Богомолов Николай Алексеевич — филолог, литературовед. Родился в 1950 г. в Москве. Окончил филологический факультет МГУ. Доктор филологических наук, профессор МГУ. Автор многочисленных научных и литературно-критических публикаций и многих книг. Среди последних книг: «Вокруг „серебряного века”» (2010), «Сопряжение далековатых: О Вячеславе Иванове и Владиславе Ходасевиче» (2011). Живет в Москве.
НИКОЛАЙ БОГОМОЛОВ
*
ПАМЯТИ КОЛЛЕГИ
О Сергее Шумихине
7 февраля 2014 года хоронили автора «Нового мира» Сергея Шумихина. Ему было 60 лет.
Можно побиться об заклад, что большинство читателей его работ не помнит этой фамилии, потому что она следовала как приложение к формуле: «Вступительная статья, подготовка текста и комментарии». В обыденном сознании тексты возникают сами собой, каким-то вышним соизволением. Лежал неопубликованный роман в архиве, а потом вдруг как-то из воздуха соткался номер журнала с публикацией, а то и книга. А на самом-то деле за этим стоит конкретный человек, который отыскал рукопись, прочитал ее, оценил, разобрался в истории работы, датировал, выяснил весь контекст создания, тщательно проследил за тем, чтобы текст был верно передан в печати, снабдил его комментариями и рассказал о месте, которое он занимает в истории литературы, культуры, общества.
Сергей Шумихин вернул русским читателям стихи, прозу и мемуары Бориса Садовского, познакомил их с мемуарами Нины Серпинской, Алексея Борового, с дневниками Михаила Кузмина, Вячеслава Полонского, Александра Гладкова, письмами Зинаиды Гиппиус, Александра Кондратьева, Георгия Блока, Георгия Чичерина, Н. Я. Мандельштам, многих писателей и политических деятелей русской эмиграции. Это, конечно, перечень далеко не полный, но достаточно представительный.
Я познакомился с ним в далеком уже 1988 году на Тыняновских чтениях, куда его пригласила М. О. Чудакова, бывшая оппонентом на защите его диссертации со скучным названием: «Образование, комплектование и использование архивного собрания Государственного литературного музея в 1931 — 1941 гг.». Эту диссертацию какое-то время спустя я прочитал взахлеб. Суконные официальные документы и переписка, сопоставленные и выстроенные в логически обоснованные цепочки, обретали в ней совсем иное качество, становясь одним из ключей к той до сих пор плохо понимаемой эпохе. И когда директор Центрального государственного архива литературы и искусства Н. Б. Волкова предложила мне принять участие в расшифровке и подготовке к публикации дневника М. А. Кузмина, я был рад, что в напарники мне попал именно Шумихин. Впрочем, возможно, это я попал в напарники ему.
Дневник Кузмина на протяжении многих лет был одним из наиболее засекреченных документов ЦГАЛИ. Только в конце 1980-х, после примерно десяти лет постоянных попыток, я получил возможность его прочитать и сделать выписки. Но от выписок до цельного текста путь еще очень велик. Регулярно мы уединялись с Сережей в одной из рабочих комнат архива и я, уже привыкший к непростому почерку Кузмина, читал вслух страницу за страницей, а он сидел за грохочущей электрической «Оптимой» и превращал текст в аккуратные машинописные строчки. Но по-настоящему я ощутил необходимость своего соавтора, когда пришла пора комментировать временами совершенно криптические записи, а еще больше — когда составлялся именной указатель с датами жизни тех людей, которые были в дневнике упомянуты. Он умел это проделывать виртуозно, находя сведения, затерянные в каталогах, справочниках, неопубликованных документах.
Мы вместе с ним приготовили к печати два больших тома, куда вошли дневники с 1905 по 1915 год, отдельно — дневник 1921 года. Уже без моей помощи он опубликовал дневники 1929 и 1931 годов. Все вместе это составляет никак не меньше двух тысяч страниц, за каждой из которых стоит его труд и его знания.
Но странное дело: будучи практически ровесниками, проводя за совместной работой даже не месяцы, а годы, к обоюдному удовольствию решая (и не решая, конечно, тоже) сложные вопросы, от текстологических до юридических и финансовых, мы ни разу не были друг у друга в гостях, не заходили вместе в какую-нибудь близлежащую распивочную, даже остались друг с другом на «Вы». Я ничего не знаю о его семье, о его образовании, ни о какой личной жизни. Все оборачивалось исключительно деловым общением, и в этом, наверное, была своя правда.
Увы, Сережа был подвержен традиционному русскому пороку, и чем сильнее это проявлялось, тем труднее становилось отношения поддерживать, так что в конце концов мы вынуждены были разойтись. Я уверен, что он был обижен на меня, да и у меня были свои счеты к нему. Но регулярно появлявшиеся публикации свидетельствовали о прежней силе и мастерстве. Как жаль, что письма двоюродного брата А. А. Блока Георгия Петровича к постоянному сережиному герою Борису Садовскому и большие куски из предвоенного дневника Александра Гладкова остаются только на сайте журнала «Наше наследие», не обретая бумажного бытия!
Он любил и ценил безвестных или почти безвестных свидетелей эпохи, чудаков и оригиналов. Благодаря ему они обретали голос и лицо. Собственные же голос и лицо Сергея Шумихина обязаны сохранить мы. Вечная ему память.