Власов
Герман Евгеньевич родился в 1966 году в
Москве. Окончил филологический факультет
МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор четырех
поэтических книг. Лауреат Международного
литературного Волошинского конкурса
(2009). Живет в Москве.
Герман
Власов
*
ЛЕТЯТ
БУДТО ПТИЦЫ
Танец
Так танец
возникает: я хочу
порвать со
старым, выцветшим, соленым
и сам себя
от вымысла лечу,
и удивляюсь
порослям зеленым.
Мне в гости
нужно, где меня не ждут,
но длинное
настраивают зренье,
и я тянусь,
как медицинский жгут,
и совершаю
новые движенья.
И, оказавшись
между двух огней,
ломая слов
подмоченные спички,
я разожму —
тем жестче и больней —
дверь
тронувшейся в область электрички.
Москва мне
в спину проливным дождем,
но скорость
набирает стук колесный.
Я в тамбуре,
я заново рожден
и номер
набираю судьбоносный.
* *
*
среди
запустенья и голых акаций
цыпленок
мимозы пробился сквозь кальций
и цвет его
резок как будто пищит он
я вот он живой
я ищите ищите
проверьте
карманы у рваной толстовки
там семечки
мелочь билет до покровки
в столе где
бумаги в шкафу где одежда
ищите пищит
не теряя надежды
вверх дном
кверх тормашками все оберните
но только
найдите его и верните
но что это
было летуче прозрачно
так бабочка
билась оконно чердачно
так первые
теплые капли летели
так стекла
дрожали и стекла потели
так прел
чернозем и горел поселковый
фонарь так
жужжанье о свет насекомых
толпилось
обманку попутав с планетой
и семечко с
тыквой и тыкву с каретой
так солнце
блестит на подкладке февральской
зимы посреди
со свечою бенгальской
стоит что
гало распрямившись аршинно
и тянется
сердце за ним петушино
и гости
столицы и люди столицы
летят будто
птицы летят будто птицы
* *
*
Аркадию
Перенову
Щелкал ли,
цокал, стучал языком —
всюду был
первым и новым
в темном
орешнике, терне тайком,
дымном
крахмале вишневом,
не обращая
на поскрипы шин
ни промежутка
вниманья, —
был соловей
на одной из вершин
в ночь на
десятое мая;
ночь коротка,
облака не плывут
за горизонты
столицы,
и не последний,
не первый салют
празднуют
серые птицы;
вместе со
всполохом ранней зари
гибла у Ржева
пехота:
там, как и
здесь, соловьи, соловьи —
с жабами
спорят болота;
птицы небесные,
музам друзья,
к дому ключи
подберите,
не потому
что соврать нам нельзя —
просто с
собою возьмите
к видимой
речке и тонкой листве
между огнями
и тенью,
где в каждом
вдохе и каждом глотке
пахнут победы
сиренью.
* *
*
Я приходил
за нею много раз,
я в дверь
стучал, заглядывал на окна —
там свет
горел; там, видимо, был газ;
из форточки
на кухне пахло свеклой
и яблоками;
реже табаком
и кофе (да,
тот самый, растворимый);
я, будто зверь
— из темноты, тайком
глядел на
кровлю и порог любимый.
Еще я знал —
там были книги, где
между страниц
посеянная память
всходила,
как рассада при дожде
(она страницы
трогала руками);
там были вещи
комнаты, их жизнь:
торшер, комод;
там жили постояльцы:
стаканы,
блюдца, вилки и ножи;
любимые вещей
касались пальцы.
И я стоял и
ждал, когда ко мне
дверь скрипнет
и откроется фрамуга,
и выйдет на
внимательной волне
мелодия (я
думал, будет фуга).
Дождю открытый
и под небом гол,
я ждал ее (я
так себе измыслил) —
когда она
обнимет теплый ствол
и мы уйдем
до облаков по листьям.
Листва упала,
зренье изменя,
и белизна
приманивала стужу,
та женщина
смотрела сквозь меня
и в трубку
выговаривала мужу.
Летали хлопья
снега, как в кино,
не слушая
земного притяженья,
а я стоял,
как дерево одно, —
в окне я видел
все ее движенья.
* *
*
овалы
незнакомых лиц
рук окрыленные
кривые
сюда приедут
из столиц
гулять по
снегу в выходные
паломники
из строгино
где ламинат
в ходу и кафель
увидеть
старое кино
листать
альбомы фотографий
гербарий
мерзлый бузины
вдыхать и
восклицать картинно
их повзрослевшие
сыны
переболели
скарлатиной
их чай в
пластмассовом глотке
вино и
бутерброды кучей
их рыжий пес
на поводке
затягивает
в лес дремучий
они искуственый
народ
их женщины
белесы рыжи
сойдут с
платформы в новый год
и сразу
надевают лыжи
а тот у края
закурив
стучит о лед
зубцом ботинка
высматривает
профиль ив
не для себя
для фотоснимка
но не везет
и все не в масть
там пересвет
а здесь не тонко
и вот летит
окурок в наст
и он скользит
ему вдогонку
одышка ровные
толчки
лыжня ведущая
к оврагу
и запотевшие
очки
снег принимают
за бумагу
* *
*
Я войду сюда
по памяти,
будто книгу
перелистывая:
листья
обрывались, падали,
в сумерках
шуршали искрами,
я гуляю с
рыжей сукою
и вдыхаю
запах тления —
мне совсем
не будет мукою
написать
стихотворение
об охряных
листьях полночи,
о шагах и о
дыхании
языком почти
беспомощным,
но певучим,
с придыханием;
пропуская в
осень лучшее
на страницы,
где без отдыха
рифма,
падчерица случая,
скорбным
мучается воздухом;
новый поводок
натянется
на шаги твои
без повода,
хочешь, мысль
моя останется
этим оголенным
проводом
освещения
неяркого
над землей
остывшей, голою
в восклицательных
с помарками,
в прилагательных
с глаголами?