ПЕРИОДИКА

«Арион», «Вышгород», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Иностранная литература»,

«Лампада», «Посев», «Православие и современность»

Ольга Балла. Опровергая иллюзию смерти. — «Дружба народов», 2014, № 3 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

Рецензия на роман Евгения Водолазкина «Лавр». Спор с распространенным мнением о постмодернистской составляющей этого текста.

«На некоторые вещи, то есть — и главные, коренные вещи жизни как раз таковы — как на солнце, прямо, не рискуя выжечь себе глаза, не взглянешь — просто уже потому, что такова человеческая размерность и человеческая оптика. Иными словами, как только пытаешься говорить о них прямо и с пафосом, — можешь быть уверен, что в качестве неподконтрольного нам защитного механизма включится фальшь и окажется, что говоришь ты в результате совсем не то и не так, как собирался. Да и слушать тебя никому особенно не хочется. Между тем что касается „Лавра”, то один из его рецензентов, Павел Басинский, кажется, совершенно прав: этот текст — именно благодаря своей иронии и игре — счастливо избавлен от фальшивых интонаций. Это — тот самый (и такой ли уж парадоксальный?) случай, когда уклончивость оказывается прямым условием точности и честности. Затем и нужна сложная система зеркал, ирония и игра, чтобы главное в этих зеркалах отразилось и мигнуло нам тем лучом, который мы способны вместить».

Людмила Вязмитинова. Как это начиналось (Руслан Элинин — поэт и культуртрегер). — «Арион», 2014, № 2 <http://www. arion.ru>.

«Стоя среди полок, плотно заполненных неприемлемыми для советской печати творениями, Руслан, обретший псевдоним Элинин и уже порвавший со всем, что не имело отношения к литературе, напоминал Петра I, ощутившего необходимость заложить город на берегу Финского залива. По сути, речь шла об утверждении нового способа литературного бытия, прежде всего собственного, для тех, кто отныне был готов жить, исходя из принципа: мы сами организуем то, что нужно нам для жизни. Так было создано первое в России литературное агентство — „Литературно-издательское агентство (ЛИА) Р. Элинина”».

Людмила Глушковская. Неканонический портрет. — «Вышгород», Таллинн, 2014, № 1-2.

«Интересный, почти неизвестный факт. В 1964 году, когда А. С[олженицына]. уже вовсю шельмуют, Ю. М. [Лотман], ничтоже сумняшеся, рекомендует Комитету по Ленинским премиям в области литературы и искусства присудить премию повести „Один день Ивана Денисовича”. Безусловно, тартуский профессор умно обосновывал свое предложение — в параметрах тогдашнего „ленинского курса”. Хотя откровенно одобрял автора, подчеркивая, что „даже в ненормальных лагерных условиях труд сродни правде...”».

В номере публикуется эмоциональное эссе Юрия Линника «Блокадные боли» — о «сослагательном наклонении», которое «главенствует в грамматике ноосферы». Ленинград, «коммунальные могилы», маршал Маннергейм и его русская возлюбленная — тут много линий. А вот то, что «всесоюзный староста» М. И. Калинин был такой мразью, как здесь утверждается, — я, по правде сказать, не представлял. Хотя — ничего удивительного.

Виктор Грановский. Нерусское собрание. — «Посев», 2014, № 6 (1641) <http://www.posev.ru>.

«И самое главное, можно сколько душе угодно собирать русские собрания и зачитывать на них пустогрудые доклады, не пытаясь ничего понять в революционной трагедии, которая определила собою лицо нашего XX века и с грузом которой, как все более выясняется, мы перешли в столетие длящееся. Прок для национального дела от таких совещаний — самый ничтожный, хоть бы на каждом из них писалось зараз по коллективному письму Президенту и Патриарху. В своей бесплодной регулярности подобные русские собрания все больше будут походить на обратный их формальной задаче символ непрекращающегося русского рассеяния. Ибо перескочить в русскую православную государственность из царства полуразрушенного социализма за счет лишь одного преусердного восхваления православной русскости, без дел веры (Иак. 2:18), — видит Бог, человекам сие невозможно».

Владимир Губайловский. Ода пародии. — «Арион», 2014, № 2.

Из неожиданного финала большого исследования (с многочисленными примерами из советской и постсоветской поэзии, с размышлениями о пародийной форме и пародийной функции):

«Если сокращается глубина пародической памяти — как это случилось в советской поэзии, — поэзия локализуется во времени и теряет свое будущее. Если поэзия утрачивает пародийную функцию — она теряет способность память осваивать, осмыслять и возрождать.

Кажется, именно дефицит пародийного диалога мы испытываем сегодня.

К чему это может привести? К тому, что поэзия станет своего рода латынью, на которой писали ученые мужи в средневековых университетах, прекрасно понимая, что это модельный, мертвый язык, непригодный для того, чтобы кого-то согреть и утешить.

И здесь я рискну дать совет. Поэты, читайте стихи друг друга, а не только свои. Думайте над стихами друг друга, а не только над своими. И главное, смейтесь друг над другом — весело, нелицеприятно, безжалостно, — смейтесь стихами. Будьте остроумны.

Смех не только орудие уничтожения, он еще и орудие анализа и присвоения. Это кислород, без которого искусство не может дышать».

Михаил Дерунов. Беседы в предзоннике. — «Знамя», 2014, № 6 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

От редакции: «Картина одного дня в мордовском лагере 1960-х годов, что воспроизведена в рассказе Михаила Дерунова, не только расширит наше представление о жизни политзаключенных той эпохи, но, возможно, некоторыми деталями смутит недоверчивого сегодняшнего читателя. Что на это ответить? Только то, что автор пишет не понаслышке, а так, каким в его памяти сохранился собственный лагерный опыт. Доверимся же ему, так как, по известному bon mot Ахматовой, нас там не стояло. Вернее, не сидело…»

Читая, я, кажется, понимаю, отчего дано такое уточнение.

«Рядом с цветочным портретом Сталина возвышался на пьедестале мощный торс Брежнева, вырубленный из желтоватого известняка молдавским социал-демократом Готару. Вокруг памятника поднимались зонты укропа и дерзко торчали копья толстостенного лука с желтыми наконечниками. Таким образом искусство и природа, тесно сплетаясь, создавали двойную красоту.

В беседках всегда было полно людей. Приходили покурить и поиграть в бильярд или мажан. Сквозь сетку плюща было видно, как склонялась стриженая голова, прицеливаясь для удара по шару. Затем следовал короткий щелчок и быстрый разговор на каком-нибудь европейском языке. Кроме бильярда в беседках был ликер „Шартрез” и другие разумные развлечения. А видели бы вы, в какие шахматы играли зэки одиннадцатой зоны! Таких искусно сделанных шахмат я потом не видел нигде, даже в лучших антикварных лавках Старого Арбата и Сретенки. Шахматы были выточены из твердых пород дерева и представляли собой римских легионеров времен Цезаря, или какой-нибудь средневековый рыцарский орден, или вояк вермахта в соответствующем чине, смотря по тому, кто какую фигуру изображал.

Кроме шахмат мастерили с изумительной точностью модели самолетов, танков, кораблей и паровозов. Например, лейтенант вермахта Эгон Мельберг уставил все полки своего барака моделями мессершмиттов, на которых летал. Был даже реактивный Ме-262. На модели приходили смотреть специалисты. И ведь никто ничего не трогал, о воровстве в зоне даже не было слышно».

Номер открывается очередной подборкой Евг. Рейна, венчает которую неожиданное по тону, пронзительное стихотворение «Полторы комнаты», посвященное, разумеется, Бродскому.

Анна Каминская. Английская «ахматовка». — «Звезда», Санкт-Петербург, 2014, № 6 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.

«Г-н Брайн-Браун произнес речь по-латыни, в которой рассказал о жизни и творчестве Ахматовой, о ее великой поэзии. Он назвал ее Сафо и сказал: „Я представляю вам представителя прошлого, который утешает настоящее и вселяет надежду на будущее”. Закончил же словами: „Анна Ахматова, дочь Андрея, удостоена степени почетного доктора филологии”. По окончании этой речи Анну Андреевну под бурные аплодисменты всего зала поздравил вице-канцлер Оксфордского университета доктор Кеннет Вере. Среди присутствующих были Аркадий Райкин с женой, сэр Исайя и Алина Берлины, Гринберги, Анненковы, Элиан Мок-Бикер, кн. Оболенские, Питер Норман с женой, ее родной брат Виктор Франк, их мать Татьяна Сергеевна, вдова философа Франка, члены Британского совета и многие другие. Представителей советского посольства не было, так как англичане — только для сотрудников советского посольства — на выезд за пределы тридцати километров от Лондона требовали специального разрешения, которое занимало несколько дней. Это было сделано в ответ на требование советского правительства к иностранцам не отъезжать от Москвы за пределы радиуса в 30 км. <…>

К нам подошел сэр Исайя и провел к машине кн. Оболенских. Акума казалась необыкновенно довольной и счастливой, в основном из-за того, что все уже позади. По дороге в гостиницу она сказала, что ей это напоминает „Крестный ход в Курской губернии” (картина И. Е. Репина), только что конных всадников и хоругвей не хватает, а то совсем как у нас по большим церковным праздникам <…>.

Среди общей беседы, которая не умолкала весь вечер, Анна Андреевна спросила сэра Исайю: „Скажите, это вы все затеяли?” — „Нет, я был только пионером”».

Евгения Коробкова. Эволюция революционерки. — «Арион», 2014, № 2.

О поэзии Веры Павловой: «<…> жизнь, представленная в книге («Либретто», 2012 — П. К.) и так неразрывно связанная с телом и понятием о том, что тело умрет, — оказывается невероятно оптимистичной».

Франсис Понж. Четыре текста. Перевод с французского и вступление Валерия Киселева. — «Иностранная литература», 2014, № 6 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

«Уникален прежде всего подход к письму, который складывается как реакция на речь. В тексте „Основания писать” Понж признается: „Пусть слова не обижаются: учитывая привычки, которые они подцепили, пройдя через целую когорту смрадных ртов, требуется особое мужество для того, чтобы не только решиться писать, но даже говорить”.

Характерная подробность: дважды, при поступлении в университет, он хранит молчание на устном экзамене, и его, почти зачисленного абитуриента, оба раза отчисляют. Речь представляется начинающему писателю „мешаниной, хаосом, беспорядком, сором”; с одной стороны — неистовое желание выразить („ярость выражения”), с другой — вероломно проваливающиеся вокабулы. Когда перед глазами разверзается пропасть, взгляд инстинктивно переводится на то, что досягаемо; реакцией на головокружение становится рассматривание спасительно близкого и знакомого. И вот поэт, овладевая языком, берется описывать то, что его окружает, и прежде всего — самое простое, заурядное. Он должен ответить на „вызов, который вещи бросают языку”, дать им, безмолвным, слово, не забывая при этом „учитывать (чтить) слова”» (из вступления).

По моим личным впечатлениям, эти тексты Ф. Понжа (1899 — 1988), которого называют тут «автором редких публикаций для избранных», «крупнейшим поэтом, создавшим не просто новый жанр или форму, а целый корпус уникальной литературы», есть, помимо прочего, проявление творческой и человеческой гордыни (как, кажется, и роман знаменитого ирландца Колма Тойбина «Завет Марии», написанный как бы от лица Божьей Матери и открывающий этот номер ИЛ).

Здесь же — стихи ушедшего недавно Тадеуша Ружевича (публикуются победители конкурса переводчиков), страшноватая глава из книги П. Акройда о подземном Лондоне и яркое исследование Карена Степаняна, сопоставляющее «Братьев Карамазовых» и пьесу Шекспира «Зимняя сказка» (самое интересное тут — как раз о гордыне).

Феликс Разумовский. Гражданская война — явление духовного порядка. Беседовала Оксана Гаркавенко. — «Православие и современность», Саратов, 2013, № 27 (43) <http://www.eparhia-saratov.ru/ArticlesCategories/Index/journal>.

«На самом деле очевидные проявления Гражданской войны можно наблюдать в русской жизни уже в 1902 году. Я напомню, в тот год в Полтавской губернии зафиксированы первые погромы дворянских усадеб, так называемые „грабижки”. А в 1905-м во время печально знаменитых „майских иллюминаций” у вас на Волге в Саратовской губернии только в один день сгорело 150 усадеб. И это не что иное как полномасштабная Гражданская война, которая началась задолго до 1918 года. И наконец, самое главное: именно то, что Россия уже находилась в состоянии Смуты, в состоянии Гражданской войны, позволило большевикам взять власть в октябре 17-го. Впоследствии новая власть будет старательно скрывать этот очевидный факт. В „Кратком курсе” большевистские идеологи будут утверждать обратное, якобы Гражданская война была следствием революции, якобы это попытка реванша отброшенных, разбитых эксплуататорских классов. На самом деле все как раз наоборот — захват власти большевиками являлся следствием Гражданской войны, и без Гражданской войны ни о какой власти эта маргинальная партия не могла даже мечтать».

Владимир Салимон. Может быть, все дело в цвете. Стихи. — «Арион», 2014, № 2.

«<…> Любая мелочь точкой отправной / Божественного замысла быть может, / но нужен Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, / кто на себя ответственность возложит. // Кто на себя нелегкий труд возьмет, / что в пору лишь античному герою, / взвалившему на плечи небосвод, / сокрывши наготу за бородою».

Протоиерей Андрей Ткачев. Проповеднический труд — это приближение к пропасти. Беседовала Инна Стромилова. — «Православие и современность», Саратов, 2013, № 27 (43).

«— Вы сейчас говорили про турнир по боксу, а мне сразу вспомнился нашумевший байкерский проезд в Севастополе с полуголыми девицами, над которыми развевались хоругви с изображением Спаса Нерукотворного. На мой взгляд, существует опасность заиграться и превратить проповедь в нечто уже антирелигиозное.

— Надо просто заранее продумывать концепцию, потому что все хорошее — всегда отрежиссировано. Ничто не должно возникать спонтанно. Требуется прописывать дресс-код, словесный код, его смысловую нагрузку и посыл, назначать спикера для общения со СМИ. К этому, конечно, нужно подходить серьезно.

— То есть любая акция должна быть как-то проконтролирована, облагорожена Церковью?

— Не проконтролирована. В нее должен быть внесен Логос. У людей появляется импульс, и они на импульсе пытаются что-то делать, а нужно, чтобы это все было освящено смыслом и пониманием этого смысла. Мы не против, чтобы бородатые дядьки 180 кг весом занимались армрестлингом, боролись друг с другом в грязи и в то же время носили на себе крестик и говорили: „Я — православный человек”. В этом, на самом деле, нет никакого противоречия. Чем православный байкер отличается от православного альпиниста или дайвера? Да ничем. Только давайте сделаем так, чтобы не давать повода ищущим повода (ср.: 2 Кор. 11:12). Ведь нам нужны сильные мужчины, позиционирующие себя как православные, только не агрессивные: „Я православный, сейчас в морду дам”. Нужны такие, которые могут сказать: „Я верую в Бога. Я могу дом построить”, „Я хожу в церковь. Я могу колодец выкопать”. Необходим человек, однозначно полезный в глазах светского общества и при этом не прячущий свою религиозность, но и не выпячивающий ее. Не нужно здесь перегибов».

Дмитрий Шеваров. Неприступная крепость Павла Корина. — «Лампада», 2014, № 3 (96).

«Многие герои Корина смотрят не на зрителя, как это обычно бывает на портретах, а куда-то выше и дальше. По их глазам можно догадаться, что они стоят на обрыве бытия, у границы земного и небесного. У Престола Божия. Вот старик Гервасий Иванович. Он положил правую руку на сердце и с детской надеждой поднял свои огромные глаза к небу, к Отцу Небесному. Когда в 1925 году его писал 33-летний Корин, старому солдату было уже за сто лет. Он служил на Кавказе еще при Николае I».

«Именно с портрета „Старик Гервасий Иванович” и началась история „Реквиема” — великой ненаписанной картины Павла Корина. Наверное, это единственный случай в истории русской живописи, когда ненаписанное полотно признано великим. И не только благодаря портретным этюдам к картине, но и подготовленному Кориным холсту, так и оставшемуся нетронутым. На выставке холст (размером 551Ѕ941, без единого шва!), натянутый на гигантский подрамник, занимает центральное место. Загрунтованный, матовой белизны, он напоминает облако, вдруг опустившееся на землю. Почему же холст остался чистым? Ответа на этот вопрос нет ни у искусствоведов, ни у историков, ни у близких Корину людей».

Составитель Павел Крючков