КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

_{ГОЛГОФА}

По-настоящему христианских фильмов в мировом кино так мало, что пересчитать их хватит пальцев одной руки: «Дневник сельского священника» Робера Брессона, «Страсти Жанны д’Арк» и «Слово» Дрейера, ну, со скрипом — «Андрей Рублев»... Дальше начинаются разночтения.

Тем более впечатляет, когда нечто подобное появляется вдруг сегодня, в полностью секуляризированной, «погрязшей в грехах» Европе.

И ничто, главное, не предвещало!

«Голгофа» — второй фильм ирландского режиссера Джона Майкла МакДона, старшего брата более известного Мартина МакДона, снявшего культовую черную комедию «Залечь на дно в Брюгге» (2007). Дебютный фильм Джона Майкла тоже был, по сути, черной комедией и назывался «The Guard» («Полицейский» — в нашем прокате «Однажды в Ирландии», 2011). Этнический полицейский боевичок с элементами черного юмора и упоительными диалогами — про захолустного ирландского копа (Брендан Глисон), который хлещет виски, нюхает кокаин, торгует оружием и пользует проституток, но, когда припирает, идет до конца и вдвоем с чернокожим фэбээровцем (Дон Чидл) лихо мочит плохих парней за то, что они убивают хороших.

В «Голгофе» — практически тот же набор актеров, то же ирландское захолустье, та же сюжетная схема: главный герой с ирландским упорством идет до конца. Только Брендан Глисон играет тут не копа, а католического священника. И это мгновенно выводит коллизию на совершенно немыслимый уровень. Даже не знаю, что можно поставить рядом. Разве роман Грэма Грина «Сила и слава» — так же просто и с тем же оглушительным ощущением непреложного Божественного присутствия.

В романе Грина события разворачиваются на фоне жестокого кризиса церкви, вызванного гонениями со стороны социалистического правительства Мексики. В «Голгофе» кризис, пусть и не столь кровавый, но масштаба не меньшего, обусловленный педофильским скандалом. Это для нас тут истории про совращенных священниками детишек — повод в основном по-гы-гыкать и злорадно потыкать пальцами: «А у них негров линчуют!» Для современной Европы/Америки факт, что члены почтенной корпорации, прикрываясь сакральным авторитетом, долгие годы безнаказанно калечили тела и души детей, — клеймо, от которого не отмыться. Авторитет подорван, церковь не пинает только ленивый; на дворе — встряхивающая и приводящая в чувство эпоха гонений, пора, когда приходится платить по счетам.

Платить в фильме МакДона выпадает главному герою — священнику Джеймсу Лавеллю, хотя он-то уж точно никого не насиловал и не совращал. Он — хороший священник. Верующий. Он знает, о чем и о Ком говорит. Но однажды некто сообщает ему на исповеди, что вкус спермы попробовал впервые в семь лет, что все детство какой-то, ныне покойный, «батя» его жестоко насиловал и что за грехи негодяя в рясе ответить придется ему — отцу Джеймсу. Потому что плохого священника убить — это не фокус; а вот хорошего — это да! Короче, у героя — неделя, чтобы привести в порядок свои дела, и в следующее воскресенье убийца ждет его у воды, на пляже...

Отец Джеймс, понятное дело, в шоке. Как и всякий нормальный человек, он переживает, он на взводе, он видит плохие сны. Но это — не главное. Священник узнал голос человека в исповедальне. Но ему даже в голову не приходит написать заяву в полицию и тем самым обезопасить себя. А вот привести в порядок свои дела...

Он вел хорошую, достойную жизнь. Аскетическая келья в приходском доме, ничего лишнего: голые стены, кровать, распятие, скамеечка для молитв; любимая собака, службы в церкви, рыбалка на досуге, близкие люди вокруг.... Ну да, напарник отец Лири (Дэвид Уилмот) — недалекий ханжа; малолетний «злокозненный» конопатый служка (Майкл Ол Глэйн), похоже, приворовывает церковное вино; прихожане — каждый со своими тараканами — грешат напропалую, но все-таки являются на исповедь и к причастию; а идейные противники: владелец бара, левак и буддист (Пэт Шорт), атеист-доктор (Эйдан Гиллен) и коп-агностик, по совместительству гей и сторонник ИРА (Гари Лайдон) — все равно свои парни... Он пережил смерть жены, справился с пристрастием к выпивке, принял сан, уехал в эту глушь на берегу океана... Это не бегство и не защита, это — призвание... Он верит, что со временем, живя среди этих людей, сможет так или иначе убедить их, что для Бога их жизнь бесценна и это повод — не спускать ее в унитаз.

А тут — восемь дней! Всего восемь дней на то, чтобы убедить родную дочь (Келли Райлли), приехавшую на побывку с перевязанными запястьями, что не стоит резать вены ни вдоль и ни поперек. Восемь дней, чтобы выяснить, кто — мутноватый муж (Крис О’Дауд) или брутальный чернокожий любовник (Исаак де Банколе) — поставил фингал под глазом гулящей жене местного мясника (Орла О’Рурк); как и его альтер эго из «Однажды в Ирландии», священник очень не любит, когда бьют женщин. Восемь дней, чтобы отговорить от службы в армии туповатого бармена (Киллиан Скотт), готового идти убивать только потому, что ему девушки не дают. Восемь дней, чтобы решить: стоит ли поддерживать грезы об эвтаназии экстравагантного старикашки-писателя (М. Эмметт Уолш)... Восемь дней, чтобы помочь эпатажному гею-жиголо (Оуэн Шарп), который бравирует тем, что в детстве приходилось «сосать пипиську епископу»... Восемь дней, чтобы спасти от окончательного распада вора-банкира (Дилан Моран), который открыто издевается над церковью и над самим отцом Джеймсом... Восемь дней, чтобы исцелить их отчаяние, одиночество, злобу, страх, кровоточащий цинизм... Это нереально! Он один.

Ни обманывающий себя самого дурачок-напарник, ни епископ, рассуждающий о любви по книгам, — ему не подмога. Единственная, кто хоть как-то способен его понять — заезжая француженка (Мари-Жозе Кроз), потерявшая мужа в автокатастрофе. Ей повезло. Ей знакомо, что значит быть любимой. И этот опыт помогает выдержать невыносимую боль: «То, что я потеряла мужа, — это не несправедливость. Это просто так получилось. Несправедливо, когда люди проживают свою жизнь, не зная любви».

Вот с этой чудовищной несправедливостью и пытается воевать отец Джеймс. Успехи невелики. Да. Ему удается утешить дочь и убедить, что он всегда будет жить в ее сердце, а она — в его. Еще один человек, готовый признать, что нуждается в Боге, — осужденный на пожизненное маньяк-убийца, запутавшийся в шизофренической каше в собственной голове: «Но ведь Бог меня создал! Значит, он меня понимает» — «Да уж. Если Бог тебя не понимает, то никто тебя не поймет», — кивает священник.

Все остальные — по ту сторону баррикад. Отец Джеймс догадывается, кто ему угрожал. Зритель не в курсе, и фабула развивается так, что заподозрить убийцу можно практически в каждом. Вокруг священника — стена осуждения, недоверия и злорадства. Доходящих до ненависти. Кто-то поджигает его церковь. Кто-то жестоко убивает его собаку. Даже совсем случайный разговор с девочкой на дороге заканчивается тем, что папаша хватает ребенка и в ужасе запихивает в машину — сутана священника автоматом воспринимается как клеймо педофила. Он бессилен. Он видит: люди вокруг умирают от голода, но по разным причинам брезгают пищей из его рук. И тут не только свобода их выбора, но и страшная плата священника за грехи его церкви.

После эпизода с девочкой отец Джеймс срывается в штопор. Напивается в баре, ввязывается в драку, палит по бутылкам из пистолета и получает битой по почкам от хозяина бара. Дома — избитый, спьяну высказывает напарнику все, что он о нем думает. Напарник уезжает. Священник тоже готов свалить. А что? Его миссия провалилась. Он не справился. Какой смысл «метать бисер» — пытаться достучаться до стопроцентно враждебных тебе людей.

Он едет в аэропорт. Там случайно встречает француженку. Она держится. На летном поле, на каталке — гроб ее мужа. Пассажиры на трапе. Два парня из багажного отделения болтают, опершись небрежно о гроб. Француженка держится... Это — чудо. Стоически вынести вот это — не в человеческих силах. Священник осознает, что женщину поддерживает исключительно живущая в ее сердце Любовь. Та, что приходит свыше и исцеляет любые раны. Та самая, о которой он, принимая сан, обязался свидетельствовать несчастным и грешным, изломанным, раненым, несправедливо обделенным любовью людям.

Священник разворачивается и едет обратно. Навстречу своей Голгофе. Не для того чтобы принести себя в жертву — он до последнего надеется, что этого не случится. И что он еще может спасти потенциального своего убийцу.

Утром по пути на пляж он еще успеет поболтать со стариканом-писателем и передумает вручать ему пистолет. Пушку он выкинет в море. Там, стоя на скале, над бездной, умудрится перекинуться парой слов с банкиром и даже пообещает вернуть его к жизни.

Потом спустится к воде. И навстречу ему в чистой белой рубашке выйдет несчастный, дерганый Мясник с пистолетом. Дуэль: безоружная Любовь против вооруженного «огнестрелом» отчаяния. Они поболтают. Мясник расскажет священнику, чем кончается «Моби Дик», открестится от убийства собаки: «Это не я!» Но тут его заест: «Ты плакал, когда убили собаку?» — «Да. Я плакал». — «А когда читал про издевательства над детьми?» — «Нет. Я... отстранился...» Тут священник получит первую пулю. Это — месть. Плата за извечное поповское «отстранение». Но второй выстрел — контрольный, в голову — уже осознанный выбор. Отказ убийцы от спасения. «Возвращенный билет». Приговор самому себе.

В общем, получается: на одном полюсе Бог — неисчерпаемый океан вселенской Любви, дающий человеку силы выбраться из персонального ада; на другом — могильный холод отделенности, отчужденности, отстраненности; замурованность внутри собственного, несчастного «я». И между ними священник, «один в поле воин», как и в романе Грина — готовый свидетельствовать о безграничной Божьей Любви до конца.

Герой Брендана Глисона в «Голгофе» — тот же примерно типаж, что и полицейский из «Однажды в Ирландии». Изрядно потасканный толстый рыжий чувак — независимый, умный, упертый, с незаурядным чувством юмора и взрывным темпераментом. Единственное, что его отличает, — вера, осознанное присутствие в его сердце Бога. И это превращает Героя, готового стрелять во имя справедливости, — в христианина, готового подставить вторую щеку и пожертвовать своей жизнью.

Надо сказать, этот матч священник если и выигрывает, то с минимальным счетом. Финальная панорама-нарезка: писатель, лишенный шанса на эвтаназию, сидит на лавочке, с удовольствием ест мороженое; жена мясника трахается с негром, и кажется — по любви, а не назло «всем врагам»; какой-то епископ насилует очередного ребенка; агностик-полицейский равнодушно изучает под лупой купюру; жиголо-гей тоскует после соития, сидя на очередной койке; банкир пьет; раскаявшийся маньяк дает наконец показания, где припрятал тело последней жертвы; бармен пьет; циник-доктор тушит бычок о человеческую печень в никелированной мисочке; француженка летит в самолете, рядом — пустое кресло, где должен был лететь отец Джеймс; тело священника на берегу...

И финал: дочь героя приходит в тюрьму к убийце, чтобы его простить.

Эпиграф к фильму: «Не отчаивайтесь, один из разбойников на кресте был спасен. Не обольщайтесь, второй — осужден», — слова блаженного Августина.

Да. У человека есть выбор. Просто должен быть кто-то, кто засвидетельствует, что этот выбор действительно существует. И в этом своем свидетельстве будет готов пойти до конца.

Вот такое кино...