Шварц Елена Андреевна (1948 — 2010) — поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Одна из ведущих фигур ленинградского андеграунда 1970 — 1980-х годов. Лауреат нескольких литературных премий. Автор пятнадцати сборников стихотворений и трех книг прозы. В 2002 — 2008 годах издательство «Пушкинский фонд» выпустило четырехтомник «Сочинения Елены Шварц».

В нашем журнале публиковалась с 1993 года. Последняя прижизненная публикация («Сочельник на Авентине») состоялась в 2005 году (№ 7).

Редакция журнала сердечно благодарит Кирилла Козырева за возможность публикации стихотворений и писем Елены Шварц в этой рубрике.

Елена Шварц

*

ПРОРОЧЕСТВОВАТЬ ЗА ПРОРОЧИЦ

Неизданные стихи

Для Елены Андреевны Шварц было характерно то особое укоренившееся в русской литературе отношение к поэту, которое в настоящее время, пожалуй, встречается довольно редко. Поэт для нее — сакральная фигура, медиатор речи Демиурга, чьи слова преображают мир. Такое представление о поэте проходит через все творчество Шварц, от ранних ее стихов — «Поэт есть глаз, узнаешь ты потом, / Мгновенье связанный с ревущим божеством…» (1971) — до самых последних: «Дело жизни — / Словесная церковь» (2009).

В публикуемых ниже стихах из домашнего архива Елены Андреевны это отношение проявляется не менее отчетливо, что говорит об устойчивости личной мифологии Шварц, которая вновь и вновь возвращается к фигуре поэта и в то же время напряженно переживает собственную поэтическую речь. Читатель, безусловно, заметит и логоцентричность (иногда граничащую с физиологическим ощущением — «В тряпицу зачитанный Сван») публикуемых стихотворений, и присутствие в них отголосков мифа об Орфее («Странно, что слушался»).

В конце подборки мы поместили незаконченный фрагмент поэмы «Рождественские кровотолки», являющийся, однако, самостоятельным поэтическим высказыванием, а также стихи, которые можно было бы назвать первым вариантом стихотворения «Не хочется больному пони…», опубликованного в «Звезде» (2003, №12) и входящего в сборник «Трость скорописца» (СПб., 2004). Кроме последних двух строк («И прыгать с вышки парашютной / Без парашюта»), данный текст не имеет ничего общего с финальным вариантом, однако думаем, что этот вариант не только ценен сам по себе (как еще одно высказывание Шварц о поэзии), но и позволяет прояснить семантику стихов «Не хочется больному пони…»

Тексты печатаются преимущественно в хронологическом порядке, в начале помещены датированные автором стихотворения, в конце — тексты, датированные публикаторами приблизительно. Возможно, некоторые стихи печатались в отдельных самиздатских журналах или ходили в списках, но они в любом случае не попали в прижизненные книги или публикации в литературных журналах как в России, так и за рубежом.

Пунктуация в подборке стихов по просьбе правообладателей приведена к современным нормам (добавлены точки и запятые; авторские знаки препинания, однако, сохранены; исключение сделано лишь для стихотворения «В тряпицу зачитанный Сван»). Подобная унификация объясняется также и тем, что Елена Андреевна, по свидетельству близко знавших ее людей, не уделяла знакам препинания достаточного внимания даже при подготовке поэтических текстов к печати, больше доверяя в этом вопросе редакторам.

Выражаем признательность Э. Липпа, В. Авдеенко и К. Козыреву, которые способствовали подготовке публикации.

Павел Успенский (НИУ ВШЭ)

Артем Шеля (Тартуский университет)

В болезни — Наварин

А. Конечному

Флаг андреевский посконной

Наготой моря томит,

Из двух жилок знак скрещённый

В белизне исподней вшит.

Для России морские сраженья —

Розой ветров на картах в углу —

Круглятся, пенятся без движенья

В сенях сознанья, в виске, на юру.

Но я сегодня в болезни жаркой

Сквозь лекарств синеву, пелену

Вижу белые снасти и флаги ярки,

И наш корабль идет ко дну.

Боцман сжимает свисток свой потный,

И капитан уж в воде стоит,

И матросов бедных сотня

Тонет, мокнет и горит.

О моря купельные! О кресты нательные!

Чистое, чистое смертное белье…

Скажи, скажи скорее, Муза, —

Зачем ты кажешь Наварин?

Он из моей забытой блузы,

Из слёз, прокопченных картин.

А что не петь что навязалось

Певцу, когда он петь готов —

Ты на глаза его бросаешь

Сопливый носовой покров,

Чтоб он увидел мокрый парус

И блеск студенистых валов.

Сверкают мачты, ноги босы,

И рейд, и бухты лепесток —

Как будто, кукольным матросом

Кружась, я падала в песок.

И вот теперь уже не вспомню

Всю жизнь замшелую — всю ту,

Но только блеск, корабль наш тонет,

И ядра плещут в пустоту.

Душа уже ему в обузу —

Мгновенье гибельных родин.

Скажи, скажи скорее, Муза, —

Зачем ты кажешь Наварин?

1974

Развлечения демиурга

1

Филологические развлечения Д.

То скосит он наречий мятных круг —

Веками чуять их завялый дух,

То клинописи нюхать порошок,

То арамейским красить мамалыгу.

Латынь он то в толстенной книге сушит,

То дунет, и она — вертлявый мальчик милый,

С которым спал разборчивый Вергилий…

То в греческом он плещется китом

И греется в его солёных брызгах,

То собирает цветики живые,

Где польский васильком во ржи — ржевусский,

То в мёрзлых пять картошек могилевских

Он превратит смиренный белорусский,

И сам прикинется старушкою безродной,

Что молится на них в голодный год,

То багровеет петухом испанским,

То русский превращает он в тосканский,

То с Хлебниковым смотрит в микроскоп,

Где атомы языковые построятся татарскою ордой,

То дамским станет он плохим портным,

На местечковом сыплет и картавит,

Парижскою съедобною лягушкой

Мяучит по-китайски, то черных

В ряд выставит с далёких островов.

Наречья все похожи, как копейки,

Но тот с копьём, а тот — с серьгой в носу.

И всё потом он превратит в цвета,

И все они в один смесятся — белый —

Язык молитв и выраженья боли.

Хоть не дрожат голосовые связки,

Но самый громкий — ты — язык без маски.

2

Хирургические развлечения Д.

Когда ты ногтем прикрываешь лайнер,

Уплывающий за горизонт,

То нету понятья — большой и малый,

Всё перепутано, и больше неба зонт.

И свежевзрезанным больным

Или как чистый юный труп

Земля была, и, сдунув дым,

Стоял над нею доктор Тюльп.

И ангелы дивились тут без меры —

Как влажен, как состав её сиял,

Когда он плёнку атмосферы,

Как кожуру граната, снял.

О чистый жир Атлантики!

О печень сирой Балтики!

И океана в складках брюхо,

Где рокотало что-то глухо.

Он взял ещё горячим сердце кролика,

Убиенного на кухонном столе,

Всадив в Сахару морфия толику,

Пересадил его Земле.

С сердцем робчайшего из зверьков

Она быстрее побежала.

И ветерком острей кинжала

Он срезал плесень городов

1974

К музыке

Флейта играет

как переплавляет

мир в серебро.

Ночи царица

и утра! Денница,

вынь, дирижёрша, ребро.

Музыка! Кроме неё на свете

нет ничего,

из волн её выпрыгнут дети

и рыбой — в нее.

Кто же спасется? всякий утонет,

запомнит, раковиной споёт.

Музыка в развитых пеленах

мокрым и гневным младенцем идёт.

О как скупо мерится, строго —

попробовал голос — и вон!

Мир — это музыка, кроме неё и Бога

нет ничего, ничего.

Между музыкой, Богом — ни волосинки,

нету зазора, плавно врастает в Него.

Мы — инструменты — их соединяем,

Музыка — Бог, больше нет ничего!

1981, декабрь

Пифии

И я как все — я червь земли,

Годов дубовых древоточец,

Но иногда и я могу

Пророчествовать за пророчиц.

Живет в пещере дымный Бог,

Он светлый, но во тьме как дома.

Мы будто ветер прошумим

От дальнего осколка грома.

Безжалостно нас учат, строго,

Живем в колоннах мы без крыши.

Всё страшное случилось с нами,

Не устрашит нас что услышим.

Мы голову бросаем в пропасть,

Приподнимая тайны глыбу,

И вот о вашей смерти новость —

Выуживаем злую рыбу.

Бесстыжей смерти сладок дом,

Стучат лопаты, дышат груди,

И мир уже идет на слом,

При этом — счастливы мы будем.

1988

Странно, что слушался

Мне приснился куст невысокий

С утонувшей в ветвях скамейкой,

Вкруг неё он пышно обвился,

Сделал книксен и поклонился,

И пошел, я сказала: «Обернись!»

Оборотился.

Повернулся — негр немолодой,

Пристально — рассеянный, жестокий,

Я сказала торопливо: «Обратно».

Он вернулся в куст невысокий.

3 ноября 1991

* *

*

Чего ты, душа, бормочешь,

я тебя не пойму,

но слышу невнятный шопот,

неведомый уму.

Она ли меня переводит

на вышним внятный жаргон,

который есть плеск и сиянье

светло-кипящих волн,

иль я во сне узнаю

эту песню вечную новую,

иль обе глухие поём

птахою двухголовою?

<около 1996¹>

Стихотворение-квадрат

Л.

Что же случилось с Тобой

И со всеми нами?

Даже чайники на меня смотрят

Твоими глазами,

Даже из носу каплет

То кровь, то слеза...

Полно. Так и писать нельзя,

И говорить... На языке овощей

Всё сказал Пастернак.

Что же случилось? Как?

У Алексиса был коврик при входе,

К нему Марина однажды пришла,

Отдала свои тексты

(он сдал их потом в Госхран).

Печальный разговор на кухне...

(Ах, жизнь всегда тяжела!

Столько хранилищ и похорон!)

О чём же я?.. Что говорю?

Вот сижу, на чайник смотрю

И даже не думаю...

(Ах уж все эти «даже»! —

они как драже раздражают

в общем пейзаже

серого текста сырого...)

Что же случилось с Тобой?

Май 2004

В ТРЯПИЦУ ЗАЧИТАННЫЙ СВАН²

до невидимой кости.

обожаемый. кинула под диван

со злости.

шекспир и даже жан-жак отважный

в ванне всех вас хочу утопить.

хватит меня на помочах водить

потому что слово дышит влажно

оно хочет от меня родить.

<1980>

Письмо Генри

Странные настенные часы.

На вершине часа в свой черед —

Цифра — птица запоет.

Когда у Вас кричит сова

И это означает полночь,

Ворона корочку сухую

Роняет в форточку мою.

И я сама часов ущербней —

Без стрелок — оттого верней,

При солнце я хрипливей чайки бедной,

А при луне — я пышный соловей.

Кто думает, что он оставлен Богом,

Но друга непонятная любовь

Обетованьем служит…

И через океан две птицы

Поют навстречу — где сольются

Под волны пенье упадает,

Жемчужина болит и зреет

Под грубой складчатой корою.

<б/д³>

* *

*

Когда рассыплются народы,

Тогда всплывает человек.

Как лотосы, бледны их лица,

Встань, опояшь себя границей,

Стань чужеземная столица,

Где очертила я ногой

И где я пролетела ступой.

И кто черту ту переступит,

Пусть учит мой язык глухой.

<б/д>

* *

*

Как в глаз попавшая соринка,

Жемчужинка растет под створкой

Моллюска болью — но, подумай,

Какая пышная начинка —

Вот так и ты, стихотворенье

Из крови, сна и наважденья,

Живешь под створкою одной

С твоим творцом.

Его толкаешь ты и мучишь,

Из моря выброситься хочешь,

Порвавши костяные путы,

Его бежать куда-то нудишь

И прыгать с вышки парашютной

Без парашюта.

<не позже второй половины 2003 г.>