Ермакова
Ирина Александровна родилась под Керчью.
Окончила Московский институт инженеров
транспорта. Автор нескольких поэтических
книг. Постоянный автор «Нового мира».
Живет в Москве.
Ирина
Ермакова
*
МАЯТНИК
* *
*
ветер несёт
собою
лета шуршащий
лом
праздничною
толпою
в воздухе
золотом
перемещает
лица
лёгкая
благодать
прежде чем
заземлиться
хочется
полетать
крутит
восьмёрку в танце
броская
лепота
храбрые
оторванцы
высохшего
куста
вьются
летучкой беглой
в крайнем
луче горя
реют
летягой-белкой
огненной
октября
поздняя
карнавальность
солнечного
литья
лёгкость
твоя летальность
ветреная
твоя
пущенная на
ветер
в жёлтую
дрожь вразлёт
мёртвые
листья ветер
над головой
несёт
* *
*
хорошо быть
мёртвым поэтом стоять впритирку
в тишине
чудесной на бесконечной полке
и сквозь
нежную пыль чувствовать локоть соседа
или двинуть
коллегу локтем чтоб раздражённо
зазвенели
его серебряные застёжки
и под стёртой
кожей глухо заныли страницы
и никому по
кругу себя не читать
хорошо быть
мёртвым поэтом на вольной воле
ничего не
пить гулять себе беспечально
в муравах
залетейских жирных в одном веночке
говорить о
светлом грядущем как настоящем
например с
гомером и доходя до точки
возлетать
над строчки легко огибая
всё уже
прозрачно что тут ещё читать
хорошо быть
мёртвым поэтом работать эхом
эхом в горах
под неизвестным светилом
кувыркаться
ночью в ручье ледяной речи
напускать
туману с утра в слепые ущелья
подниматься
в полдень к живым безымянным вершинам
и ловить
бесполезный воздух внутри лавины
различая и
свой в обвальном грохоте голый голос
* *
*
Он из тех,
кто говорит. Кто говорит?
Все говорят.
Размахивая. Перебивая.
Жест его,
каждый жест в темноте горит —
ломаная
светящаяся кривая.
Целый куст
горящий. Искры — салют с куста!
Ветки линий
пыхают нервно. Похоже —
ими он держит
речь. И удержать не может.
И она
вываливается изо рта
огненной
лужей. Плюх — во внешнюю тьму.
Ночь угорает,
и, уходя к другим,
ладно-ладно,
бормочет ночь,
встретимся
— договорим
в следующей
жизни.
В следующем
Крыму.
* *
*
смотришь в
окно детсадное: дождь-дождь
кажется, всё
зальёт, никого не найдёшь
шевелится
море большой-огромной воды
смотришься
в эту воду — озноб, мурашки
а она
качает-волнуется до тошноты
точно кисель
серый в казённой чашке
а по ней
бумажные лодочки-корабли
ты не
слышишь, что ли? идём! за тобой пришли
и бежишь, как
в воду, страшно-страшно, а вдруг?
ничего такого,
лёгонькое: тук-тук
с нижних
качельных веток смешной душ
море прошло
сквозь асфальты, людей, крыши
тёмная зелень
блестит и осколки луж
руку давай,
идём! ты меня слышишь?
думаешь о
большой-огромной воде
как ей там,
в чёрном земли животе?
* *
*
и будто
маятник очнулся
помедлил и
быстрей быстрей
расталкивая
воздух плотный
и в нём
столпившихся людей
сечение в
одно касанье
тяжёлозвонкое
зиянье
и свист и
чирк и ликованье
и неизбежный
разворот
размах налево
и направо
и вниз опять
а там под ним
распластана
его держава
четвёртый
рим девятый крым
и тень за ним
бортпроводница
не отстаёт
вперёд вперёд
крылатка
ласточка черница
кому свистит?
кого поёт?
и шаткий луч
за ним крошится
какой любви?
каких свобод?
сверкает
огненная спица:
лети! да кто
ж его качнёт?