КНИГИ. БИБЛИОГРАФИЯ

КНИГИ

*

 

КОРОТКО

 

In memoriam Иосифу Бродскому. Сборник стихов зарубежных поэтов. Переводчик Андрей Олеар. Томск, «Том Сувенир», 2015, 256 стр., 500 экз.

Сборник переводов современных англоязычных поэтов; большая часть представленных здесь стихотворений имеет посвящение Иосифу (Джозефу) Бродскому; здесь же перевод двух английских стихотворений Бродского.

 

Фредерик Бегбедер. Уна & Сэлинджер. СПб., «Азбука», «Азбука-Аттикус», 320 стр., 2015, 20000 экз.

Роман о первой любви Сэлинджера (к юной, но уже тогда ослепительной Уне О‘Нил, ставшей впоследствии женой Чарли Чаплина).

 

Глаголъ. Литературный альманах. № 6. Париж, 2015, 304 стр. Тираж не указан.

Собрание художественных текстов русских писателей из Франции, а также — России, Австралии, Грузии, Белоруссии, Украины, Латвии и т. д.

 

Регина Дериева. Стихотворения. 1975 — 2013. СПб., Журнал «Звезда», 2015, 288 стр., 300 экз.

Регина Дериева. Проза. 1987 — 2013. СПб., Журнал «Звезда», 2015, 320 стр., 300 экз.

Двухтомное собрание сочинений высоко оцененного пока только в узких литературных кругах поэта, прозаика, переводчика Регины Дериевой (1949 — 2013).

 

Александр Кабаков. Камера хранения. Мещанская книга. М., «АСТ», «Редакция Елены Шубиной», 2015, 352 стр., 3000 экз.

Сборник новых рассказов Кабакова — «…воспоминания о вещах моей жизни».

 

Трумэн Капоте. Дороги, ведущие в Эдем. Полное собрание рассказов. СПб., «Азбука», «Азбука-Аттикус», 2015, 352 стр., 4000 экз.

Из классики американской литературы прошлого века и одновременно классики русского художественного перевода — представленные в этой книге переводчики: Олег Алякринский, Владимир Бабков, Виктор Голышев, Григорий Дашевский, Елена Калявина, Раиса Облонская, Елена Петрова, Инна Стам, Елена Суриц.

 

Семен Крайтман. Про сто так. Стихи. Иерусалим, Библиотека «Иерусалимского журнала», 2015, 184 стр. Тираж не указан.

Книга стихов израильского поэта, уроженца Одессы, учившегося на Урале, как поэт начинавшего в «Живом журнале».

 

Виктор Курочкин. На войне как на войне. СПб., «Амфора», 2015, 288 стр., 10060 экз.

Из классики русской прозы прошлого века — повести «На войне как на войне», «Железный дождь».

 

Армин Кыомяги. Дебил. Новеллы. Перевод с эстонского Веры Прохоровой. Таллинн, «VE», 2014, 232 стр. Тираж не указан.

Знакомство с творчеством одного из ведущих мастеров современной эстонской прозы.

 

Валентина Полухина. Из незабывших меня. Иосифу Бродскому. In memoriam. Томск, «СК-С», 2015, 496 стр., 2000 экз.

Собрание стихотворений русских и зарубежных поэтов, посвященных Бродскому, а также краткие воспоминания о поэте.

 

Пятью пять. Альманах молодых писателей для молодых читателей. Выпуск 5. М., «Пик», 2015, 196 стр., 1000 экз.

Стихи и проза студентов Литературного института им. А. М. Горького.

 

Валентин Распутин. Малое собрание сочинений. СПб., «Азбука», «Азбука-Аттикус», 2015, 640 стр., 3000 экз.

Из классики русской литературы ХХ века — «Последний срок», «Прощание с Матерой», «Живи и помни»; рассказы.

 

Чжан Сяньлян. Избранные произведения. Перевод с китайского З. Ю. Абдрахмановой, О. П. Родионовой, Д. А. Саприки, В. И. Семанова, И. С. Смирнова. СПб., «Гиперион», 2014, 448 стр., 3000 экз.

Проза известного китайского писателя старшего поколения, главная тема которого — человек в условиях политических репрессий; на материале жизни Китая времен Мао.

 

Игорь Терехов. Зимний сад камней. Стихи и удетероны. Нальчик, «Тетраграф», 2015, 110 стр., 200 экз.

Игорь Терехов. Прогулки с ангелом. Проза малых форм. Нальчик, «Эльбрус», 2014, 200 стр., 500 экз.

Стихи и проза (сориентированная на емкость и краткость поэтического слова, но тем не менее проза).

 

Цена жизни. Сборник материалов Всероссийского литературного конкурса  «70 лет Победы», М., Союз писателей Москвы, 2015, 528 стр., 500 экз.

С прозой, стихами, очерками, воспоминаниями в сборнике представлены Виктор Астафьев, Римма Казакова, Елена Ржевская, Александр Чудаков, Владимир Корнилов, Александр Тимофеевский, Сергей Наровчатов и другие.

 

Ганна Шевченко. Обитатель перекрестка. М., «Воймега», 2015, 52 стр., 500 экз.

Вторая книга стихов поэта, а также прозаика (книга прозы «Подъемные краны», 2009) и драматурга (лауреат международного драматургического конкурса «Свободный театр» — пьеса «Утюг»).

 

*

 

Анна Арутюнова. Арт-рынок в XXI веке. Пространство художественного эксперимента. М., Высшая школа экономики, 2015, 232 стр., 1000 экз.

От издателя: «Арт-рынок здесь понимается не столько как механизм купли-продажи произведений искусства, но как пространство, где сталкиваются экономика, философия, искусство, социология».

 

Вальтер Беньямин. Бодлер. Перевод с немецкого Сергея Ромашко. М., «Гараж», «Ад Маргинем Пресс», 2015, 223 стр., 3000 экз.

Два эссе из незавершенной Беньямином книги «Шарль Бодлер. Поэт в эпоху зрелого капитализма».

 

Исайя Берлин. Северный волхв. И. Г. Хаманн и происхождение современного иррационализма. Перевод с английского В. Михайлина. М., «Ад Маргинем Пресс», 2015, 174 стр. Тираж не указан.

Последняя прижизненная книга Исайи Берлина (1909 — 1997). «Герой книги Берлина Иоганн Георг Хаманн (1730 — 1788) — полузабытый современник Канта предстает в его эссе не столько реакционером и хулителем идеи автономного разума, сколько оригинальным мыслителем, ставшим предшественником основных тенденций философии нашего времени».

 

Сесиль Вессье. За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России. Перевод с французского Е. Баевской, Н. Кисловой, Н. Мавлевич. М., «Новое литературное обозрение», 2015, 576 стр., 1000 экз.

Книга французского политолога, доктора политических наук, специалиста по России и странам СНГ.

 

Анатолий Казанцев. Красная жатва на Урале. 1930 — 1950-е. Документальное исследование. Екатеринбург, «АМБ», 2014, 704 стр., 1500 экз.

«Эта книга — о судьбах двух поколений: отцов, попавших под каток сталинских репрессий в 30-х годах ХХ века, и их детей, всю жизнь, до 1990-х, носивших позорную кличку „отродья врагов народа”» (от издателя).

 

Анри Картье-Брессон. Диалоги. Перевод с французского М. Михайловой. СПб., «Клаудберри», 2015, 160 стр., 3000 экз.

Двенадцать интервью и бесед 1951 — 1998 годов самого именитого фотографа прошлого века Анри Картье-Брессона (1908 — 2004).

 

Давид Розенсон. Бабель: человек и парадокс. М., «Книжники», «Текст», 2015, 384 стр., 5000 экз.

Сравнительный анализ образов автора, возникающего из дневников Бабеля 20-х годов, и автора-повествователя в бабелевской прозе; он же — анализ взаимоотношений Бабеля с еврейской темой.

 

Владислав Сисаури. Книга о Ли Бо. СПб., «Гиперион», 2015, 320 стр., 1000 экз.

Монография о великом китайском поэте, содержащая также новые переводы его стихов.

 

Эдвард Уилсон. Смысл существования человека. Перевод с английского Олега Сивченко. М., «Альпина нон-фикшн», 2015, 216 стр., 2500 экз.

Книга известного американского социо-биолога; название снабжено подзаголовками: «Куда мы идем и почему», «Новое понимание эволюции».

 

Сергей Хоружий. «Улисс» в русском зеркале. СПб., «Азбука», 2015, 384 стр., 2000 экз.

Впервые — полный текст книги знаменитого переводчика, в которой описывается жизнь Джойса, его поэтика, связи творчества Джойса с русской культурой и история перевода «Улисса» на русский язык.

 

Каспар Хендерсон. Книга о самых невообразимых животных. Бестиарий XXI века. Перевод с английского Анны Шураевой. СПб., «Альпина нон-фикшн», 2015, 528 стр., 5000 экз.

«Реальные животные бывают причудливее самых невероятных фантазий и завораживают нас не меньше, чем иллюстрации средневекового бестиария» (от автора).

 

 

ПОДРОБНО

 

Евгений Ермолин. Медиумы безвременья. Литература в эпоху безвременья, или Трансавангард. М., «Время», 2015, 208 стр., 500 экз.

Вообще-то Ермолин является автором уже нескольких книг, но почему-то книга эта воспринимается как первая. Для широкой публики Ермолин — один из ведущих современных литературных критиков, и, возможно, поэтому предыдущие девять (!) его книг — литературоведческих, историко-краеведческих, биографических, учебно-методических — остались в тени. И вот книга, в которой Ермолин выступил именно как литературный критик; книга составлена из текстов, разворачивающих литературно-критическое кредо Ермолина.

Выход ее сопровождался скандалом в сети. Неожиданно болезненной оказалась реакция писателей из поколения 90-х — 2000-х. Даже как бы сильные — непривычные в их устах — выражения были употреблены в интернетовском обсуждении «Медиумов». Так что Ермолина можно поздравить с успехом — книга воспринята (вполне заслуженно) как литературное событие. Ну и заодно поздравить здесь своих коллег — кто мог предполагать, что книги литературных критиков читаются сегодня с таким вниманием и темпераментом.

В «Медиумах безвременья» Ермолин выступает в самом непопулярном сегодня амплуа — амплуа идеологического критика. Тональность книги в целом — тональность литературного манифеста, а отчасти и — проповеди. Вот фраза, которой автор начинает: «…сегодня с новой остротой ощущаешь несовпадение атмосферы момента и высших чаяний человечества». Взятая нота обязывает, и, скажу сразу, автор взятые этой интонацией обязательства оправдывает.

В своих взаимоотношениях с литературой критик Ермолин исходит из того, что задача литературы — быть органом мышления общества. Литература — мозг нации. Особенно русской — «литературоцентризм — парадигмально-необходимое основание русской культуры», «русская литература и есть главное русское духовное событие, и есть Россия». И потому писателю нельзя прощать мелкотемье. «Не будет значительной русской литературы — не будет и России».

Что значит по Ермолину «значительность» литературы? Прежде всего обретение литературным произведением статуса явления общественной жизни — «на писателе лежит бремя духовной ответственности за судьбу России, бремя учительства»; «доверие общества призван первым делом приобретать писатель, чтобы профессионально состояться». И это необыкновенно важно, как считает автор, именно сегодня: «Мало было времен в истории России, которые в духовном отношении были бы так ничтожны, как недавний (а может, и еще текущий) момент. Россия стабилизанса, Россия гедонистического авторитаризма — тягостное историческое недоразумение. Глухая духовная провинция, сквозной и почти тотальный урюпинск». Нынешняя же литература — это «каботажное плавание, вялый дрейф души по мелководью смыслов». Литература наша отвернулась от сегодняшней реальности, литераторы заигрались в разного рода постмодернистские игры, порожденные «мутью гламурной, бордельной эпохи» (для удобства я чуть выпрямляю мысль, но — не слишком). Ну и соответственна здесь жесткость оценок в ермолинских разборах творчества Пелевина и Сорокина.

Ермолин последователен, и потому логика размышления неизбежно приводит его к уже процитированному выше «бремени учительства», к тезису о необходимости возвращения литературе функций «учебника жизни»; к претензиям к писателям, которые не озаботились создать сегодняшний образ «героя нашего времени», нет-нет, не в лермонтовском смысле, а как Данко у Горького, или как у Маяковского — «делать жизнь с кого». Ермолин посвящает, например, поэту Вере Полозковой персональную статью, в которой о собственно поэзии Полозковой практически нет ничего; ни одного разбора стихотворений. Полозкова рассматривается исключительно как некий феномен литератора, сумевшего в наше время обрести искомое «доверие общества», и критик ставил здесь задачу написать портрет массового читателя Полозковой.

И при всем при этом нет в книге догматической выпрямленности прошедших эпох — тезисы Ермолина имеют и достаточную философскую и эстетическую проработку, и, увы, — множественные подтверждения в собственно практике сегодняшних литераторов. От аргументов Ермолина просто так не отмахнуться, чтение его книги заставляло меня, скажем, заново формулировать для себя, что такое «эстетическое» и «социальное» в сегодняшнем литературном и историческом контексте, в чем именно состоит взаимодействие между ними. То есть, читая эту книгу, я не только знакомился со слагаемыми концепции Ермолина, но и выстраивал систему своих контраргументов (а с Ермолиным я не согласен по большинству его «исходных», не согласен категорически).

Иными словами, книг с такой вот энергетикой, с такой степенью провокативности я не читал давно. И потому — рекомендую. Тут дело уже не в том, найдете вы в Ермолине единомышленника или нет. Вы найдете гораздо большее — человека думающего.  И думающего всерьез.

 

Анна Матвеева. Завидное чувство Веры Стениной. М., «АСТ», «Редакция Елены Шубиной», 544 стр., 2015, 3000 экз.

В названии этого романа эпитет «завидное» может прочитываться с двумя ударениями: «завидное» — с отсылкой к слову «зависть», и — «завидное», то есть «желанное». Анна Матвеева, набирающая популярность у широкого читателя в качестве мастера «современной продвинутой беллетристики», делает неожиданную — как бы не по чину беллетриста — попытку переосмыслить наполнение одного из вечных мотивов мировой литературы: мотива зависти, завистника. Героиня романа Вера Стенина завидует. Завидует отчаянно, почти самозабвенно. С детства привыкшая к ощущению своей избранности (самая красивая в классе, самая одетая, и вообще самая-самая), привыкшая сострадать своей подруге Юльке, уродине и бестолочи, Вера обнаруживает, что уже к концу школы именно Юлька превращается в победительную красавицу, под которую прогибается мир, — везучую, берущую легко и без усилий все то, о чем Вера может только мечтать.

Или. Вера, изучающая в институте историю искусств и, естественно, вхожая как своя в элитные компании художников, творческими людьми любуется издали, в обращении с карандашом или кистью она чувствует себя абсолютно беспомощной. Но при этом у нее странный, редкий дар восприятия: живопись она чувствует изнутри, чувствует изначальную интенцию каждой картины, и не только интенцию, но и как бы полноту самой жизни, породившей эту интенцию. Однако профессиональное ее становление как искусствоведа-эксперта затягивается на годы и годы — в отличие от все той же Юльки, со студенческих времен чувствующей себя в журналистике как рыба в воде.

Или — Вера рано начала мечтать о ребенке, о материнстве, но первой, естественно, рожает Юлька. Дочь у Юльки растет умницей, чуткой, отзывчивой, восприимчивой девочкой, а дочь у Веры эгоистка, с трудным характером, девочка с патологически заторможенным восприятием, то есть «проблемный» в психо-физиологическом отношении ребенок. И так далее.

Но при всем при этом — нет у Веры ближе и вернее подруги, чем Юлька. И нет для нее ребенка прекраснее, чем ее заторможенная дочь. И нет прекраснее работы, чем та, которой она занимается. На самом деле зависть Веры — оборотная сторона ее способности чувствовать полноту и красоту жизни во всех ее проявлениях: в красоте, в любви, в материнстве, в искусстве. И потому вместо уязвленной, иссушаемой злобой завистницы пред нами женщина, живущая свою трудную, иногда драматически трудную, но абсолютно полноценную и, по сути, счастливую жизнь.

Матвеева пишет «женскую» прозу, именно женскую, а не «дамскую», кокетничающую «женским»; в романе Матвеевой мир предстает увиденным глазами женщины — доброжелательной, смешливой, немного лукавой; мир — под взглядом мягким, вкрадчивым, но цепким, почти рентгеновским, не позволяющим себе иллюзий, то есть взглядом редкого мужества. И вот странность прозы Матвеевой: жесткость видения никак не противоречит у нее легкости, ироничности, лиричности авторских интонаций. По ходу повествования вот это «женское» во взгляде повествователя превращается в «бытийное».Автору удается создать ощущение плотного жизненного потока, в котором своя иерархия ценностей. Ну вот, скажем, у обеих героинь жизнь складывается не очень-то гладко: какие-то путанные, «неправильные» романы, обе они поначалу — матери-одиночки; в профессиональном становлении, скажем, у Веры облом за обломом, да и в «материальном отношении» (прошу прощения за прозу) живут героини достаточно скудно. Но при этом у читателя нет ощущения их какой-либо обездоленности, напротив. Жизнь героинь кажется необыкновенно наполненной, без провисаний — и в радости, и в печали. Обе сосредоточены на поиске своего воплощения; ну, скажем, в любви, именно — любви, а не в поиске «своего мужчины», который стал бы добытчиком, производителем, защитником; то есть ищут соединения с самой плотью жизни в сердцевинном ее звене. Или — мотив материнства в Верином варианте может выглядеть почти устрашающе: постоянно огрызающаяся дочь, закомплексованная, некрасивая, заторможенная, но при всем при этом читатель не может не чувствовать (и как художник Матвеева здесь необыкновенно убедительна), какое счастье для Веры иметь и любить вот этого несуразного ребенка. То есть героини романа, плотно вписанные в социум, имеют дело в первую очередь с сущностными, исходными понятиями жизни, а уж на то, что «правильно» и что «неправильно» с точки зрения окружающих, оглядываются потом, если вообще оглядываются.

 

Анна Матвеева. Призраки оперы. Повести. СПб., «Лимбус Пресс», «Издательство К. Тублина», 2015, 220 стр., 2000 экз.

Практически одновременно с «Завидным чувством Веры Стениной» вышла книга Матвеевой «Призраки оперы», составленная из двух повестей — «Взятие Бастилии» и «Найти Татьяну». Обе посвящены людям театра (оперного). В обеих повестях сюжет выстраивается мотивом «запертого голоса». И там и там прописаны, достаточно выразительно и жестко, быт и психология повседневной жизни театра, даны портреты актеров, режиссеров, администраторов и т. д. Особенно развернуто картина жизни театра дана  в повести «Найти Татьяну» с центральной героиней, потерявшей сначала свою любовь, а потом и свой голос.

Повесть же «Взятие Бастилии», открывающую книгу, можно было бы назвать моно-оперой — сюжет ее подчеркнуто аскетичен: одинокая сорокалетняя служащая театра приезжает в Париж, чтобы встретить здесь свой очередной, с каждым годом все более горчащий день рождения. Приезжает с ощущением давно остановившейся для нее жизни. В отрочестве она была ребенком-вундеркиндом, обладательницей фантастического голоса, звездой музыкального училища, надеждой учителей. Но потрясение от ранней смерти матери лишило ее голоса. Не в силах оторваться от музыки, она осталась работать в театре составительницей программок с краткими изложениями оперных сюжетов.

Опера, вообще-то, странное искусство — вроде как драматическое, в котором музыка должна дорисовывать сюжет, но к большинству чисто оперных либретто (к разного рода «Трубадурам» и «Пуританам») всерьез относиться трудно — затертые до блеска романтические сюжетные и образные штампы в них воспринимаются откровенной пародией, особенно в кратких пересказах, помещаемых в театральной программке.  И при этом именно они вдруг становятся жизнью, полноценной, завораживающей — в музыке, в голосе; оперы не смотрят — их слушают. Вот такие, написанные в стилистике театральной программки, краткие изложения происходящего с героиней помещает Матвеева перед каждой главкой; ну а затем в прозе ее идет собственно музыка — автор разворачивает внутренний сюжет героини, мало похожий на «оперный». На самом деле, голос не покинул героиню, в минуты потрясений она вдруг слышит, как будто со стороны, контральто поразительной красоты — свой собственный, но запертый голос. Вопрос только, чем его расколдовать.

 

Составитель Сергей Костырко

 

 

Составитель благодарит книжный магазин «Фаланстер» (Малый Гнездниковский переулок, дом 12/27) за предоставленные книги.

В магазине «Фаланстер» можно приобрести свежие номера журнала «Новый мир».