БУКВА НА ЯЗЫКЕ

Андрей Тавров родился в 1948 году в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Автор тринадцати поэтических книг, продолжающих и углубляющих поэтику метареализма, двух романов, эссеистических «Писем о поэзии» (М., 2011) и нескольких сказок для детей. Главный редактор поэтической серии издательского проекта «Русский Гулливер», главный редактор журнала «Гвидеон». Работает на «Радио России». Живет в Москве.

Андрей Тавров

_*

БУКВА НА ЯЗЫКЕ

Ангел бабочек

Ангел бабочек на север идет, как мешок

с высыпавшейся мукой, если нет мешка,

он себе кажется со стороны луной,

а людям он след блуждающего мелка.

Каждый в нем — бабочка, стоящая на лету,

как звезда с бессмертною головой, —

превращается в дерево, лебедя или тайную наготу,

невмочь от пенья остаться самим собой.

Он идет и трубит в зеленую, как трава, трубу,

и авианосец идет, как овца, за ним,

а матросы порхают на вертолетном кругу —

каждый как стая, как неохваченный дым.

В нем смешались с траурницей — белизна

капустницы, свет смешался и мрак,

и он отражается в зеркале как весна,

а в другом — как конь апокалипсиса и прах.

Не обернись на него — умрешь,

лучше и дальше играть в костюм,

в любовницу, армию, медный грош,

в дольче, в габбану, вообще в парфюм.

Вот он смотрит в тебя глазами, что состоят

из тебя и земли, тебя и реки времен,

и он плачет и пляшет, и слезы его горят

васильками и бабочками без лиц и людских имен.

Он проходит, как облако, зеркалами его не взять,

не зацепить рукой, и пуле он невидим,

и расширено облако криком нездешних стай,

волочащихся сдутым куполом вслед за ним.

А заглянет в реку — обращается в деготь, в кровь,

только бабочки в горле шумят, словно крови бег,

и ты — сам из бабочек — ложишься, как долгая бровь,

в бабочкин снег — в далекий стеклянный снег.

Данте 1317. 11

застыла рысь

и выбраться в движенье не смогла

так с неподвижностью мучительно роднясь

что лед внезапно хрустнул и поплыл

не выдержав

как бы снося ее и уменьшая

наутро был он из стекла

когда впрягал

коня в свою бедняцкую повозку

впрочем весь

мощеный монастырский двор стал белым

и в небе снег витал

а руки покраснели от мороза

и почему-то он

застыл как зверь на берегу

все больше в неподвижность погружаясь

ее источник чуя

шел снег

.........

и тихо дрогнул мир

и стал сдвигаться

_{* *}

_*

Лене Эберле

Зеленый зверь и белый человек

идут вдоль озера, как буква, множась

и не меняясь, лишь уходят вверх

и вниз, словно стальные кольца ножниц.

И вновь сойдясь в подошву и траву,

и в букву, что одна на целом свете,

зверь говорит — я больше не умру,

и человек ответствует — вот ветер.

Зачем же шаг их — делит и кроит,

какую землю режет, что за воздух,

каким простором в каплях шевелит

и для чего сегодня небо в звездах,

и отчего в нем всадники стоят,

чудовища, убийцы и могилы,

и кров небесный, словно грудь, разъят,

и поднята Луна на вилы.

И для чего в траве кузнечик нем,

и ногу больше не обнимет стремя,

и дирижабль плывет в пустом окне,

и, словно дождь, остановилось время.

Они идут и режут воздух снов,

как лист бумаги и железо кровли,

и ветер как огонь им дует в бровь,

сжигая плоть до ребер и до брови.

И небо, расширяясь, словно рот,

вот-вот неведомое скажет слово —

возвысит, вымолвит, произнесет...

но длится тишина, как тень от крова.

Кто плачет там в ночи, зачем в ней снег

летит, не двигаясь, как дом, безбрежен.

Зеленый зверь и белый человек

идут и буквой темный воздух режут.

Спускаясь в дол на мертвую траву

и восходя на холм, где колос светел,

зверь говорит — я больше не умру,

и человек ответствует — вот ветер.

Птичий пророк

Птичий пророк птичий пророк

бодает воздух как носорог

от синевы промок

не идет на порог

Говорит языками тенькает-свиристит

птичья яма сердце его честит

и он к небу прибит

Баламутит простор крутит свою карусель

вся его плоть — хрустальная трель

Как Товий в рощах хоронит птиц

с Ильей воскрешает детей и дев

и плачет в воздушную глину ниц

как соловей и рычит как лев

Невесом невесом

по рощам катится колесом

с горем луковым ест пирог

птицей заморскою говорит

в синеву потолок

голубятни его открыт —

для птичих речей для ангельских стай

от тех кто ничей, до тех, кто за край

от вещих слепцов до подлых отцов

для мальчиков-девочек-бубенцов

Не говори ему ничего

взглядом одним озари чело

и как пламя поймешь человечью речь

что любовь это синее небо с круч

и что правда — кирпич домовитых туч,

говоренье губ, воскресенья луч

для привставших плеч

И как в воду войдешь ты в собачий лай

в соловьиный хрип и в касаткин рай

сладкий хлеб жуешь

с медом кровь живешь

среди вещих предвечных сердечных стай

Ах ты воздух в Дантовом колесе!

вещих губ занебесная чехарда

верный пес подыхающий на росе

в синеву плывущие города!

Говори пророк

за пятак за воздуха кипяток

за правду дрозда за красную грудь клеста

за краткую жизнь за долгий ее глоток

за все что не смог — не умолкай браток

Батюшков

И кроме гальционы ничего

на берегу и кратное число

бегущих волн плюс жизнь ее — некратно

Он ходит как бумажный человек

невыплаканный яблочный убитый

растрепанный как с крыши мертвый снег

он телом ходит словно лев морской всей грудью

Меж лбом и чайкой выжжен мыслью холм

со лба стеклянного сбежавшей

спалившей руки анны афродиты

оставив только серый свет прибрежья

Нет воздуха дышать где выпуклость его?!

лишь птица вьется в пузырьке прозрачном

и та же вьется в пузырьке втором

и в третьем собирая небо в птицу

Ах Господи храни сию волну

собранье гармонического плеска

бормочет он не видя ничего лишь пустошь

и может быть под грудью птицы холм

Из воздуха мне больно говорит

слеза его не набирает силу

и грудь свою он дышит и хранит

как света животворного могилу

и зимородком хрипло в даль кричит

Снигирь

Марине Кузичевой

Снигирь снигирь

изнемог от гирь

воздух его несет как река

черней железа глубиной глубока

и флейту держит рука

он прячет лицо как отражение в зеркальце

на вытянутой руке и снег у него в руке

и буква на языке

лица уплывшего по реке

далеко далеко

в серебро где соколы и фольга

где колокольня с флюгером в облака

где настасья и идиот

плавают у потолка

а фридрих ищет меру людских вещей

прислушиваясь к треску свечей

и всем остается ничей

Снигирь догони догони

мои лица мои огни

серебряные как твое

и капкан разогни

великий квадрат похож на круг

великая жизнь похожа на труп

распрямившийся в рост архангельских труб

а ты мне похоже и лик и брат

и брови у нас горят

снигирь снигирь

воздуха поводырь

зачернел затемнел

нахохлился полетел

за черной водой за зрячей живой

за моей головой

за пулей да тетивой

отчего же птица на тебе кольцо

и мне снится у девы твое лицо

похоронная птичка воскресенья брат

в воздухе белом губной снаряд