КНИГИ. БИБЛИОГРАФИЯ

КНИГИ

*

КОРОТКО

Аркадий Бабченко. Война. М., «Альпина нон-фикшн», 2015, 352 стр., 2000 экз.

Чеченская проза Бабченко: «Эта книга не задумывалась именно как книга. Это не литература. Не творчество. Это — реабилитация. А лучший способ избавиться от своей войны — рассказать о ней» (от автора).

Сергей Белорусец. Черно-белая книга. М., «Союз писателей Москвы», 2015, 32 стр., 100 экз.

Небольшая по объему, но емкая книга новых стихотворений известного поэта, к имени которого обычно прибавляют определение «детский», но эти стихи — отнюдь не «детские»: «Промеж низами и верхами / расслабься. / За один присест / Тебя со всеми потрохами / Свинья не выдаст. / Бог не съест…»

Ирина Горюнова. Король-Рысь. М., «Время», 2014, 160 стр., 1500 экз.

Московская поэтесса, а также автор новой психологический прозы, экспериментировавшей с мотивами сексуальной жизни современников, — в роли детского писателя, пишущего сказки про принцессу Грезу, ее друзей и врагов.

Олег Куваев. Территория. Роман. М., «Паулсен», 2015, 320 стр., 5000 экз.

Из классики русской прозы прошлого века (вторая половина).

Вячеслав Курицын. Опус для Димы, другого Димы, Кати, Миши и Юли. М., «Коровакниги», 2015, 40 стр., 150 экз.

Новая — питерского периода — эссеистская проза Курицына.

Лед и пламень. Литературно-художественный альманах. № 2, 2014. Составители: С. В. Василенко, И. Р. Кузнецов, В. Н. Мисюк. М., «Союз российских писателей», 2014, 408 стр., 1000 экз.

Второй выпуск альманаха «Лед и пламень» с прозой Валерия Попова, Арсена Титова, Владимира Шпака, Маргариты Шараповой и других; среди поэтов, представленных в альманахе, — Светлана Кекова, Александр Кабанов, Александр Радашкевич, Ян Брунштейн; эссеистика Владислава Отрошенко, Андрея Балдина, Александра Лейфера и другие тексты.

Игорь Свинаренко. Короче. Конспекты ненаписанных романов. М., «ОГИ», 2014, 352 стр., 1000 экз.

Тот случай, когда в литературу приходит человек как бы со стороны, не слишком обремененный литературными традициями (любыми), а «просто» любящий рассказывать интересные случаи из жизни — в данном случае журналист, экономический публицист, издатель; книгу «Короче» составили короткие истории, написанные энергично, выразительно, смешно (и, увы, очень правдоподобно); в результате — действительно литература.

Дмитрий Тонконогов. Один к одному. М., «Воймега», 2015, 36 стр., 500 экз.

Новая книга известного поэта — «Братья мои, / усердные ученики, / были мы елочные игрушки, / хрупкие морские коньки, / школьные скрипки, / щипки и ужимки, / зашнурованные наспех / полуботинки / <…> / Господи / в неурочный час / задвинь в долгий ящик / всех нас. / Чтоб море увидеть успеть и Париж, / пока в безвоздушном пространстве паришь».

Анна Цветкова. Винил. New York, «Ailuros Publishing», 2015, 62 стр. Тираж не указан.

Стихи московской поэтессы; язык сегодняшний: «после всего смотришь на мир все так же / пуст и прозрачен с какого_то этажа / едет лифт с какого не скажешь даже / только кажется что это движется чья_то душа…»

Дэйв Эггерс. Сфера. Перевод с английского Анастасии Грызуновой. М., «Фантом Пресс», 2014, 448 стр., 3500 экз.

«„Сфера” — это монструозная IT-корпорация, имеющая благие (естественно, ведущие в ад) намерения интегрировать и монополизировать все возможные сетевые ресурсы, связанные с персональными данными. Результат очевиден: начинаясь как утопия, роман постепенно мутирует в антиутопию о весьма и весьма недалеком будущем, в котором личное пространство постепенно схлопывается в ноль», — Ю. Володарский, «Фокус», 01.03.15.

*

Рюдигер фон дер Гольц. Моя миссия в Финляндии и в Прибалтике. Перевод с немецкого Леонтия Ланника. СПб., Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015, 320 стр., 1000 экз.

Мемуары германского генерала и политического деятеля, написанные «по горячим следам» активной деятельности автора, направленной на борьбу с большевизмом в Финляндии и Прибалтике, а также под впечатлением от трагического для Германии финала Великой войны 1914 — 1918 годов.

И. С. Дмитриев. Упрямый Галилей. М., «Новое литературное обозрение», 2015, 848 стр., 1000 экз.

Историческая монография, посвященная процессу, устроенному инквизицией над Галилео Галилеем в 1663 году.

Пути России. Альтернативы общественного развития. 2.0. Сборник статей. М., «Новое литературное обозрение», 2015, 600 стр., 1000 экз.

Статьи историков, философов, социологов, политологов, экономистов, культурологов в сборнике, составленном по материалам двадцатого международного симпозиума «Пути России. Альтернативы общественного развития. 2.0».

Джон Генри Паттерсон. С иудеями в Палестинской кампании. Перевод с английского Александры Глебовской. СПб., Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2014, 268 стр. 600 экз.

Мемуары полковника британской армии Джона Генри Паттерсона, командовавшего Еврейским легионом во время боевых действий Англии против турецкой армии и освобождения территории Палестины в 1917 — 1918 годах.

Александр Секацкий. Размышления. СПб., «Лимбус Пресс», Издательство К. Тублина, 2015, 496 стр., 1000 экз.

Эссеистика известного философа и литератора, лауреата Премии Андрея Белого 2008 года (см. его эссе «Не только о Швейцарии» в «Новом мире» № 4, 2015); Также вышли книги:

Александр Секацкий. Странствия постороннего. СПб., «Лениздат», «Команда А», 2014, 320 стр., 3000 экз.

Александр Секацкий. Последний виток прогресса. СПб., «Лимбус Пресс», Издательство К. Тублина, 2012, 336 стр., 2500 экз.

Эдик Штейнберг. Материалы к биографии. Составление Г. Маневич. М., «Новое литературное обозрение», 2015, 696 стр., 1000 экз.

Письма, эссе, интервью известного — до определенно времени, увы, только в узких кругах — художника, участника Второго русского авангарда Эдуарда Аркадьевича Штейнберга (1937 — 2012), а также подборка воспоминаний о нем.

Валерий Шубинский. Даниил Хармс. Жизнь человека на ветру. М., «Corpus», «АСТ», 2015, 576 стр., 3000 экз.

Жизнеописание Хармса — человека и художника.

Илья Эренбург. Лик войны. Воспоминания с фронта, 1919, 1922 — 1924. Газетные корреспонденции и статьи, 1915 — 1917. Издание подготовлено Б. Я. Фрезинским. СПб., Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2014, 352 стр., 1000 экз.

К столетию начала Первой мировой войны книга военной публицистики Эренбурга, последний раз выходившая в 1928 году, с восстановленным после вмешательства тогдашней цензуры текстом и дополненная газетными публикациями Эренбурга 1914 года.

В. И. Язневич. Станислав Лем. Минск, «Книжный Дом», 2014, 448 стр., 1550 экз.

Первая биография Лема на русском языке. Чуть позже в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга: Геннадий Прашкевич, Владимир Борисов. Станислав Лем. М., «Молодая гвардия», 2015, 400 стр., 3000 экз.

*

ПОДРОБНО

Людмила Черная. Косой дождь. Воспоминания. М., «Новое литературное обозрение», 2015, 623 стр., 1000 экз.

Книга вышла в серии «Россия в мемуарах» (одной из лучших серий «НЛО», в которой практически каждая книга становится раритетом уже в момент выхода), но смотрится в этой серии, скажем так, немного экзотично — автор ее, дай бог ему здоровья, жив, последние главы дописывались 97-летней женщиной. И книга ее отнюдь не обращение к уже остывшему историческому материалу, нет, тональность повествования вполне сегодняшняя — и для читателя старшего поколения, для которого описываемые в книге сюжеты по-прежнему актуальны; и для читателей молодых, СССР представляющих по кинолубку советских времен и активно раскупающих футболки с серпом и молотом. Автор вполне отдает себе отчет в изменениях читательской аудитории и потому предлагает неимоверное количество сведений о том, чем была советская жизнь на самом деле. Книга Черной — это свидетельство о времени и одновременно свидетельство времени. Людмила Черная, несомненно, еще и сама по себе — знак времени. Выпускница легендарного ИФЛИ, журналист-международник, которая по причине своего независимого характера и принципов, не позволявших ей вписываться в сферу советской журналистики до полного растворения в ней личности, ушла «на вольные хлеба» переводчика с немецкого (скажем, значительную часть текстов Генриха Бёлля мы знаем по ее переводам); историк, севший за написание книги о Гитлере в самые неподходящие для этого годы — ее книгу «Преступник номер 1», принятую в 1968 году к публикации «Новым миром» и обреченную на то, чтобы стать событием и литературной, и общественной жизни, цензура остановила на 18 лет — слишком уж много «неконтролируемых ассоциаций» вызывало описанное в книге. Короче, перед нами человек, сумевший в тех условиях прожить свою собственную жизнь.

И соответственно этому — от какого-либо кланового мышления избавленный, разбирающийся с новейшей мифологией — официальной и неофициальной, — которой обрастает недавнее наше прошлое. Ну, скажем, с образом «оазиса свободы» в предвоенные времена — легендарным ИФЛИ, из которого на самом деле вышли не только Кульчицкий с Коганом (кстати, история о студентах ИФЛИ, распевающих «Бригантину», — легенда, стихи эти были по тем временам абсолютной крамолой, особенно среди студентов, обладавших, как показывает Черная, своеобразной душевной глухотой, свойственной тому поколению молодых советских людей), — ИФЛИ например, вырастил и «железного Шурика», несостоявшегося генсека А. Н. Шелепина, и целую когорту кремлевских идеологов 60 — 70-х годов. Да и сама атмосфера ИФЛИ была не идиллической, как обычно вспоминают мемуаристы, а скорее цепенящей — Черная описывает, например, драматические сюжеты из биографий дочерей тогдашней номенклатуры, составлявших значительную часть студентов вуза: подавляющее большинство вынуждены были после ареста родителей публично каяться в знаменитой 15-й аудитории в своей политической близорукости, ну а потом исчезали из поля зрения сокурсников практически навсегда. Или, принадлежа к литераторам из круга тогдашнего «Нового мира», Черная со знанием дела описывает внутреннюю ситуацию в редакции, далеко не такую однозначную, как осталось в общественной памяти. Одна из лучших в книге — глава о «редакторе Москвы номер один» в 60-е годы Асе Берзер, сокурснице и многолетней подруге автора, чей облик выписан объемно, со всеми достоинствами и недостатками; так же объемно выглядят портреты известных писателей, редакторов, общественных деятелей: Семена Липкина, Инны Лиснянской, Владимира Лакшина, Александра Некрича, Льва Копелева, Раисы Орловой и других. И дело тут уже не в личных взаимоотношениях автора со своими персонажами; в книге Черной они — знаковые фигуры, по которым мы судим о содержании тех явлений, которые они персонифицируют для нас. И потому так важно разобраться и в их характерах, и в их ситуациях — за ними ситуация русской культуры ХХ века.

Ну а заканчивается книга портретом знаменитого сегодня художника, одного из основателей русского соц-арта Алика Меламида, сына Людмилы Черной, за судьбой которого с определенного времени она наблюдала как бы чуть со стороны: сын пошел в мать, жил свою собственную жизнь, выстраивал свою судьбу, знаковую уже для 70 — 80-х годов.

Алексей Смирнов (фон Раух). Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе. Составление И. Врубель-Голубкиной и М. Гробмана. Предисловия Михаила Гробмана и Ирины Гольдштейн. Тель-Авив, Екатеринбург, «Кабинетный ученый», 2015, 584 стр., 200 экз.

И еще одна «мемуарная» книга, но написанная маргиналом уже, так сказать, принципиальным. Вот фраза, начинающая повествование и во многом определяющая его тональность: «Москва — это город победившего зла…». Но, скажу сразу, проклинаемый им город Смирнов так и не захотел покидать, хотя предложений эмигрировать он получил за свою жизнь достаточно, но «что-то держит меня здесь». В книге Смирнова — Москва и русская (советская) жизнь второй половины ХХ века глазами андерграундного художника и литератора.

Краткое представление автора в Википедии и на его сайте <http://www.smirnovart.com> рисует образ типичной фигуры русского неформального искусства: Алексей Глебович Смирнов (1937 — 2009) — художник, поэт, прозаик, участник Второго русского авангарда 1950 — 60-х годов, в ближайшем окружении — художники Владимир Яковлев, Юоло Соостер, Михаил Гробман и другие, участник множества полузакрытых выставок; после пожара в мастерской, уничтожившего значительную часть его работ, Смирнов практически ушел из искусства изобразительного, переключившись на литературу. В России почти не печатался. Перед нами первая его книга на родине, составленная близкими друзьями. Однако такая вот беглая «атрибутация» мало что говорит о Смирнове — личностью он был уникальной. И опять же забегая вперед скажу, что среди персонажей его книги, людей, как правило, необыкновенно колоритных, почти экзотических, и из московской «низовой жизни», из представителей официальной и неофициальной художественной элиты, самым оригинальным, почти невероятным является образ ее повествователя.

Наследник старинных дворянских родов России, всегда помнивший о своем происхождении, выросший в суперинтеллигентной семье (отец — художник-график, профессор Архитектурного института), образование получивший в Суриковском художественном институте, с талантливыми руками и деятельным темпераментом, перед которым были открыты все дороги, Смирнов предпочел судьбу изгоя, кочевого художника, расписывавшего церкви, жившего по большей части во всяких рабочих времянках («я сам себе порой напоминаю бездомную кладбищенскую собаку, живущую возле склепов и могил»). И все потому, что высшей ценностью Смирнов считал внутреннюю свободу, внутреннюю независимость — и от поведенческих и идеологических штампов советского официоза, и от своей как бы — «нон-конформистской» — среды. Внутреннюю дистанцию он выдерживал даже с близкими друзьями и соратниками по искусству: «лимоновщина — это эпос группового часто сортирного секса будущих чернорубашечников, в чьи фюреры постепенно превращается автор матерных романов»; «я почвенник, а Мамлеев и все его окружение — и издатели, и читатели — всегда занимали антирусские позиции».

Слово «почвенник» Смирнов употребляет в значении, далеком от нынешнего их смыслового наполнения, — им движет радищевская уязвленность неблагообразием великого города и страны. Уязвленность трагедией России, в которое великое всегда переплеталось с низким; подвижники (скажем, реставратор Петр Барановский, телом своим — буквально — закрывавший от взрывников московские архитектурные святыни, спасший, в частности, от сноса Храм Василия Блаженного; или прихожане близкой Смирнову по духу катакомбной церкви) — и рядом с подвижниками нравственные чудовища, к которым автор относит, например, многих знаменитых и сегодня деятелей искусства. Но чаще всего в смирновских портретах низкое и высокое переплетаются в одном человеке, у Смирнова редкое качество — не жмуриться, глядя на своего персонажа, не поддаваться подсознательному стремлению приукрасить, идеализировать. Эта жесткость видения присутствует даже в описаниях самых близких ему людей. И такое устройство глаза мемуариста в данном случае полностью соответствует цели, которую он ставит уже как художник: изображение каждого персонажа как типа русской жизни. Один из выразительнейших в этом отношении — портрет Александра Соловьева, замечательного художника, талантливого педагога, дворянина, колчаковского офицера, участвовавшего в карательных акциях, после войны — трактирного вышибалы, ну а затем институтского преподавателя, одного из лучших, какие были у Смирнова, и одновременно — осведомителя Лубянки; «потенциально крупный человек, но весь вымазавшийся в человеческой крови». Здесь один из сквозных мотивов книги: не надо слишком усердствовать в поиске врагов на стороне — мы сами во многом враги сами себе; и «если возникнет новая русская современная литература, она будет не просто злой, а бесконечно злой к себе самим и себе подобным…» Собственно, такую литературу Смирнов и писал.

Анархия работает. Примеры из истории России. Антология. Предисловие Александра Шубина. М., «Common place», 2014, 190 стр., 700 экз.

Название этой книги, составленное из, казалось бы, взаимоисключающих по смыслу слов «анархия» и «работает», для содержания ее выглядит абсолютно оправданным. Составители используют слово «анархия» в контексте русской мысли и русской истории, в котором русское анархическое движение отнюдь не всегда предполагало хаос и вседозволенность. Скажем, в главке «Поморы» приводится описание жизни крестьян русского Севера: «…я был поражен строгостью, с которой мезенские промышленники следуют правилам веденным обычаем. Эти правила исполняются точнее, чем писаные законы во всех государствах. Меня удивила всеобщая безопасность и неприкосновенность собственности при совершенном отсутствии полиции и правителей». Вот этот пример «анархического» устройства своей жизни внутри Российской империи — один из характерных для книги, в которой «анархизм» представлен как форма ухода от всевластия государства. Предисловием стал отрывок из книги Н. Бердяева «Русская идея», содержащий такое, например, определение русской идеи: «Уход из государства оправдывался тем, что в нем не было правды, торжествовал не Христос, а антихрист. Государство, царство кесаря, противоположно Царству Божьему, Царству Христову. Христиане не имеют здесь своего града, они взыскуют града грядущего. Это очень русская идея». Звучит духоподъемно, если сильно зажмуриться и не видеть насколько глубоко сидит в русском человек патернализм. Бердяев, кстати, тоже не жмурился: «Не может не поражать противоречие между русской анархичностью и любовью к вольности и русской покорностью государству…»

И тем не менее, примеров низовой «анархической» самоорганизации жизни русская история знает достаточно. Антология «Анархия работает», которую составили извлечения из работ наиболее авторитетных историков, представляет только пятнадцать «рецидивов» анархизма в России. Начинают авторы с Донского казачества XVI — XVII веков, унаследовавшего принципы самоуправления Запорожской Сечи и сам дух казачества («Руби меня, турецкая сабля, но не тронь меня, боярская плеть»); тема продолжена в главке про сибирское казачество, сформировавшееся гораздо позднее, но под влиянием, а часто и под непосредственным руководством донских и украинских казаков.

Далее идут главы о религиозных и сектантских движениях: об учении Феодосия Косого и его последователях в XVI веке, о староверах-странниках (бегунах) и учении инока Евфимия, о духоборах, толстовцах и так далее. Экзотичным может показаться современному читателю история «шалопутов», сектантского движения, оформившегося во второй половине XIX века, — «шалопуты», отрицающие идеологию тогдашней российской государственности и выбравшие «шальной, неправильный образ жизни», организовывали коллективные хозяйства, прообразы будущих колхозов и кибуц (в отличие от колхозов коллективные хозяйства «шалопутов» никак не зависели от государства и были не в пример эффективнее). Среди глав антологии развернутые справки о Старобуянской республике 1905 года, о коммуне «Майское утро», о Добровольной дружине имени Максимилиана Волошина и другие. От составителя: книга эта — о «жизни людей, пытавшихся по капле или рывком выдавить из своей жизни рабство, не принуждая к этому других. Принуждение к свободе — уже несвобода».

Составитель Сергей Костырко

Составитель благодарит книжный магазин «Фаланстер» (Малый Гнездниковский переулок, дом 12/27) за предоставленные книги.

В магазине «Фаланстер» можно приобрести свежие номера журнала «Новый мир».