо ошибочно. Это философская литературщина, сбившая с толку много поколений, начиная от славянофилов 40-х годов до Степуна и других. Если бы это было так, революция шла бы по иному. Я был с русским народом на дне беды почти шесть лет и ничего похожего не увидел, а уж казалось бы, где не высказаться этим началам? «Народ-богоносец» — эта худшая интеллигентская выдумка, приведшая ко многим бедам.

Не записал о разговоре с Н. Я. Берковским о фрагменте моих восп-й о М[ейерхоль]де (я послал ему оттиск из «Москвы театральной»). Ему понравилось и он говорил, что мемуары могут быть разных жанров и что это мемуары-«исследование».

1 июня. Полтора дня пробыла здесь Эмма и уехала вчера вечером. Много гуляли.

Письма от Левы и от Н. Я.

Н. Я. пишет, что устала и больна. Собирается жить в Верее с братом с июля. Будто бы 5 докторов-филологов, бывших на вечере 13-го, были куда-то вызваны и получили нагоняй за то, что они «не дали отпора». <...>

Еще говорят, что ректор Московского ун-та где-то заявил, что существование журнала «Нов. мир» и его линии ликвидирует все, что делает ун-т в смысле коммунист. воспитания молодежи⁹⁴.

Ахматова (по словам Н. Я.) сидит в Москве и ждет визы в Англию.

3 июня. Американцы запустили спутник с двумя космонавтами. <...>

Послал статьи М-а в «Лит. Россию».

4 июня. Газеты каждый день пишут, что должно потеплеть, но все не теплеет. Поздняя холодная весна. И все же хорошо. Ходил днем к морю и долго сидел, глядя на легкие волны.

Один из амер. космонавтов Уатт вылез из кабины и 20 минут был в космосе. Наши газеты пишут об этом сквозь зубы. Нету широты душевной у нашего официозного патриотизма.

Под вечер приехал из Зеленогорска Кирилл К[осцинский] и позвал меня и Т. Ю. Хмельницкую⁹⁵ к себе. Ему сегодня 50 лет. Поехали. Там еще Б. Вахтин с красивой женой и какие-то знакомые. Показывал мне два деревянных чемодана с карточками слов блатного жаргона, вывезенных им из лагеря. Довольно много выпили и хозяин совсем захмелел. <...>

Вчера Вахтин удивился моему возрасту и сказал, что он думал, что я моложе на 7 — 8 лет. Это я слышал не раз, но радоваться ли этому?

7 июня. <...> сидел часа два у Д. Я. Дара. мы с ним о второстепенных вещах думаем одинаково (и о людях — большей частью), а об основных вопросах жизни по-разному и почти полярно. Он считает, что наука и ее успехи принесли в мир крушение нравственности, что разум это что-то ущербное, что историческое объяснение происходящего всегда ложно и т. п. Культ Достоевского. Я спорил с ним на этот раз вяло и лениво. Впрочем, мне всегда скучно убеждать другого. Интереснее его рассказы о ленинградской молодежи. <...>

[АКГ встречается с болгарскими писателями] Третий день приходится пить водку. Пьяный Ф. Абрамов⁹⁶, неумолчно говорящий. <...>

Нынче днем амер. космонавты должны приводниться. Наша пресса позорно мало о них пишет.

[Дар] разговаривал с одним крупным милиц. чином⁹⁷: тот жаловался на немыслимые трудности в работе и говорил, что их главная установка сейчас все же не «карать», а «сглаживать и умасливать». Будто бы органам известны все ходящие по рукам рукописи, все возникающие (среди молодежи) кружки, но они предпочитают наблюдать и не сажать.

10 июня. <...> Письмо от Н. Я. (усталое, грустное), от Левы и дурацкая открытка от Оттена… <...>

История скандальная с Вс. Рождественским, которого задержали в притоне разврата, частым посетителем кот. он был. Говорят, его будут прорабатывать, но я сомневаюсь.

11 июня. <...> Ира Кудрова⁹⁸ внесла в Пушкинском доме пай за перепечатку в складчину «Встреч с П.». Таких перепечаток уже очень много: в каком-то кругу ленинградской интеллигенции, в ее «элите» рукопись прочитали почти все. Не то в Москве. Там ее знают лишь немногие и по рукам она не ходит.

Письма: Н. Я. и Леве. <...> Б[еньяш]⁹⁹ рассказывает об Ахматовой. Есть интересные вещи. Но все не очень обаятельно. В А. А. всегда было много позы, жизни для истории, для биографии. Надо бы записать кое-что, но все, что слышишь, не хватит времени записывать.

12 июня [о Вс. Рождественском, которого] милиция обнаружила в частном бардаке. Поговаривают, что он был не только посетителем-клиентом, но и чем-то вроде акционера. <...>

13 июня. <...> Вечером приехали молодые поэтессы Лена Кумпан (я неправильно писал фамилию) и Лена Шварц и читали стихи¹⁰⁰. <...> В. Марамзин¹⁰¹ привез мне папку со своими повестями. <...>

14 июня. Полночи читал рук-сь В. Марамзина. Он талантлив и неглуп, но в целом это мне не нравится. Это род трусливой сатиры и в целом очень скучно, хотя и с вывертом. <...>

16 июня. <...> Снова похолодало.

Спал на левом боку и с утра болит сердце.

Все эти дни острое недовольство собой.

18 июня. <...> Прочитал 4 рассказа Ф. Абрамова. 3² [3 исправлено на 2] из них мне понравилось: о могиле комиссара и «Поездка в прошлое», где в настоящее врываются отзвуки зверского раскулачивания. Это близко к Солженицыну и Залыгину. Раскулачивание во втором рассказе показано как трагическая вина. Интересно, что «виноваты» не только злые «городские» люди, но и сбитые с толку бедняки. Сам Абрамов — бывший особист, бывший критиком и проработчиком, став писателем, резко изменил свои позиции. Очерки его неслучайны и пока он продолжает писать в том же духе. Человек он странный, сложный, есть в нем нечто от П. Васильева и Корнилова с поправками, разумеется, на время, человек со «всячинкой». Его может метнуть еще куда угодно, но пишет он талантливо и его деревенские рассказы и очерки мне читать куда интереснее, чем псевдоноваторские худосочные, позерские сочинения Вахтина и компании. <...>

Сегодня после ужина я уезжаю. Все меня провожают сожалениями (т. е. не все, конечно, а те, с которыми я тут сдружился: Панова, Дар, Адмони¹⁰², Рахманов¹⁰³, Беньяш и др.). Пробыл я тут месяц без двух дней.

24 июня. Цветущая и заросшая Загорянка. Так здесь хорошо, что никуда бы не ехал.

Приехал 20-го рано утром. <...>

В Москве ходит много новых рукописей, о которых только слышал по пересказам. Это письмо Эренбургу журналиста Эрнста Генри с полемикой о Сталине (в связи с опубликованием последней части мемуаров И. Г. <...>¹⁰⁴. Еще ходит какое-то письмо крымских татар к русской интеллигенции и еще какая-то рукопись Померанцева¹⁰⁵ неизвестно о чем.

<...> У меня был Саша Кам[енский]¹⁰⁶ и принес «Процесс» Кафки на машинке, но вряд ли я успею прочесть. <...>

Н. Я. к сожалению уехала в Псков. Сегодня приезжает из Англии Анна Андреевна. Я получил открытку от некоего Храбровицкого¹⁰⁷, что он получил из Парижа книгу о Б. Л. на франц. языке, где есть мой портрет. Еду к нему. Да, на самом деле, в книге какой-то графини П. напечатано фото: Б. Л., Мейерхольд и я. Интересно, как оно к нему попало? [Т. е., как книга с этим фото попала к Храбровицкому] Еще оно печаталось за рубежом в греческом театр. журнале вместе с переводом моих театр. воспоминаний о М-де. Наверно — оттуда?

В Литературке была рецензия на «Три сестры» с похвалой Эмме (Туровской¹⁰⁸). <...>

25 июня. Все-таки удивительно, что мои гусарские песенки дают мне от 75 до 100 рублей в месяц довольно регулярно. И на том спасибо! <...>

По случаю юбилея пресловутого монаха Менделя во всех газетах статьи. И в «Правде» тоже. <...> «Менделисты» берут полный реванш.

Вчера Лева рассказывал о беспокойстве внутри редакции «Нового мира». Боятся ухода Твардовского. Придирки цензуры усилились необычайно: работать стало более чем трудно. <...>

Не звонил в этот приезд И. Г. и жалею об этом. Но теперь уже поздно. Не дозвонился и в «Литер. Россию». Нет в Москве Н. Я. Не зашел на ул. Грицевец. А все это были первоочередные дела. Правда, заплатил за квартиру и послал деньги.

[рассказ ему Храбровицкого об историке А. Зимине и его «Слове о полку…»¹⁰⁹]

29 июня. <...> По словам Д. Е. [Максимова], в спецэкспертизе, погубившей Гуковского¹¹⁰, повинны Бердников, Днепров и некто Лебедев.

Дождливо. Болит сильный фурункул на груди справа. <...>

А в «Новом мире», говорят (Лева), плохо. Цензура усилила нажим невероятно. Ей сейчас даны большие права. Будто бы Твардовский, находящийся в Барвихе, охладел к журналу и боятся даже его добровольного ухода¹¹¹. <...> Похоже, что на ближайшие полгода журнал будет скучнейшим, а что дальше — никто не знает…

30 июня. <...> А Лева по-прежнему живет изо дня в день и ничего не делает. Сейчас будет бегать на фестиваль. Думаю, что Люся ему вредна: с ней он одомашнивается, ничего не хочет, удовлетворяется минимальным заработком за пустяковые рецензии и чтением стихотворного самотека в «Новом мире». А ведь он стоит большего. <...>

Он умный, добрый, но безвольный человек¹¹².

2 июля. Вчера вечером у Л. Я. Гинзбург. Она читает отрывки из своей новой вещи (не умею назвать жанр) о блокаде¹¹³. Это очень умно, остро и талантливо. Ища влияний, я назвал Пруста. Она сама добавила Толстого.

[она отзывается о книге АКГ:] Л. Я. находит за «общей ласковостью тона» некоторое «лукавство художника», рисующего объективный портрет Б. Л., не боясь всяких красок и, хотя как будто такая цель прямо не ставится, показывающего его огромный и всеобъемлющий эгоцентризм. Согласна с каждым словом о романе «Доктор Живаго» и говорит (уже не первая — то же и В. Ф. Панова и др.), что я первым объяснил ей связь желания «быть как все», тоски по большому читателю, — с корнями художественной манеры романа. Ее мнение — одного из умнейших читателей — мне дорого. Анна Андреевна вернулась в Ленинград и сегодня Л. Я. идет к ней. [АКГ достает у Рахлина «толстый синий том» изданного Пастернака] Комментарий мог бы быть лучше. Я холодно отношусь к Ивинской, но не назвать ее имя в комментариях к многим ей посвященным стихам — это почти хамство. Не названо и имя Бухарина, которому посвящались «Волны». И все же хорошо, что этот том вышел. К удивлению, в нем помещено и «В больнице».

3 июля. <...> С наслаждением читаю Пастернака. <...>

Тянет писать пьесу. Давно уже не было этого чувства.

5 июля. <...> Вчера сборная Бразилии выиграла в Москве у нашей сборной со счетом 3 : 0. Иногда скучаю по футболу, кот. в конце 40-х и в конце 50-х годов занимал в моей жизни порядочное место. Сегодня в Москве открывается международный кинофестиваль.

7 июля. <...> Б-ий¹¹⁴ третьего дня мне сказал: — А вы знаете, А. К., что в а м и торгуют?.. Оказалось, что в Лен-де продолжается перепечатка «самиздатом» рукописи «Встречи с П.», и цена экземпляра, размноженного «на паях», колеблется от 3 р. 50 к. до 4 р. Это, в частности, делают в Пушкинском доме. <...>

9 июля. <...> В этом году почему-то нет в продаже болгарских помидоров, которыми три года подряд (или больше) наши магазины были завалены. <...>

13 июля. Пишу не без удовольствия «Кина». Пишется кусочками, почти не связанными друг с другом. Буду соединять при переписывании набело. Написал уже почти лист, видимо, хотя пока трудно сосчитать. <...>

14 июля. Открытка от Надежды Яковлевны.

15 июня. <...> Ужасная ночь. Под влиянием вчерашней читки пьесы Штейна и еще чего-то у Эммы полуистерическое состояние. Никаких серьезных оснований к этому нет: ей везет, и заслуженно, но потребность чувствовать себя несчастной у нее так привычна, как у меня обратная потребность. Все это довольно скучно, в конце концов.

Пьесу Штейна «Вдовец» труппа БДТ приняла неважно. Говорили, что дешевка, подделка и т. п. Но против тоже никто не высказывался. <...>

Н. Я. зовет в Верею.

18 июля. <...> [АКГ о пребывании Сартра в Москве] просто французик, говоривший банальные любезности. <...>

Болит левая нога в бедре. Не то прострел, не то что похуже.

21 июля. <...> По словам Копелева, очень интересен архив Вс. Иванова. Он огромен. Тут и дневник почти за всю жизнь, много набросков, готовые законченные вещи, переписка. <...>

Вся Москва две недели жила только кинофестивалем: все бегали по просмотрам.

25 июля. Дождливый денек. Работаю.

30 июля. <...> Письмо от Н. Я. о Верее.

<...> Я не бездельник, но 3/4, если не 5/6 делаемого не реализуется практически. А время идет. Надо надо всем этим всерьез задуматься. <...>

Н. Я. пишет, что в Воронеже хотели выпустить «Воронежские тетради» Мандельштама, но главк издательский запретил со ссылкой на то, что М-ма будто бы печатает «Библ-ка поэта», а она и не чешется. Обычная уловка.

4 авг. В воскресенье 1-го приехали с Эммой из Лен-да. Три дня суеты и беготни по городу. <...>

Вчера ночью Эмма уехала. Эпопея с билетом. Перед ее отъездом глупо поссорились, но я не виноват. Остался с чувством усталости и жаждой одиночества. К тому же все дни болело сердце.

6 авг. Сижу на даче и не еду в город.

Сегодня ночью шел дождь и сад в предрассветном шуме и шелесте был удивителен. Открыл окна на верхней террасе и смотрел и слушал. Господи, что еще нужно человеку.

Привез из Лен-да почти все свои папки и приводил два дня подряд в порядок бумаги. Огромный же у меня архив.

Хочется пожить здесь одному, подумать, пописать.

9 авг. <...> Умерла Фрида Вигдорова. Она была хорошим человеком. <...> Фрида долго болела и мучилась. Все тот же зловещий и страшный рак.

<...> Письма от Беньяш и от Н. Я. Мандельштам.

Н. Я. пишет, что совсем потеряла оптимизм и живет уныло. Хорошая старуха!

Встретил в метро Валю Португалова. <...> [хвалит прочитанную книгу Стейнбека «Путешествие с Чарли»] У нас такая книга невозможна и больше всего невозможна ее интонация: спокойная, самоуважительная, — мы или кричим в негодовании, или хвалимся и слащаво восторгаемся. В книге этой есть нечто глубоко и неподдельно демократическое.

10 авг. <...> Зашел к Ц. И. Кин. Дал ей статью¹¹⁵. Она тут же при мне стала читать (это трогательно). Статья ей понравилась. Просила оставить, чтобы прочесть еще раз. Я рад. Это для меня вроде уплаты долга. Очень она симпатична и незаурядно умна. Я немного волновался. <...>

Приехал, дом заперт на висячий замок, а я забыл ключ. Лезу в окно террасы.

11 авг. В «Правде» увесистый «подвал» Ю. Лукина с руганью по адресу повести Семина «Семеро в доме»¹¹⁶. Все штампы проработочного жанра: нет идеалов, не главная правда времени, автор мирится с темными сторонами жизни, односторонняя мрачность картины и т. п.¹¹⁷ Все это писал и Ермилов о Платонове когда-то и все прочие почти о всем правдивом и талантливом, что появлялось у нас в лит-ре.

14 авг. <...> Еду в город. Недолго у Над. Як-ны М-м. Застаю ее в отсветах видимо оттеновского ажиотажа разных слухов и сенсаций. Немного спорим. Заграницей вышел первый том нового собрания М[андельшта]ма (стихи). В нем все написанное. Опечаток немного, но комментарии убогие.

<...> Снова пущено в ход выражение «идеологическая диверсия» (будто бы автором сего Семичастный). В «Нов. мире» лежит резчайшая разносная статья М. Лифшица против Дымшица¹¹⁸. <...>

22 авг. <...> Наша пресса раздувает события в Лос-Анджелесе не без демагогии. Убивали там конечно и полицейские, но поджигали, судя по Бибиси, негры, а у нас все изображается как «зверства расистов». <...>

Начал вчера писать давно задуманную статью о Ю. К. Олеше¹¹⁹. Поводом для этого послужила найденная на ул. Грицевец его рецензия на «Давным-давно», напечатанная в 1943 году в Ашхабаде.

Третьего дня с Э. и Т.<Трифоновым?> были на футболе на стадионе Ленина. Торпедо — ЦСКА. Торпедо играло отлично и выиграло. Года два, если не больше, я наверно не был на футболе — я, когда-то не пропускавший ни одного матча. И снова — большое удовольствие, и не только от игры, но и от стадиона, наполненного народом, чудесного летнего вечера, красок, музыки… Вернулись поездом 10.31.

31 авг. Вчера были в городе. Обед с Н. Я. в «Софии», потом у нее. Художник Вайсберг (кажется так)¹²⁰. Н. Я. дарит мне книгу. Она еще в Верее, в конце ноября собирается переезжать в новую «свою» квартиру. Показывала журнал из США с глупой и мелкой статьей об О. Э. «Простор» ей заплатит и хочет печатать еще. <...>

27-го с дачи уехали Трифоновы и через три дня я тут останусь совсем один.

1 сент. Эмма с азартом возится в саду. Отличные дни. <...>

Под вечер маленькая ссора, первая за этот месяц отпуска (если не считать отъезда в Нов[очеркас]ск). Из-за ее курения. Оба плохо спим.

Завтра она уезжает.

Столкновение Индии с Пакистаном из-за Кашмира. Мир похож на бочку с горючим.

[проводив Эмму, АКГ ночует у своего друга Александра Каменского¹²¹] Его рассказы о 37-м годе: у него растреляны отец и дядя. Как готовилось «дело» левых коммунистов и децистов. Всех на очных ставках выдавала (т.е. говорила, что угодно следователю и в том числе любое вранье) Варвара Яковлева¹²². Его мачеха попала с ней в один этап: та упрекала отца Саши в том, что он «ничего не понимал» и отказывался «признаваться». Она считала, что это необходимо в интересах партии. Бубнов¹²³ вел себя на следствии малодушно, тоже подписывал все и оговаривал всех. Ему за это давали дополнительное питание и он жадно поедал его, ни с кем не делясь. Сначала был избит и испугался. Но Постышев¹²⁴, тоже избиваемый, держался твердо и мужественно. Странно, что они сидели в общих камерах. Очевидно, так велика была уверенность чекистов, что никто не выйдет и свидетелей не останется.

7 сент. <...> Н. Я. в последний раз очень хвалила новые рассказы Шаламова. Это вообще ее последнее увлечение. Конечно, так называемая, «вторая литература», т.е. вещи, бродящие по рукам в машинописном виде и не печатаемые редакциями, ярче и сильнее.

8 сент. Утром побрился впервые за 5 дней и повез в город белье в прачешную. <...>

9 сент. <...> А в «Лит. Газете» осторожно бранят «Простор» за подборку Мандельштама и «Юность» за Пастернака, но тоже так обходительно и туманно, что диву даешься.

Устанавливается уже такой стиль: каждое резкое слово обернуто, словно стекло, в стружки, в обволакивающие оговорки. <...>

Читаю вновь «Доктора Живаго». Отдельные прекрасные места, но в целом я был прав — слабый, очень слабый роман. Странная претензия автора все главное сообщать через диалог, которым он владеет почти по-детски. Иногда он так натянут и искусственен, что непонятно, как Б. Л. сам этого не увидел. Натяжка за натяжкой и все целое странно и неживо. И рядом с этим глубочайшие прозрения и тонкости.

11 сент. <...> Рассказы Ц. И. [Кин] о разном: о смерти Дивильковского¹²⁵ и о его сыне и Сталине на банкете, о странной купюре в первом варианте воспоминаний Аллилуева о Ленине в 17-м году, о том что Сталин до того, как женился на Надежде Аллилуевой, жил с ее матерью, женой Аллилуева и тот его ненавидел¹²⁶. Все это надо бы подробно записать.

Ц. И. — умный, симпатичный человек и многое помнит и знает. Она, увы, сердечница и часто болеет, но и работает тоже много: референт по итальянской литературе в журнале «Иностранная лит-ра». <...>

Взял у Ц. И. телефон Петра Якира¹²⁷, с которым я однажды встретился в лагере, когда его отправляли из Ерцевского массива¹²⁸ на Воркуту, но не знаю еще, буду ли звонить, хотя поговорить с ним о многом мне было бы интересно.

14 сент. <...> В № 17 «Театр. жизни» [последние два слова вставка от руки — почерк автора] статья Игнатовой о «Трех сестрах» с восторженным отзывом об Эмме. Послал ей два экземпляра. <...>

Появилась тень надежды, что У Тан сумеет своим посредничеством уладить конфликт между Пакистаном и Индией. А военные действия там продолжаются.

Обе пары ботинок дырявые. Собирался покупать новые. Но это 30 р. Решил отдать в ремонт: обойдется 6 рублей¹²⁹.

15 сент. [АКГ узнает, что арестован Синявский] <...> еще молодой, но очень солидно выдвигающийся критик, автор предисловия к новому однотомнику Пастернака, эрудированный, тонкий, добросовестный и принципиальный человек. <...> Я с ним не был знаком. <...> Слышал от Н. Я., что это «симпатичный бородач». <...> Говорят, он не трепач, жил замкнуто, недавно у него родился ребенок, трудные жилищные условия: из-за них у него мало кто бывал.

В начале месяца будто бы было пересмотрено дело Бродского и он освобожден, но не реабелитирован, а отбытый срок ему зачтен за весь срок наказания.

Вот два резко противоположных факта.

16 сент. Был в городе. Редакция «Новый мир». Встреча с приехавшим вчера Левой. Подробности об аресте Синявского. Вместе с ним арестован переводчик Даниэль.¹³⁰ <...> Что-то вроде истории с Тарсисом¹³¹, но Тарсис делал это открыто, а они замаскировано. Кого-то будто бы уже вызывали как свидетеля (С-ва?)¹³². Совершенно непонятно, зачем это все нужно было Синявскому, завоевавшему себе прочное и уважаемое и даже почетное положение и считавшегося «надеждой» молодой критики. Все поражены и недоумевают. Его не считали способным к «двойной жизни». <...>

Умер Степан Злобин, добросовестный, честный писатель¹³³. <...>

Встреча на остановке такси с Шаламовым. Он зовет к себе.

18 сент. <...> Сегодня снова в городе: у Шаламова и в ЦДЛ на гражданской панихиде по С. Злобину. От Шаламова огромное впечатление. Глухота, дергающиеся движения, нечто вроде внешнего юродства, и сложный быстрый ум, вкус, тонкость. Убежденность, как у протопопа Аввакума. Говорим о Колыме. Его история в целом. Его проза и позиции. О вымирании классического романа. О «документальности» новой прозы. Его жены писательницы Ольги Неклюдовой нет. Мещанская квартира на Хорошевском шоссе, рядом с квартирой Штока. Он пишет в школьных тетрадях карандашом. Взял у него папку «Колымских рассказов»¹³⁴. В ЦДЛ народу до неприличия мало и народ какой-то непонятный. Не более десятка знакомых лиц: Паустовский, Бек¹³⁵, Рунин¹³⁶ и др. Все жалко и горько. К. Г. [Паустовский] злословит об Оттене и его сценарии и вяло зовет звонить и приходить. Татьяна¹³⁷ нервная, резкая.

Был обыск у машинистки, печатавшей Б. Л. [Пастернака], какой-то Марьи Казимировны¹³⁸. Забрали две машинки, папки и ее саму, но после допроса вечером выпустили. Рассказы о Синявском как о человеке с огромным неутоленным честолюбием. <...> Его еще не уволили из ин-та, но зарплату его жене не выдали. <...> Никто не сомневается, что арест не безосновательный и ходит эта версия об Абраме Терце. Все очень странно. Невозможно понять, зачем это ему было нужно: ведь его вполне легальная работа по Пастернаку и нужнее, и серьезнее этих литературных авантюр¹³⁹. Но м. б. это неправда. Некоторые, как С., патологически испуганы. Он хоть был знаком с С[инявским] и Д[аниэлем]. Но испуганы и те, кто, подобно мне, их никогда не видел в лицо. Это все как-то связывается с бродящими слухами о переменах в правительстве и тревожном международном положении.

20 сент. <...> Надежда Яковлевна. Разговор на Страстном бульваре. Встреча с Португаловым. Разные встречи и разговоры. <...>

В городе все говорят о Синявском. <...> Новые рассказы о С-ом: нечто вроде славянофила, увлеченного Киреевским и Хомяковым. Интерес к вопросам связи религии и культуры. Аполитичен. Мягок, спокоен и тверд. Интерес к Пастернаку неслучаен. Н. Я. считает, что «проблема Пастернака» играет тут главную роль. Но почему же тогда выпустили однотомник? <...> Новое: к жене С[инявского] Марине¹⁴⁰ ходит полно народа, не боятся; она шутит, что стала самой модной женщиной Москвы. Версия — что хотят напугать интеллигенцию, остановить потоки «второй литературы», какие-то запреты хранить рукописи (какие?). Слух об изъятии у кого-то рукописи романа Соложеницына, которую тот взял из ред. «Нового мира». Все взволнованы, пожалуй, больше, чем напуганы.

22 сент. <...> Н. Я. сегодня звала к себе: у нее будет Шаламов. Мог бы успеть до поезда, но вряд ли поеду.

Сырой, осенний день. А еще вчера был солнечный.

К. Г. [Паустовский] не исполнил обещания и не настоял на утверждении Левы: ни в новое собрание сочинений — редактором-составителем, ни в сборник статей (фактически составленный Левой), выходящий в «Сов. писателе». Он помнит о своих обещаниях только пока люди у него на глазах. Любопытно, эта сухость и предельный эгоцентризм — явление склероза или коренная черта характера? Знающие его давно говорят, что он всегда был таким. Удивительно, до чего же его писательская репутация не соответствует его реальной личности. <...> Лева конечно оскорблен, но молчит, не подает вида.

26 сент. Нынче рано утром вернулся из Ленинграда. <...>

<...> Статью Лифшица о Дымшице решили попридержать пока. Циркулируют слухи, что арестован еще некто, тоже приятель Синявского, с украинской фамилией. Будто бы С. признался в авторстве «Абрама Терца». Слово «Терц» означает, что сочиняли втроем, от «терцины» ??!!¹⁴¹

Встретил Сарнова. Он небрит и удручен. Снова мнения и версии об «Абраме Терце». Насчет ареста Калика¹⁴² — вздор: вчера его видели. Третий (Грицай)¹⁴³ тоже не арестован. <...>

3 окт. <...>

Письма Эмме, Нине Ивановне¹⁴⁴ и Беньяш. <...>

Говорят, на Нобелевскую премию выставлены три кандидата: Паустовский, Шолохов и какой-то латиноамериканский писатель Асканьес [в машинописи так] (или что-то в этом роде). Если это правда, то это занятно: кто бы ни получил из наших — это будет пощечина и обида другому, а стало быть и его литературным друзьям. В случае забаллотирования Шолохова и получения премии Паустовским — почти политический скандал. Но конечно Шолохов как писатель больше Паустовского. А как деятель — менее симпатичен¹⁴⁵. Милейший Константин Георгиевич — типичный «врио» великого писателя. У нас сейчас этих «временно исполняющих обязанности» полно во всех областях и помимо литературы. И он невольно стал точкой пересечения интересов, влечений и отталкиваний всех слоев, кому надоела казенщина и официозность. Кроме того еще это удар по Федину и Леонову, которые, хотя они и очень разные, тоже, так сказать, «государственные писатели». <...>

У Твард[овского] был резкий разговор с Демичевым¹⁴⁶. Цензура не пропускает статью «От редакции» в № 9 журнала, где защищается повесть Семина и Солженицын. Он поговаривает, что уйдет из журнала, так как невозможно стало работать. Будто бы Демичев его уговаривал остаться, не знаю, искренне ли.

4 окт. С утра еду в город. <...>

ВУАП снова, в который раз, выручает меня и можно считать, что машинка оплачена. Мне причитается за гусарчиков 60 р. и еще 140 я беру авансом.

Встречи: А. Бек, Устинов¹⁴⁷, Шатров¹⁴⁸ и другие. <...>

Зашел к Н. Я. У нее было обострение язвы, она лежит. «Простор» просит у нее еще стихов О. Э. Не испугались.

В Англии вышла проза М-ма и его «Разговор о Данте» по-английски. По ее словам, перевод очень хорош. Прислали ей и 1-й том М-ма по-русски (кажется, немецкое издание)¹⁴⁹. По ее словам, комментарии глупейшие. <...>

Рассказывают об обысках у какого-то теософа, друга Соложеницына, пишущего о нем¹⁵⁰, и у сестры жены Солженицына. Будто бы забраны рукописи романа Сол-а, но после его жалобы возвращены¹⁵¹. <...>

5 окт. <...> Достал только что вышедший том «Избранного» Кафки. В нем «Процесс» и рассказы. В Лавке [писателей] делалось бог знает что. Мне повезло, что мы с Левой почти случайно зашли туда. 250 экземпляров продали за три часа. <...>

М. б. завтра поеду к И. Г. — звонил ему и говорил с Нат. Ив-ой [Столяровой].

7 окт. Ночевал в городе, так как только в первом часу ушел от Эренбурга, просидев с ним с 8 часов вечера.

<...> Для отдельного издания [он] написал в книгу «Люди, годы, жизнь» главы о В. Гроссмане и Тынянове и по-новому главу о «Черной книге». <...>

И. Г. настроен довольно бодро, несмотря на свои беды. Как всегда стали говорить о 37-м годе, Сталине и Бухарине. Рассказ про жену Бухарина («вот она сидела тут, где Вы сейчас сидите»). О том как Б. находился под домашним арестом перед тюрьмой (живя в Кремле), как он объявил голодовку дома и известил, что не прекратит, пока ему не предъявят обвинения. Его вызывают в ЦК (пленум). Крики и угроза, когда он входит. Сталин как бы защищает его от угроз. — Зачем кричать. Ник. Ив. старый член партии и мы должны во всем разобраться… (Потом к нему) — Вы против чего голодаете. Вы против большевистской партии голодаете… И так далее. И снова демагогия, которой стреляный воробей Б. в который раз поверил, и вернувшись домой, сказал жене: — Дай мне колбасы… <...> когда жену Бух-а арестовали, она надела эту шапку [ушанку Сталина, оставленную им при обмене квартирами с Бухариным на вешалке] и поехала в лагерь в шапке Сталина. <...>

Всего не запишешь, а надо бы. Пушкин это делал.

Конечно, И. Г. мог бы написать мемуары интересней, если бы¹⁵²…

13 окт. <...> Вчера — гонорар за «Вопросы лит-ры» 125 р. Встречи у кассы с Володей Корниловым и Храбровицким. Володя <...> возмущался характером, какой принял юбилей Есенина. — Это лучший способ разлюбить поэта… Рассказы о педерастии Есенина: жил с Клюевым. Так ли? <...>

Потом у Ник. Павл. Смирнова, старого «перевальца», приятеля Ив. Катаева, Воронского и др.¹⁵³ Его выпустили на 10 дней из психиатрической больницы. У него много книг и он много знает и помнит. От него-то я и зашел к Леве.

14 окт. <...> годовщина свержения Хрущева. <...>

Перечитывал мемуары Русанова¹⁵⁴. Они очень хороши. Мне это интереснее Кафки и «Носорога»¹⁵⁵. Прочитав это, мои друзья удивились бы, но это так.

15 окт. Приехав в «Нов. мир», узнаю новость: Шолохов получил Нобелевскую премию. Все говорят об этом с кислыми улыбками. Это конечно справедливо, но…

Сдал вычитанную статью (верстку). Вставил еще кусочек. Знакомство с Лакшиным¹⁵⁶. Томашевский¹⁵⁷. Его рассказы об Испании, где он только что был. <...>

Моя статья¹⁵⁸ идет в № 11 рядом со ст. Лифшица против Дымшица. <...>

17 окт. <...> Еду в город. Встреча с Рубашкиным¹⁵⁹. Заходим с ним к И. Г. и сидим около часа. И. Г. напускается на бедного Рубашкина за банальности и пошлости в его книжке. Тот сидит — ни жив ни мертв. Я дважды перевожу разговор, но И. Г. снова к нему возвращается.

Через неделю он едет в Париж на сессию Юнеско с докладом о Данте, куда он вставил страницу из мандельштамовского «Разговора о Данте». В № 11 «Знамени» у него идет цикл стихов, по его словам, «самые невинные» из большого числа, написанных прошлой осенью и весной. Все их напечатать, по его мнению, невозможно.

Ему вчера звонили из Парижа с просьбой сказать что-нибудь о Шолохове, но он отказался.

[И. Г. ругает Романова¹⁶⁰] В связи с разговором о Романове замечает, что как он думает, все же о полной реабелитации Сталина не может быть и речи: слишком большое число людей теперь знает об его преступлениях. Я бы назвал его настроение бодрым пессимизмом. По его словам снимают Чаковского¹⁶¹.

<...> Очень тепло просит меня заходить, когда вздумается, и прибавляет, что если я хочу прочесть его стихи, то могу взять у Натальи Ив-ны. <..>

Все время нездоровится. То болел низ спины справа, потом слева, сейчас болит что-то ниже живота справа, что там — печень или почки? И одышка. И кажется, часто температура, хотя не сильно.

18 окт. <...> На днях спор с Л. и Р. о национальном в характерах людей¹⁶². Оба они называют это «расизмом». Но почему? Признание классической генетики и роли наследственности противоречит этому диллетантскому утверждению. Неужели только потому что нацисты довели до зверского абсурда оценку людей по национальным чертам, нужно отказаться от признания их существования? Это похоже на отрицание кибернетики только потому, что она была создана в США. Можно понять Л.: родившийся в еврейской семье в Вильно, занесенный к нам бурями войны, воспитанный в русской семье, он полюбил русскую культуру, новых близких людей и тяготится своим «еврейством». Это человек гершензоновской складки. «Еврейское» это его комплекс, пользуясь этим модным словечком. Но у меня уже давно нарастает внутренний бунт против рабства у «комплексов». В сущности, оно ничем не лучше рабства у любой крайней обскурантистской религии: все предопределено и предназначено, и твоя собственная воля ничто. И это у него уживается с подлинным свободомыслием. Но меня почему-то коробит, что он стыдится своей национальности и ежится каждый раз, когда я в разговоре произношу слово «еврей». <...>

На ходу беглое знакомство с Ю. Домбровским.

19 окт. Холодный ясный денек.

Нездоровится и почти весь день читаю «Новый мир». Отлично написаны мемуары В. Канашевича¹⁶³. И вообще — прекрасный номер. Стихи Твардовского как-то странно грустны, сердечны, умны.

Натопил печку разным деревянным хламом из сарая. Сварил себе картошку. Оборвал остатки черной рябины. Она вкусна, хваченная морозиком.

20 окт. 1965. <...> Завтра утром мы можем погибнуть…

Комета Икейа-Секи приближается к солнцу и по вычислениям астрономов пролетит в непосредственной близости от него в 7-8 (около 8) часов по московскому времени. <...> кто знает, может <...> произойдет грандиозная космическая катастрофа, которая оставит открытыми вопросы, будет ли издана моя книга, поставят ли мой сценарий, болен ли я или «так», и прочтет ли кто-нибудь на земле сие мое дешевое остроумничанье?

22 окт. Вчера целый день в Москве. Сначала у Ц. И. Кин. Знакомство с Г. Литинским¹⁶⁴. Потом у Надежды Яковлевны. Ей плохо, болит что-то в желудке. Она лежит и мучается. У нее самые дурные предчувствия. — Это мой конец… И, как в плохом романе, у нее уже ключ от новой квартиры. Ее первом собственном жилье за 30 лет. Надо переезжать. Но как она там будет одна? Она сама не знает. Больная одинокая старуха. Насмешка судьбы — зачем ей эта квартира?

У нее уже есть последняя книжка Ахматовой, присланная А. А. с надписью: «Наденьке — все равно, что мне самой»… Книга хорошая и нарядно изданная. В Москве ее еще нет в продаже.

Сижу у нее и не могу уйти, стараюсь ее развеселить.

Возвращаюсь поздно, в темноте. Днем падал снежок, чуть потеплело. <...>

Н. Я. говорит, что ей можно умирать, потому что дело свое она сделала (сберегла рукописи О. Э. и написала о нем книгу). Я возражаю: надо еще выпустить однотомник. Она говорит, что выпустят и без нее: тексты есть и знатоков М-ма развелось много.

Я недоволен собой. И слишком долго сидел и у Н. Я., и у Ц. И., и говорил как-то все впустую. Но что можно сказать?

Во всех заграничных сообщениях о деле Синявского прежде всего сообщается, что он был сотрудником журнала «Новый мир» и даже основным сотрудником? <...> у журнала много недругов, но более прочно С. был связан с Ин-ом мировой литературы, но об этом почему-то и не вспоминают, хотя он там получал зарплату. Интересно, чем кончится его дело и какова реальная степень его виновности. По всему кажется, что он виноват на самом деле и это не выдумка, не клевета. Посмотрим.

23 окт. <...> И. Г. говорит, что Катаев ему сказал, что он после операции дал клятву изменить жизнь: не дружить с подлецами (не пошел обедать в дом, где должен был быть Лев Никулин) и писать, что хочется… Что-то в этой шутке есть и про Мандельштама и даже про Н. Я. <...>

Все думаю о Н. Я. Никогда еще встреча с ней не оставляла такого тяжелого чувства. — Мой переезд не к добру. — сказала она. Шутили, что от одиночества она выйдет замуж за старика одинокого, нрзб<за>пущенного чекиста и т. д. Она задумалась; после того как я сказал что-то о том, чего ей не хватает. — Мне ЕГО не хватает. Надо стариться вдвоем.

Обычно она полускрывает свое старое недружелюбие к Б. Л. П[астернаку], а тут почти выговорилась. Она считает, что он отлично умел жить и устраивать свои дела, и его непосредственность — это поза.

28 окт. <...> Вчера снова в Москве в ССП на открытом партийном собрании с 2-часовым докладом Демичева. <...> В целом — ни угроз, ни <распеканций>, скорее заискивание и жажда успеха. <...>

Сбивчиво и двусмысленно Демичев говорил об изданиях Кафки и Пастернака.

30 окт. <...> Сегодня в «Лит. газете» речь Эренбурга о Данте (не знаю уж, с сокращениями ли). Но две большие цитаты из «Разговора о Данте» Мандельштама сохранены.

И снова — молодец, старик! Другого такого нет. <...>

Из письма Н. Я. [Берковского¹⁶⁵]:

«Вы один из тех очень немногих, действующих на меня живительно — в Вашем обществе начинаешь верить, что литература и на самом деле существует, так Вы сами проникнуты ею, ее „заботами, трудами”. Очень хорошо, что Вы пишете не покладая рук и умеете выжидать, покаместь дело дойдет до издания. Я вот выжидать не мастер и, когда не вижу перед собой издательского ангежемента, ничего делать не могу. Впрочем, в свое время, я немало написал неизданного, самые большие мои работы не изданы и до сих пор. Они давят меня, не позволяют снова что-либо писать… Ваши новые сочинения я, конечно, прочитаю, как только эти журналы дойдут до меня. Вы создали совсем особый жанр — mixt, — как все mixt-ы очень положите[л]ьный и увлекательный. Соединение романа или повести с мемуаром уже было известно но Вы ввели еще третий элемент — исследовательский, философский. Служение сразу трем богам дает очень хорошие результаты¹⁶⁶. Кстати, мемуар, он же повесть, по-моему, имеет у нас в России классический первообразец: Анненкова „Гоголь в Риме”. Анненков вообще автор замечательный. Один из тех возмутительно недооцененных свинским отечеством. Я считаю, что он — и Ваш праотец, равно как и Иван Аксаков, книга о Тютчеве, — к этой книге, по-моему, восходит Ваше сочинение, продающееся в Ленинграде за 4 р. 50 к. <...>»

7 нояб. Ничего не записывал неделю: много всякого и было не до машинки.

Эмма приехала вместо 3-го — 2-го, я ее не встречал, так как не знал, но она дозвонилась с помощью Левы до меня, когда я сидел в «Искусстве» у Овсянникова¹⁶⁷. То, что случилось с ней — зверское избиение после банкета… Но об этом писать я не хочу¹⁶⁸.

<...> [АКГ отправляет ее обратно в Ленинград:] Вечером 3-го заезжаем к Леве за оставленными у него вещами Эммы и провожаем ее.

Ночую у него. Утром еду на новую квартиру Н. Я. Эммин подарок клеенка. Долго сижу. Потом заезжаю к Наталье Ивановне — она мне в прошлый раз по ошибке дала не ту папку, и беру рукопись стихов И. Г. <...>

Вчера в «Новом мире» знакомство с Дементьевым¹⁶⁹. Он говорит мне комплименты и зовет больше писать.

Вот и все кажется. Вечером запру дачу и уеду. [АКГ собирается в Ленинград] <...>

На сердце тяжесть. В голове каша.

13 нояб. Уже 5 дней в Ленинграде. <...>

С Эммой — то тяжело, то полегче. <...>

Короткое письмо Эмме от Над. Як., где она хвалит мою статью в «Вопросах литературы», но косвенно сожалеет, что я задел Э.Герштейн. <...>

В общем, все довольно хреново, мягко выражаясь.

Зачем я все это записываю? Наверно, чтобы не прерывать нить записей, к которым привык, и чтобы хоть немножко побыть наедине с самим собой.

18 нояб. Рано утром приехал в Комарово. <...> [там Дар и Л. Чуковская] <...>

Л. К. Чуковская рассказывала, что Анне Андреевне лучше и диагноз микроинфаркта не подтвердился. Но К. И. Чуковский заболел. У нее идет последняя корректура книжки о «Былом и думах». Она совсем слепнет и резко постарела за год.

20 нояб. Третьего дня под вечер приехала Эмма и уехала сегодня утром. Ее трогательный и милый рассказ о разговоре с моим пиджаком, висевшим в передней¹⁷⁰ и о том, как она вдруг собралась (раньше она хотела приехать только на другой день). <...>

В газете «Известия» сообщается о скоропостижной смерти Ермилова. Почему-то в «Правде» ничего нет. Мало кто его пожалеет, кроме Анисимовых и ему подобных.

21 нояб. <...> Знакомство с М. Поповским¹⁷¹. Он пишет биографию Н. И. Вавилова, собрал много неизвестных и ранее секретных материалов (вплоть до «следств[енного] дела»).

Следователь, ведший «дело», жив и живет в Москве. П-му не рекомендовали искать встречи с ним. Люди из «органов», знающие его, сказали, что это «страшный человек», который может выследить П. и задавить его машиной.

Вот, глава из романа¹⁷².

23 нояб. Более суток был в городе. Вчера утром встреча и длинный, трудный разговор с Товстоноговым у него дома. Насчет ухода Эммы. Он протестует и бурно ее хвалит, обещая все в мире, но тут же мельком говорит, что если обком запретит ставить пьесу Зорина («Римскую историю»), то он сам уйдет из БДТ. В его комнате есть нечто мещанское. <…>

Вечером провожаем с Э[ммой] Нину Ивановну [мать Эммы], уезжающую в Новочеркасск. Ночую на Кузнецовской. <...>

Бродский в Ленинграде, как рассказывают, чувствует себя довольно неплохо: о нем заботится Союз и многие доброхоты, он сам держится умно и сдержанно. Его история — яркий провал обкома и победа интеллигенции. Нового в этом прежде всего то, что даже совершая ошибки и срывы, у нас научились поправлять их без особенного урона. Интересно, чем закончится дело Синявского?

Стал иногда подумывать о том, чтобы написать повесть о годах 28 — 30-х, о том как я кончил школу и как все было вокруг. Этот период почти совсем не описан, а он интересен, но очень сложен. Вопрос только в том, как сочетать «поэзию и правду», т. е. о степени документальности, к которой меня очень тянет. У меня сохранились дневники этого периода. Они хоть и беглы, но в них что-то есть.

Прочитал наконец и знаменитое письмо Эрнста Генри Илье Эренбургу. Оно датировано 30 мая 1965 г. Оно в общем вежливо и убедительно и главное неопровержимо. Думаю, что и сам И. Г. с ним в душе согласен, несмотря на свое привычное ироническое высокомерие.

26 нояб. <...> [письмо от Н. Мандельштам] Н. Я. не понравилась книжка Каждана¹⁷³, статью Солженицына она называет «идиотской»¹⁷⁴.

Днем вчера я был по приглашению М. Поповского на его докладе в ВИР-е (Всес. Инст. Растениеводства) о гибели Н. И. Вавилова. ВИР помещается в барском особняке на углу Исаак[иевской] площади и улицы Герцена. В маленьком зале, где не раз выступал сам Вавилов и где его помнят не только стены, но и люди, работающие еще с тех времен, собрались растениеводы и биологи всех поколений, чтобы услышать эту трагическую повесть. Я сел на эстраде сзади Поповского и видел все лица в зале. Как по-разному все слушают, сколько разнообразных выражений — тревога, беспокойство, любопытство, волнение, слезы, азарт познавания правды, недоброжелательство, благодарность… В первом ряду директор с лицом бюрократа, как его играют в сатирических комедиях. Он слушал почти брезгливо, видимо не ожидал, что писатель расскажет про т а к о е. Уходит в середине доклада. Странное ощущение, что из стариков остались только те, кто извертелись, исподличались, предали всех, кого можно, ухитрившись не очень запачкать себя. Сейчас они играют напускное возмущение. Молодежь — лучше: хорошие лица.

Поповский говорил почти три часа. Он прочитал с разрешения Руденко¹⁷⁵ подлинное следственное дело Вавилова. Много цитировал документов, которые, как казалось тем, кто их оформлял, будут вечно секретны: противоречивые протоколы, где отрицанье перемежается со скороговорочными и нелепыми признаниями. Потрясающий протокол очной ставки, где Вавилов и его ближайший сотрудник и друг, тоже арестованный, врут друг на друга. Потом какое-то заявление Вавилова Берии, что он ни в чем не виноват. Мне о В-ве рассказывал А. И. Казарин, сидевший с ним в одной камере в саратовской тюрьме в 42-м году. Там же сидел Луппол и Левидов¹⁷⁶. Там же сидел и Стеклов¹⁷⁷.

Все это — и потрясающие факты доклада, и вся атмосфера этого собрания в ВИР-е, и лица — огромное впечатление. Шел пешком до метро и думал о том, как открываются тайны истории¹⁷⁸.

28 нояб. <...> Взял у Лидии Корнеевны ее рукопись: более 600 выписок из разных книг (главным образом, из Герцена и Толстого), которую она назвала «Мои чужие мысли»¹⁷⁹. Это умно и интересно.

30 нояб. 1965 <...> Познакомился сегодня с Иосифом Бродским, приехавшим сюда повидать Д. Я. [Дара] и Лидию Корн[еев]ну. Но Д. Я. уехал в город и мы угостили Бр[одского] его обедом. Он хорошо сложен, скорее рыжеват, чем рыж, голос высокий, слегка картавит, речь неразборчива, неважная дикция. Говорили о Н. Я. (у которой он был на днях в Москве), о Цветаевой (при этом Бр[одский] оживился и сказал, что это самый большой русский поэт, не исключая из числа тех, кто ниже, — и Пушкина). Оказалось, что он пробыл ссылку где-то под Коноше[й], т. е. совсем рядом с Ерцевым¹⁸⁰. Лидия Корнеевна, седая, слепнущая, больная, при нем была оживлена и почти кокетничала. Он получил несколько заказов на переводы каких-то польских и чешских поэтов, живет в семье — все в одной комнате, еще не улажены взаимоотношения с милицией, но жить можно и работать тоже. Странная судьба. Теперь ему во что бы то ни стало нужно быть гениальным, прочего ему не простят. Рассказал, что получил письмо от Иваска, того самого, корреспондента Цветаевой.

3 дек. 1965. <...> Вчера пол-ночи читал стихи Бродского. Он, конечно, очень талантлив, в нем есть своя музыка, но я не ощутил т е м ы, или она на такой глубине, что сразу не чувствуется.

Л. К. говорит, что это потому, что я взял разные и случайные вещи (хотя и много). Он похож на Мандельштама иногда, но импрессионистичней, тот четче, острее. И, хотя он мне и сказал, что Цветаева самый большой поэт и больше Пушкина, совпадений с Цветаевой почти нет, или мало.

Трудно угадать его судьбу. Он неуравновешен и даже был освобожден от военной службы поэтому. Раним. Странен. Положим, «не странен кто ж?». Будто бы не тщеславен и не славолюбив, чему, все-таки, не верится. <...>

Послал письма Н. Я., Ц. И. и другим.

13 дек. 1965. <...> Бродский читал новые стихи: «Два часа в резервуаре», «На смерть Элиота», «Другу-поэтессе», «Распутица», «В деревне бог живет не по углам» и др. — написанные в этом году. Большею частью это интересно и талантливо. Читает он по-своему, сначала тихо, потом все громче, где-то посередине снова стихает и опять набирает громкость, как сир[е]на, и кончает всегда очень громко. Вообще читает слишком громко для размеров маленькой комнаты. Он был небрит, торчала рыжая щетина. Лоб у него маленький, плечи широкие и вообще «кость» широкая. Читает, смотря куда-то в себя. Спросил мое мнение. Еще были кроме Л. К., Д. Я. и некий Яша Гордин с женой, его приятель.

Письма от Беньяш и Н. Я.

15 дек. <...> Н. Я. пишет в письме, что ничего общего у Бр[одског]го с Мандельштамом нет: «все разное, они в разных плоскостях»¹⁸¹.

17 дек. <...> Недавно у меня был не то, чтобы спор (нет, пожалуй, все-таки спор) с Лидией Корнеевной об Ахматовой. Она поклоняется ей беспредельно и считает ее выше и Мандельштама и Цветаевой. Ну уж — нет!

22 дек. <...> На почте письма от Ц. И. Кин, из АПН¹⁸², от Н. Я. Мандельштам и открытка от Б. Н.

30 дек. 1965. <...> В последнем письме Н. Я. пишет: «Мне трудно по разным причинам…». И еще: «Мне хвалили Вашего Бориса». (Это значит — мои воспоминания о Б. Л.) Интересно, кто хвалил? В Москве ведь рукопись малоизвестна. Лева передает приветы от Шаламова и К. Г. [Паустовского] К. Г. говорил ему, что я «идеальный собеседник». Видимо, в понимании К. Г. я «идеальный» потому, что умею долго молча его слушать. <...>

Это был год странной камерной славы и успеха моей рукописи о Б. Л. и многих знакомств, образовавшихся вокруг этого, год самоосознания себя именно эссеистом...¹⁸³

(Журнал планирует продолжить публикацию во второй половине 2014 года.)