УНГА-ЗИРУНГА

Улзытуев Амарсана Дондокович родился в 1963 году в Улан-Удэ. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковался в журналах «Новый мир», «Арион», «Дружба народов», «Юность», «Байкал» и др. Автор поэтических сборников «Утро навсегда» (2002) и «Сверхновый» (2009; послесловие Александра Еременко). Живет в Улан-Удэ и в Москве.

Амарсана Улзытуев

_*

УНГА-ЗИРУНГА

                Укулеле

Это было самое чудесное, что я слышал и видел за последнее время,

Говорила, что она только учится, а сама оказалась волшебницей,

Маленькая царевна-буфетчица с дредами и большими глазами,

Взмахом одним убила — из маленькой четырехструнной гитары.

Что она спела по просьбе единственного покупателя сосиски в тесте?

Что-то прекрасное, словно плач Ярославны, из их — регги репертуара,

Но только что разогретый пахнущий аппетитно фастфуд

Начал остывать — осуждающе и сиротливо…

Я сразу влюбился в этот голос цикады — нежный и терпкий,

В яхонтовые персты, в танцующий стан, проповедующий простоту и нежность,

И в эту миниатюрную и хрупкую, как ее хозяйка, гавайскую гитару,

Поэту много ли надо — послушать игру на цине да на укулеле…

Бывший менеджер по туризму, полмира объездила автостопом,

Свивши волосы в растаманские косички,

И бегает вольно над крутыми обрывами байкальского малого моря,

Играя с чайками, ее трехлетний малыш — лохматоголовый

под Боба Марли…

И я успокаиваюсь — мне говорят: этот малыш, он обучен и к обрыву

ни за что не полезет,

И я уже ничего не прошу ни от Будды, ни от бога Джа,

ни от украинского бога войны Ненде,

Лишь бы еще раз мне спела эта великодушная девушка на укулеле,

Бил бы по джембе бам-бам, простодушно, ее супруг — этот клевый

парень…

И я успокаиваюсь от этой мимолетной песенки — ведь к обрыву никто не полезет,

Ибо верю, всякий теперь — как от взмаха крыла бабочки — на тысячу лет спасется,

Тревожно, хотя комони ржут за Сулою, звенит слава в Кыеве,

Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле…

                 Ода женским прическам

Зверокудрая эта женщина — зачем тебе,

Звезд быстроглазых, галактикобедрых воитель,

Эклиптикогрудой песни ласкатель —

Эта богиня многогневных волос с неумолимой расческой судьбы?..

Я встречаю ее с флорой и фауной самых разных причесок,

В ямах метро, в норах автобусов и трамваев, в долинах и ущельях улиц —

Кто с огненными распущенными волосами первобытными,

Кто с козьим хвостиком, а кто с китовьим фонтаном-хвостом.

Планирующие махаоны каре марсианский глаз мой ласкают,

Фланирующие буйволиные стада кудряшек, львиные прайды кудрей,

Лошадиные табуны стрижек,

Лебединые станы укладок,

А косы, боже мой, что за звери — эти косы!

Аллоха! я им кричу, Аллахум! я им пою, Ом мани! — я их молю…

Этим древнерусским косам, этим африканским дредам,

Этим средиземноморским локонам-завиткам в бесконечность…

Как будто природа через волосы женщин молит меня —

Бенвенуто, алле, я здесь — целуй меня камнем или бронзой!

Машет волосяной стихией женских головок голоуших и зимой, и летом,

Манит обратно в доисторическую нежность, в лохматые объятия,

в пещеры, в берлоги, в саванны, в пампасы…

Шарики за ролики у меня в голове,

Шарю по этому буйству природы энлэошными очами восхищенными,

Цивилизацией воскресшей — то индской, то кхмерской, то древнегреческой —

Целюсь то в одну елену прекрасную, то в другую…

                 Ретирантес (Retirantes)

Ах, эта песня рабов из бразильского сериала «Рабыня Изаура»,

Ази-зун-гарун-гэ знаменитое, с суржика португальского:

«Высокий сладкий тростник

Ой, высокий сладкий тростник

Гля, какой высокий

Высокий и сладкий

Ой, сладкий!»

А мелодию, оказывается, сочинил Доривал Каимми,

Автор генералов песчаных карьеров моей хулиганской юности…

И дело вовсе не в том, что по капле выдавливать из себя раба,

Или выдавливать из широт и долгот себя — рабов и господ страну,

А просто — о, достоевскиймо — от ударов хлыста умирая,

Оставаться свободным, унга-зирунга напевая…

               Памяти Намжила Нимбуева

Нимбом шагреневокожей юности ты над моей головой,

Нимбуева сын, Шираба,

Ученики мы твои,

Мученики твоего вдохновения,

Ласково встречаешь ты нас —

Ловец ойкуменокрылых бабочек, укротитель метафоросильных молний,

Аурой чистой поэзии защищаешь ты нас,

Атуканье наше терпеливо выкармливая в беркутиную песнь,

Русскоязычие мое — твоим освящено,

В косноязычии моем крылышкующем — нет-нет да прорежется голос твой —

«Атласный, гортанный, словно гарцующая на цыпочках сабля…»

Ты так любил планету под деревом родины —

Тысячецветным взглядом немым — «лошадей, цветов и детей…»

Я же, не утирая влажных глаз, и двадцать лет спустя играю

Яблоком молодильным слова твоего… «подкидываю и ловлю его,

подкидываю и ловлю его»…

                Поэт

Поэт прежде всего — рыцарь,

Поет, потому что песнь его — битва,

Прекрасной и нежной справедливости каждой песней он присягает,

Предан он ей до самого гроба.

Поэт прежде всего — самурай,

Поэтому каждая песнь его — харакири,

Подобно семи самураям Акиры,

Подвиг он совершает, защищая невинных, до последней песни.

Поэт прежде всего — индеец,

Полет его песен подобен полету свободолюбивой стрелы,

Зорко он охраняет свои территории

Зорь краснокожих и прерий диких…

Поэт прежде всего — богатырь,

Поит с шелома, кормит с копья свои песни,

В поле он серым волком, сизым орлом под облаком,

Половцам сгинувшим вслед растекаючись мыслью по древу…