СЛАБОСТЬ СУДЬБЫ

*

СЛАБОСТЬ СУДЬБЫ

Юрий Милославский. Приглашенная. Роман. М., «АСТ: Редакция Елены Шубиной», 2014, 480 стр.

то очень странный роман. Теперь таких не делают — медленный и весьма под-

робный, он намеренно лишен внешней яркости и эффектной концовки. Хотя, вроде, все при нем — последовательное, поступательное развитие сюжета, приводящее к развязке, которую можно будто бы и не заметить.

И хотя Милославский использует типичный прием «текста в тексте», выступая публикатором записок «маленького человека» Николая Усова, рассказывающего историю своей возлюбленной Александры Федоровны Чумаковой (в наличии предисловие, послесловие и авторские — «Ю. М.» — комментарии), крайне сложно определиться с «жанровым прототипом» этого текста.

До конца романа совершенно непонятно, на какую традицию автор, давным-давно живущий в Нью-Йорке, ориентируется. В тексте, правда, дважды мелькает имя Владимира Набокова, чьи метафорические монбланы почти всегда принципиально разомкнуты в бесконечность, однако этот манок видится лукавым. И нужен лишь для того, чтобы сбить читателя со следа.

Читаешь «Приглашенную», в которой отсутствует детективная составляющая, а события балансируют на грани реальности и морока, но так и не вываливаются ни туда, ни сюда, и до самого конца не можешь разгадать направления, избранного автором.

Непредсказуемость — важнейшее свойство этой книги, так отличающее ее не только от «жанровой литературы», но и от актуального литературного арт-хауса, зачастую играющего с читательскими ожиданиями, чтобы в конечном счете подтвердить их или опровергнуть.

Милославский же, кажется, вообще не играет, пытаясь (это основная задача) воссоздать естественное течение «вещества жизни», со всеми ее остановками, запрудами и мгновенной переменой участи, осознаваемой только ретроспективно. «Поручая» вести текст придуманному и, очевидно, не слишком заметному, не очень симпатичному внештатнику «вражеской радиостанции», автор, во-первых, всячески дистанцируется от своего персонажа; во-вторых, пытается придать его запискам привкус документальной безыскусности.

Свой стиль, о котором Иосиф Бродский бросил: «словно не пером написано, а вырезано бритвой», Милославский намеренно стушевывает, дабы время от времени огорошивать читателя предельно рассчитанными уколами точности — в наблюдениях над бытом, людьми, в отвлеченных метафизических умозаключениях.

Внутрь текста вшит, обусловленный фабульными причудами, целый многостраничный трактат о «тварной природе времени», неожиданно превращающий заштатную штафирку в оригинального философа, или, если точнее, «подпольного человека».

«Общего времени нет у людей, — поправил меня куратор. — Это — как очень личное дело каждого в о-очень секретной службе. Время — это не общедоступный воздух для дыхания, Ник. Оно надето на людей, словно хороший космический скафандр. В этом смысле любая темпоральная капсула для человека непроницаема — ни изнутри, ни снаружи. И ты не можешь ее снять. Но это не означает, что между отдельными скафандрами нет времени, что там — вакуум. Разве ты не заметил этого? Там своя… темпоральная атмосфера. И вот, наши говорят, она как-то… редеет или ее концентрация понижается. Или просто сокращается расстояние между капсулами?»

Поначалу кажется, что вся «Приглашенная» только для того и затевалась, чтобы дать автору возможность изложить важные для себя внутренние наработки (за любыми разговорами о природе времени всегда стоит страх смерти и титанический труд по смирению с этой главной невозможностью), однако в конечном счете оказывается, что трактат этот, поделенный между несколькими героями, нужен для реализации главной сюжетной интриги.

Николай Усов расстался со своей возлюбленной в ранней юности. Начинающая поэтесса (эвфемизм тонко чувствующего человека) попросту отшила неказистого Коленьку Усова, чтобы скрыться от него в складках собственной жизни. После этого было много чего еще: Усов женился, эмигрировал, похоронил жену, однако мысль о Сашеньке никогда не оставляла.

Овдовев, Николай Николаевич как бы выпадает из реальности в особое межеумочное состояние, где может произойти что угодно. Набравшись смелости, Усов отыскивает свою юношескую страсть, чья судьба, разумеется, не сложилась. Он предстает пред ней (правда, пока только по телефону, не догадавшись или же не желая воспользоваться даже скайпом) этаким «американским принцем» на белом коне. Еще одним шансом. Последним. Роковым. Суеверным.

Впрочем, и для Принца возможная встреча с Александрой Федоровной оказывается способом вернуть не только утраченную возлюбленную (любовь так и не прошла), но и повернуть время вспять. Точнее, изменить рисунок судьбы, добрав себе то, что она, злодейка, не додала ему после разлуки с возлюбленной.

Тут ведь как: оглядываясь назад, многие из нас, пытаясь осознать, как и почему они оказались там, где оказались, начинают вычислять и чуть ли не высчитывать точку, в которой троллейбус судьбы свернул с «правильного» маршрута. Вот и Николай Усов, увлеченный подобными заблуждениями, решил вернуться в точку невозврата, дабы, ну да, переиграть ее заново.

На этих страницах книги начинает казаться, что «Приглашенная» — история о трепетном закатном чувстве. О том, что пенсионеры тоже люди, способные на новый (и, может быть, последний) сезон своего персонального сериала. Тема, между прочим, важная и актуальная (все мы не молодеем), да только не очень интересная Милославскому, быстро сворачивающему с этой тропы, недавно намеченной маканинским «Испугом», куда-то вбок.

Да, вновь обретающие друг друга возлюбленные готовятся к встрече и постоянно созваниваются. Но Усов не торопится воспользоваться внезапно открывшейся возможностью (радиостанция отправляет его в командировку домой), он даже не хочет материализовать образ любимой женщины, которая, если судить только по голосу, не растеряла следов былой красоты. Хотя кто знает?! Кто вообще может знать, как меняется предмет страсти, который ты не видел десятилетиями, куда он растет-развивается и какие мотивы заставляют его откликаться на брошенный тобой вызов времени?

Человек предполагает, а Бог располагает. Становится понятным, отчего в книге дважды упоминается Набоков с его расслоениями реальности и пространственно-временными играми последних романов (разумеется, прежде всего в «Бледном огне» и «Аде»), а также тщетой человеческих усилий, над которой Набоков смеется в «Соглядатае» и «Преследователе».

Впрочем, этот ассоциативный путь ложен. Слишком литературен. Тогда как в основном Милославского интересует «диалектика судеб». Его также занимает соотношение внутри одного человека старой Родины, которую вполне логично олицетворяет любимая женщина, и новой «страны проживания», где «все не так, ребята».

Неслучайно вернуть Александру Федоровну Чумакову на «путь истинный» Николаю Николаевичу Усову помогает один некоммерческий американский фонд, олицетворяющий бытийный порядок Соединенных Штатов.

«Прометеевский фонд» (Усов многостранично и взахлеб цитирует его установочные и договорные документы) призван вернуть человеку, обратившемуся за помощью, его «неотторгаемые права».

«Зачастую трудно, а подчас и невозможно строго определить различие между нарушающими права действиями человеческих организаций и институций и действиями природными, и в особенности в распределении степени вины тех или иных сил/факторов, ответственных за наступление необратимой фазы нарушения прав человека. Важно помнить, что некоторые явления и силы, нарушающие права человека, еще недавно считались непобедимыми, неустранимыми, коренящимися в самой природе вещей и потому в принципе не могущими быть отнесенными к рассматриваемому нами феномену/феноменам. Так, нарушение неотъемлемого права человека на выбор пола относили к области т. н. законов природы, почему и по сей день в консервативной среде массовые операции по осуществлению этого права рассматриваются как нечто предосудительное. Это же можно сказать и о восстановлении прав человека на выбор черт лица и особенностей телосложения.

Итак, по мере расширения возможностей человечества оно открывает для себя все новые и новые неотъемлемые и законные права, прежде словно бы и не существовавшие, нарушение которых неправомерно относили к „законам природы”…»

Иными словами, «Прометеевский фонд» обязуется то ли обмануть судьбу, то ли обнулить ситуацию, вернув Н. Н. Усова и А. Ф. Чумакову в точку их разрыва. Для этого «Фонд», каким-то хитроумным и скрытым от нас образом, начинает взаимодействовать с «временными капсулами» обоих реципиентов (вот для чего и нужен был трактат о природе «априорных форм сознания»), присылая к постаревшему, но так и не теряющему надежды «вернуть прошлое» недавнему нью-йоркцу его советскую возлюбленную. Не Александру Федоровну, убивающуюся в хлопотах о любимых внуках, но юную, ту самую невинную, практически не знающую жизни Сашеньку, из-за которой и разгорелся весь жизненный сыр-бор Усова Н. Н.

Вторая часть книги — почти сюрреалистическое, в духе Казуо Исагуро и новой британской (колониальной) беллетристики хождение по мукам бюрократических лабиринтов. Населенных фрикообразными чиновниками и не менее странными случайными знакомцами.

«Прометеевский фонд» — это Америка еще и оттого, что помогает он только тем, кто сам обращается к ним за помощью, осознав ту или иную «свою проблему». С исправлением «хромой судьбы» помогают тогда, когда добровольно понимаешь, что когда-то твоя «правовая целостность» была почему-то нарушена. Когда сам начинаешь предпринимать шаги навстречу исправлению ситуации.

Но, разумеется, ничего у «Фонда» и Усова не выходит: переделать божий замысел невозможно. Попытка изменить рисунок судьбы оборачивается крахом. И это, пожалуй, единственная предсказуемость в развитии сюжета, с которой в «Приглашенной» читатель сталкивается. Впрочем, ретроспективно.

Изучая самые мощные двигатели человеческого существования (и, для себя отметим, любого вида творчества) — любовь и смерть (страх смерти), автор заставляет их спорить между собой. Впрочем, система Милославского, хотя и намекает на единство и борьбу психоаналитических «Эроса» и «Танатоса», на самом деле посвящена другому — смирению, с которым следует принимать то, что преподносит жизнь.

Тут пониманию «Приглашенной» может помочь судьба самого писателя-эмигранта, чье возвращение к русскому читателю затянулось до самых последних годов, когда отъезд на чужбину из символа поражения вновь превратился в знак далеко идущей осмысленности и особенной прозорливости.

Перестройка и Гласность вернули нам литераторов как первой, так и второй, а также третьей волны, невольно прививавших нашему читателю самые разные формы западной беллетристики. Собственно, этим в основном сочинители-отъезжанты и могли быть интересны: опыт их жизни в другой культуре расширял жанровые возможности русской литературы, мало понимавшей в ладно скроенном профессионализме.

Милославский, с его метафорическими сюжетными структурами, более подходящими «роману идей», всегда был где-то рядом. Но в то же время на отдельном, своем континенте. И после того как волны белоэмигрантов и шестидесятников растворились в общей текстуальной поступи того, что по старой привычке принято называть «литературным процессом», для отечественного худлита, как кажется, открылись новые возможности. Когда, с одной стороны, «вдруг стало видно во все стороны света», а с другой, появился важный социокультурный запрос на непохожесть (он же — на «непредсказуемость»). Теперь, когда все сюжетные ходы, кажется, исчерпаны, на первый план выходит необходимость создания принципиально непросчитываемых текстов.

Идеологическая (идейная) предумышленность прозы прошлого тысячелетья съела все наши достижения рубежа веков — от гладкописного евроромана до вечно ученического «нового реализма» (не говоря уже о многочисленных фантасмагориях), прибавив актуальной литературе дополнительное отставание от жизни. Что чаще всего, оборачивается потерей читательского интереса, устремленного в сторону «фактов» и «документальности».

Помимо прочего нон-фикшн привлекает нас неопределенностью своих посулов и посылов. Мораль здесь возможна только после того, как история закончилась. Милославский ведь неслучайно строит многоступенчатую конструкцию этой книги, симулируя биографические записки для того, чтобы привить роману градус непредсказуемости.

Поэтому совершенно неважно, о чем «Приглашенная». О «последней любви» или про Россию, взглядом из Америки. О страхе небытия или о смирении перед ним. Главное, что это очень живая в своем естественном истечении книга.

Дмитрий БАВИЛЬСКИЙ