ШЛИ

Золотарев Сергей Феликсович родился в 1973 году в г. Жуковском. Учился в Государственной академии управления им. С. Орджоникидзе. Публиковался в журналах «Арион», «Новый мир», «Интерпоэзия», «Новая Юность», «Гвидеон» и др. Автор поэтической «Книги жалоб и предложений» (М., 2015). Лауреат премии журнала «Новый мир» за 2015 год. Живет в Жуковском.

Сергей Золотарев

*

ШЛИ

Повесть

Человек не умеет летать.

Лишь слепая ярость желания

способна оторвать его от земли.

НЕ Жуковский

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,

Странствуя долго со дня…

«Илиада». Гомер. IX — VIII век до Р. Х.

Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых,

и на пути грешных не ста…

Псалтырь. Псалом I

Автор, скорее всего, царь Давид.

IX — VIII век до Р.Х.

Комарову А. С.

ДНЕВНИК

Взялся вести дневник. Понял, что не отмолчусь. Постараюсь поначалу просто последовательно фиксировать происходящие события и по возможности ясно излагать свои впечатления. Может, потом все сложится в ясную картину.

Пока интригует.

С чего начать?

Основной задачей Школы летчиков-испытателей (ШЛИ) является создание универсального пилота, способного летать на всех типах летательных аппаратов.

А мы вообще не летаем. Разве только во сне. Да и то на тренажерах.

Но по порядку.

НОЧНИК

(летчика, испытателя чувства вины Игнатия Комарова)

Пишу при тусклом свете гниющих яблок. Ночью в голову лезут чужие мысли, а в сердце, как в дождевую бочку, верхние чувства стекают по желобам. Поименуем эти сонные бредни — в пандан дневнику — ночником.

1 сентября

Говорят, что времена романтики в авиации прошли. Лично я в это не верю. Романтика осталась, но приняла более суровый облик. Раньше были менее сложные аппараты — «фарманы» и т. д., были и летчики другие, т. е. меньше знали, были хуже теоретически подкованы. Существовало определенное соотношение летчик — самолет. В наше время появились другие самолеты. Более сложные, скоростные. Появились и другие летчики — более грамотные, подготовленные. Напрашивается вывод, что соотношение летчик — самолет сохранилось, значит все осталось по-прежнему, значит и относиться к летчикам надо по-прежнему. А вот как — по-прежнему, это вопрос.

До места добирался трое суток. Военный летчик из Бийска Лазарь Комшилин присоединился ко мне на второй день пути. Вдвоем веселее.

Так и ехали железной дорогой через грунтовые степи. Буднично и немногосложно. Пели песни под гитару, оставив открытой дверь купе. Струны вели свои лады, как бредень, и нам даже удалось выловить двух хорошеньких студенток Энского политеха. Машу и Сусанну.

— Сначала было Слово.

— Сначала было Дело.

— Сначала был звук.

— Потом сверхзвук! — придуривался Лазо. — Оторваться от земли просто. Как оторваться от корней. Набираешь скорость отрыва и — ручку на себя! Есть верх, есть низ… Вершки и корешки.

Саня (Сусанна) ему:

— А что вы чувствуете на такой огромной высоте? Под ногами же нет опоры. Не страшно?

— Как это — нет? — отвечает. — А известно ли вам, что небо есть твердь?

— Все шутите.

— Отнюдь. Небо — основной вещдок существования невидимых сил — коли воздух незрим, а мы на него умудряемся опираться многотонным железом.

Нес околесицу. Я не мешал. Пусть подпустит пыли, если ему нужно.

— В день по пять раз можем пересаживаться, к примеру, с Ту-154 на Як-38 (это вертикалка), потом Ми-8, снова Як-42 «искореженный» (там оборудование всякое в носу и фюзеляж ломанный), а в конце еще МиГ-25 на 3-х махах.

И это не предел. Игорь Петрович — руководитель отряда космонавтов в свое время, после нескольких дней, проведенных в космосе, и приземления на спускаемом аппарате, сходу сел на вертушку, добрался до аэродрома, пересел на истребитель, а уже до Москвы долетел за штурвалом военного Ту-16. И — смеется — все это время был в одном ботинке: где-то в спускаемом аппарате потерял. А вы только представьте себе состояние человека после нескольких дней невесомости и перегрузок приземления! Петрович вообще уникум. Врачи говорят, у него даже в самой стрессовой ситуации давление и пульс оставались в норме.

За окнами степь. В емкостях степные напитки.

Лазо задумчиво:

— Любовь, как гравитация, присуща одинокому существу, но проявляется только при возникновении второго объекта.

Смех. Шутки.

Девушки пьют соломенное вино, и им все интересно. Лазарю интересны они. Потому несется без остановок:

— Или однажды захожу на посадку на 21-м: «Казбек» меня отгоняет (это позывной аэродрома), диспетчер говорит — кто-то большой садится. А я сам себе голова. Проскочу, думаю, что на второй круг идти — время обеденное терять? Снижаюсь. Он гонит. Ну, метров с 50-ти все же даю по газам. А потом гляжу — шасси не выпущены. Как так могло произойти? Еще несколько метров — и в лепешку. По собственной глупости.

Лазо смеется. Но на деле не до смеха.

— А раз, все системы отказали, лечу по солнышку. Где? А кто ж его разберет. Ну, ничего. Смотрю — лента реки блестит. Днепр, стало быть. Значит, рядом Запорожье. Запрашиваю: ребята, видите меня? Говорят, визуально наблюдаем. Ну, говорю, ведите тогда. Так и посадили.

— Как это, ведите?

— АРК — автоматический радиокомпас. От торца полосы ближний привод на удаление 1 км, а дальний привод 4 км. Диспетчер смотрит в локатор кругового обзора и помогает расстояние определить.

Когда стемнело, света в купе не зажгли. И наши лица омывались проносящимися огнями.

— МиГ-21 — у него планирование нулевое. Падает колом. Так на нем как отрабатывали? Отключаешь двигатели и падаешь. На первой отметке скорость 500 — торможение корпусом. На второй — торможение, и так на 300 вкатываешься.

Отрабатывали на штопор. Там, правда, есть и ракеты специальные, и парашют, но в основном на ручках.

Девушки слушают внимательно:

— На ручках — это ручное управление?

— Не совсем — там нет автопилота. На ручках — это на чувстве. — Комшилин подсаживается ближе. — У летчика обязательно должно быть сильное, хорошо развитое чувство…

— Пространства?

С выдохом:

— Чувство меры.

Когда вошли в многокилометровый тоннель, зажженный было свет потух. Ехали в темноте при аварийной подсветке (лица — цветные круги на радужной оболочке глаза). И тогда Мария начала петь. Что-то народное, я не знаю. Лазо пытался копировать тувинское горловое пение, и это, надо сказать, у него неплохо получалось. (Звук идет из всего человека сразу, кажется, что поющий размножился или внутри него больше места, чем снаружи.) Я подтягивал как мог — слух у меня все-таки есть — так что не портил картины.

Так мы и пропели в темноте те 10 минут под землей, что пробивали толщу горы. Голоса освещали пространство купе, и мы стали видеть друг друга, как при свете дня. Наверное, это и был свет в конце туннеля.

— Сверху вращаю землю своим движением. Ускоряю или замедляю, в зависимости от направления. Два солнца встает за сутки, если лететь в Америку. А если обратно — солнечный день удлиняется раза в полтора. А что сказано в пророках? «Было при Исусе Навине в Израиле… встал Исус крестообразно (заметьте, девушки, в форме летательного аппарата), сиречь распростер руки свои, и остановилось солнечное течение, покуда не погубил он врагов. Возвратилось солнце к востоку, сиречь назад отбежало, и снова потекло; и стало во дни том и в ночи тридцать четыре часа».

— Интересно. Но непонятно.

— Ладно. Не суть.

Ближе к полуночи девушки засобирались. Комшилин взялся их проводить. А я все думал об уходящей из-под ног земле.

НОЧНИК

Здесь, где по ночам дождь мешает грохот колес с падающей водой, я думаю о движущей силе.

О движущей силе всего сущего. И о частных ее проявлениях.

Плотное, сгустившееся прошлое выталкивает ж/д состав в разреженное будущее по принципу пневматической почты. И при чем здесь локомотивы, дозвольте спросить?

2 сент.

Встал среди ночи. Вышел в слепой коридор и долго стоял у открытого окна. Смотрел в лицо набегающего потока. Просторы степей. Любовь к России-матушке как частный случай всеобщей теории поля.

Остановка 15 минут. Интересно, как выглядит остановленный луч? Купил вареной кукурузы. Свою съел сразу, натерев крупной рогатой солью. Лазаря все еще не было — оставил ему на утро. Семена кукурузы напоминают желтые корпускулы вареного света. По вкусу — ядро погасшей звезды.

Лег на верхнюю полку в соответствии с поместным уложением 1636 года.

Н: Основная функция поездов — как понимают их степи — быть разносчиками семян скрытносеменных растений на всем протяжении ж/д путей.

Каждое крыло оставляет за собой вихревой поток, который в центре (за фюзеляжем) направлен вниз, а за концами крыльев − вверх. Конденсироваться может или непосредственно водяной пар, содержащийся в выхлопных газах двигателей, или охлаждающийся при вихревом движении атмосферный воздух. Поскольку у большинства самолетов два основных крыла, за ними будут тянуться два хвоста. Направленный вниз центральный поток воздуха постепенно ослабевает, а вихри сближаются. В конце концов они становятся неразличимыми. Скорость же центрального потока увеличивается, вследствие чего неоднородности в инверсионных следах усиливаются: нисходящие участки следов опускаются с еще большей скоростью − создается впечатление, будто следы раздуваются книзу. Однако затем вихри сходятся вплотную, и нисходящее движение прекращается. Тогда след самолета, если смотреть снизу, становится похож на «воздушную кукурузу», связанную тонкими участками, в которых можно различить два следа.

3 сент.

Утром пришел начальник поезда. Бурчал что-то невнятное. То ли сам расспрашивал, то ли пытался что-то сообщить. Из его рассоренных слов понял только, что Комшилин отстал от поезда. Но вот непонятно — как? Пассажир в трико говорит, что ночью в тамбуре была драка и милиция. Пошел к девушкам — сошли на предыдущей остановке. Начальник поезда твердит свое — отстал от поезда, будет догонять.

На платформе меня встречали. Крепкий мужчина средних лет в светлом плаще под клетчатым зонтом. И девушка без зонта с непромокаемым выражением лица. Капли падают — ее взгляд пустеет, как танцплощадка.

Мужчина представился как Петр Семенович. Девушка осталась неназванной.

Дорога взяла след. Девушка — слово.

— Город возник благодаря ЦАГИ. Центральный аэрогидродинамический институт строили на равнине, продуваемой суточными ветрами среднерусской возвышенности. Возник из аэродинамической трубы и повис в воздухе. То, что на земле, — накапало сверху (как дети используют мокрый песок для строительства замков на пляже).

Ехали в заводском минивэне. Дворники размазывают по лобовому стеклу капли авиационного керосина (недавно садился грузовой борт). Дождь осенний керосин.

Шоссе как продолжение взгляда.

Желтые слизни переползающих мокрый асфальт листьев.

Нижняя кромка облаков цепляет высокие здания окраин.

Н: Аэродинамические трубы — творение древнегреческого бога Эола. Старая труба больше не используется. В ней обитают призраки умерших насильственной смертью ветров.

Д: Снаружи едем по равнинному городку, а внутри все словно поднимается на фуникулере.

Дочка:

— Сейчас следуем по Чкалова. Через перекресток на Амет-хан-Султана. В городе много улиц, названных именами наших летчиков. Топография города соотносится с небесной надстройкой, примерно так же, как пирамиды Гизы с созвездием Сириуса, согласно египетской Книге Мертвых.

Ей-ей, так и сказала! Или послышалось? Но послышаться может слово-два. Не знаю, может, устал с дороги, и в голове шумит.

Птицы перелетали проезжую часть на разрешающий сигнал светофора. Пыль поднималась в воздух и клубилась вслед проехавшим автомобилям. В городе изучают именно это последующее свойство воздуха — его турбулентность.

Н: Догадываюсь, что вихревое движение жизни легко предсказуемо с точки зрения спутанных нитей и крученых ветвей. Линейный взгляд человека, выстроенный для восприятия солнечного света, единственный не может заглянуть за угол. Если бы люди обладали волоконным зрением пенькового каната, им бы с легкостью удалось ввернуться в истинное положение вещей.

Д: Небо пересекает Ту-160 — горящая головешка, брошенная крепкой рукою через крепостную стену края земли.

Петр Семенович немногословен.

Я — в свитере, который ты мне купила (почему-то хочется написать «связала»). Он дает ощущение защищенности.

Н: Вбитые звезды растягивают тяжело намокшее, пуховое небо.

Бабушка вязала. И в нашей прихожей все время сушились шерстяные платки, растянутые на деревянных каркасах с часто вбитыми по всему периметру гвоздями.

4 сент.

В актовом зале выступал заместитель начальника по летной подготовке А. Пашков:

— Вы еще сосунки. Глазами только сосать небо можете. А за вымя его подергать не доросли. Будем из вас знатных дояров делать. Ха-ха.

Похож на журавля — одновременно на небе и на земле — обитателя двух стихий.

Называет небо степью.

— Вот выйдете в степь, там и посмотрим, на что вы способны.

Кто-то поинтересовался, не было ли в его роду казаков?

— Отставить, товарищи летчики. Вы, слава курам, не курсанты. Там только звезды сверху да степь под ногами — а как ее еще называть?

Голодные с утра. А накормить никто не подумал.

— Вы много болтаете всякой ерунды, господа заросшие. Разговоры до добра не доведут.

А сам без умолку:

— Мы не вникаем в подробности испытаний педального замка или в подбор материала для жгутов, но точно знаем, какой внешне должна быть каждая деталь в отдельности и вся конструкция в целом. Они должны быть совершенными. Ибо красота формы идет от полезности содержания. Инженеры исходят из данного постулата.

Летательный аппарат обязан вписываться в окружающий воздух, не нарушая структуры небосвода. Должно складываться впечатление, что он соткан из того же материала, что и солнечное сплетение. Передвигается он по тем же путепроводам, что и ветер, по тем же законам. Кратчайший путь в организме от одного органа к другому — идти вместе с кровью по сосудам и капиллярам. Так вы будете летать!

А теперь пойдемте выйдем на крыло.

С крыши здания открывается вид на весь аэроузел.

— Посмотрите на эту синь. В ней вам предстоит жить и, возможно, остаться. В полете необходимо добиться иллюзии — впечатления невесомости путем отрицания (а не отсутствия) закона тяготения.

Н: Вблизи воздух прозрачен. И принимает голубой — до синего — оттенок уже на своем протяжении, при взгляде сквозь атмосферную гущу. Прозрачность есть новорожденный человек, приобретающий цветность с течением жизни. Цвет привычек, понятий, представлений, желаний и обстоятельств… Белая смерть как предел цветовой насыщенности.

Небо над летным полем — могильный холм, насыпанный за без малого столетие летных испытаний. Новые летчики выступают в двоякой роли — раскапывают курганы в качестве археологов-исследователей и вносят свой вклад в воздушную яму.

Д: На стоянке мне сразу приглянулся старенький двадцать первый. По сравнению с современными истребителями он выглядел совсем небольшим — одомашненным и теплокровным. Подойдя, погладил его по обшивке. Клепки мягкие, точно шея ослика. На нем бы и въехать.

Н: Царапины на обшивке. И кто бы это мог в открытом воздухе так покарябать отшлифованную поверхность? Ровно когтями.

Д: Рулежка исчернена резиной шасси. Запах авиационного керосина из работающих ВСУ, стоящих под загрузку Ильюшиных. Коммерческая жизнь аэроузла — никуда не деться.

Зрачок лайнера ползет по небу. За кем-то следит.

5 сент.

Лазо не появляется. Мало того, начальство утверждает — в списках не значится. Не поступал, не вызывался. Был человек — и нет. Словно приснился.

Семью перевезти в ближайшее время не удастся. Это ясно. Дали комнату в общежитии. Пляжная кабинка. Келья пчелиного улья. Летный состав оснастили личными домовыми, и теперь у меня в комнате все исчезает в лучших традициях русских народных сказок.

Расчески не могу найти третий день. Радио молчит.

В столовой — лунный свет лиловых занавесок с прибоем борща на отбитых тарелках.

Познакомились с ребятами. Все моложе меня.

— Отрицательная перегрузка дается организму нелегко. Стараюсь абстрагироваться, но получается плохо — ощущение выхода из тела. Душа инертна? Да бросьте! И все-таки интересный опыт.

— После трех махов начинается вязкое трение. В водном поло вратари умеют подниматься из воды по пояс. Они как бы «стоят» на воде, используя вязкое трение. То же самое можно проделывать с 25-м, если не заигрываться.

Самолетовождение.

Н: Голубой цвет небесного свода — не оптический обман, но изоляция для устремленного к звездам взгляда.

Д: Основное место учебы — небо. Но еще и кирпичное пятиэтажное здание с пристройкой для размещения четырех тренажеров. МиГ-23, Су-17, Ту-154 и Ми-8.

Идя к главному зданию ШЛИ в санчасть, неожиданно свернул с бетонки и лег в сухую траву летного поля. Словно нырнул в горячий воздушный бассейн. Кузнечики стрекочут. А ухо у кузнечика — на ноге. Плавающий звук моноласты.

— Надо будет вас взвесить.

— Что?

— Летная комиссия. Годен — не годен. Вы же в небо нацелились? У нас все строго. Завтра готовьтесь.

Это наш выпускающий доктор Зонабенд.

— Тинктурки не желаете? Зря.

Доктор Зонабенд верит в непознаваемость мира.

Он женат, но, как сильный ветер выхолаживает тепло одежды, встречная жизнь лишает его защиты обихода, вызывая охлаждение семейных отношений. Как говорят.

Д: ЦБЭЛИС МАП — центральная больница экспертизы летно-испытательного состава Министерства авиационной промышленности.

Отсеивают по мелочам. Врачи сидят строгие: перед ними лежит книга, в которой приказом министра определено, кто годен и какие предъявляются требования к здоровью желающих стать летчиком. От буквы закона эти врачи не делают никаких отступлений.

И разогнутся совестные книги. Свитки дел человеческих.

Медкомиссия. Непросто ее обойти, особенно если у тебя проблемы по зрению. Наш легендарный летчик-испытатель Анохин летал с одним глазом, что в принципе невозможно, т. к. отсутствующий орган не позволяет оценивать расстояние до объектов верно. Но есть в нашей авиации такие, как бы сказать, примеры: колоссальный опыт перебивает все физические недостатки. Вот и летают ведущие пилоты фирм после шестидесяти, не обращая внимание на разные медкомиссии, которые им, к слову, и не нужны.

С моим зрением — по меркам обычного человека — ничего страшного: всего-то минус 1 на левом глазу, но пришлось выучить таблицу Сивцева наизусть.

Порой кажется, что эта таблица составлена из звеньев какой-то цепи. Какого-то алфавита. И они — эти чудики из медкомиссии — на этом языке говорят. Глазами. Эдакий грузинский эпос зрительной речи. Так же, как и обслуживающий персонал аэродрома. Вообще, удивительно недоброжелательная атмосфера. Сплошь переглядывания и экивоки.

Н: Возможно, зрачки — и есть черные дыры. Утягивают жизнь за горизонт событий. Внешне теряя, внутри человек накопляет.

Д: Создается стойкое впечатление, что основной критерий у них — взвешивание. Уж так ревностно они относятся к массе тела; так долго вписывают в свои талмуды элементарную, казалось бы, информацию; так многозначительно переглядываются и снисходительно похлопывают по плечу участника земного тяготения.

— Да, не хотел бы я быть на вашем месте. — Любимая фраза главврача, по совместительству психолога профессора Плахова.

— Что так?

— Не хотел бы.

— Думаете, гинекологическое кресло крепче катапультного?

— Поменьше бы воздух сотрясали, гражданин Голоцуцков. Так ведь и осыпаться может. Вот ваши двигатели ревут, а звездопад не за горами.

— Какой Голоцуцков, к чертям? О чем это вы, док?

— Попомните меня, когда воздух осыплется и останется голое небо чернеть сухим космическим ветвистым стволом.

Цепкий взгляд, всасывающий реальность, подобно насекомому-кровопийце, плюс поисковая улыбка, тихая и блуждающая, способная отыскать самое сокровенное.

Казалось, что не я на приеме у психолога, а наоборот.

— Это вы символически?

— Общепринятой точки зрения не существует, а частный мой взгляд вряд ли имеет значение.

— На что?

— На небо, товарищ, не задерживайте господ офицеров. Одевайтесь.

— Так небо, по-вашему, дерево?

— Ха! А как бы вы летали там, если бы не было ветвей и сучьев? Ну, прямо как дети. Посмотрите на птиц небесных, не сеют, не жнут… ну, что я вам рассказываю? Вы же и без меня все видите. Сами же в крону и лазаете. Так будете отдавать отчет или нет?

— Какой отчет?

— Так и запишем — не отдает себе отчета. Сводней быть не собирается.

— Сводней?

— Своды, образованные костями и суставами неба, следует рассматривать не только как механические рессорные устройства, но и как конструкцию приспособления, предназначенную для восприятия и регулирования мышечной акции атмосферы в соответствии с силой реакции со стороны опорной поверхности (земли). Для осуществления этой функции атмосфера оснащена огромным количеством рецептивных элементов, нервных окончаний, таких как птицы, например. Человек добавил воздуху тонкости восприятия при помощи своих летательных аппаратов, — постучал доктор по пластиковой модели МиГ-31.

Вышел от него с замешательством.

Н: Меня сегодня перепекали. Сажали на лопату, обмазывали тестом и трижды отправляли в теплую, остывающую печь.

6 сентября

В первый же день полетов — летное происшествие! Ошибка при посадке — самолет выкатился за пределы полосы, запутался в «рыболовных» сетях. Слава Богу, без возгорания, но машина покорежена прилично.

Адамайтиса быстро увезли в комитет по летным происшествиям. Успели перемолвиться парой фраз: говорит, машина скользила, как по маслу, хотя он отлично попал в приземление, и длина пробега должна была быть оптимальной. Тормозной парашют не сработал.

Я успел только продуть двигатели. Отбой на сегодня.

Н: «Элементарная струйка воздуха — это мысленно выделенный поток (небольшой замкнутый контур в виде трубки), через боковую поверхность которого воздух протекать не может ни вовнутрь, ни наружу».

Лежал, вдыхал звуки никогда не спящего аэродрома. Разглядел на стене бабочку: плотно сжатые за спиной крылья — уложенный в рюкзак парашют.

7 сент.

Небо застегнуто на все пуговицы. Сидим по учебным классам — штудируем теорию. Запуск двигателя в воздухе, торможение до сваливания, вывод из сваливания, штопор, посадка с выключенным двигателем.

Закладкой — страница из начального курса. Помещаю ее сюда на вечное хранение:

ПОДЪЕМНАЯ СИЛА КРЫЛА

«Подъемная сила крыла возникает не только за счет угла атаки, но также и благодаря тому, что поперечное сечение крыла представляет собой чаще всего несимметричный профиль с более выпуклой верхней частью. Крыло самолета или планера, перемещаясь, рассекает воздух. Одна часть струек встречного потока воздуха пойдет под крылом, другая — над ним.

У крыла верхняя часть более выпуклая, чем нижняя, следовательно, верхним струйкам придется пройти больший путь, чем нижним. Однако количество воздуха, набегающего на крыло и стекающего с него, одинаково. Значит, верхние струйки, чтобы не отстать от нижних, должны двигаться быстрее. В соответствии с уравнением Бернулли, если скорость воздушного потока под крылом меньше, чем над крылом, то давление под крылом, наоборот, будет больше, чем над ним. Эта разность давлений и создает аэродинамическую силу».

Всегда завораживало, что обыкновенная геометрия может определять такую иррациональную вещь, как полет в безопорном положении.

Н: Душа человека выпукла, а низменная сторона поката. Важно также поступательное движение. Поступки. При движении вперед — в набегающий поток обстоятельств — рождается подъемная сила.

А лобовое сопротивление можно всегда снизить за счет обтекаемости.

Меньше загонять самого себя в угол.

Д: Кто-то проник в комнату и все перерыл.

Вечер. Сумерки слабо освещают внутренность кельи: вот лежат мои книги, взъерошенные и униженные, словно кто-то вытряс из них заглавные буквы. Сорочки разбросаны по кровати, как пустые оболочки. Сделано все с вызовом, нарочито, в расчете на реакцию.

С ужасом думаю: а если бы не один, а если с вами? Женщины и дети особо чувствительны к подобного рода вторжениям. Их внутренний мир продолжен во внешний, и проникновение в интимный порядок вещей воспринимается как похищение Европы (души).

Любимые мои, крошечки! Как уберечь вас от мира таранного типа?

Не могу найти карточки, которая всегда была у меня в портмоне. Мы в Новом Афоне в прошлом году на тропе Симона Кананита.

Не могу найти.

Не могу вспомнить.

Не могу вспомнить ваших лиц. Признался себе — и кровь отхлынула. Каких-то две недели прошло. Не могу сосредоточиться. Лица размыты. Одни светлые пятна — словно вы в космических скафандрах вышли в открытый космос где-то далеко у меня в памяти.

Это от усталости и нервов.

И где был во все это время чертов домовой? Когда надо, его как бы не существует.

Лег и смотрел в потолок — на потеки воды…

У Буратино был нарисованный очаг. У меня — целый континент. Между прочим, у Пиноккио существовал, оказывается, свой исторический прототип — трагический человечек, которому абсолютно реальный мастер Карло приделал две деревянные ноги и деревянный же нос. Он работал в цирке, и будущий автор Коллоди мог видеть его в своем детстве. А еще — их могилы находятся рядом.

Мне кажется, я не стану прототипом. И не буду фигурировать ни в какой занимательной сказке.

Н: Кровля земли не является небесным подножьем по умолчанию.

Скорее практическим потолком.

Между ними существует полость: назовем ее тайной комнатой. Измерив собственной жизнью высоту внутренних помещений с подвалами и чердаками, а также поверив смертью габариты здания снаружи, человек может прийти к закономерному выводу, что имеет место быть существенный зазор. Облазив всю память, таким образом можно найти и утаенные сокровища, но вот к чему приведет их обретение, пока не ясно…

8 сент.

Да, это сделано с подачи обучающего персонала. Зам. по летной подготовке Пашков так и сказал:

— Мы должны знать, что происходит в душе каждого слушателя. Не удивляйтесь ничему. Теперь вы в нашем полном распоряжении.

Полковник похож на журавля — деревянное колодезное сооружение, в котором вместо воды отражается небо.

— На вас пришел анонимный донос.

— Вы верите анонимкам?

— Безоговорочно. Это же смерть автора. Постструктурализм в чистом виде. Так вот, аноним утверждает, что вы верите в чудеса. Профессионал не может себе этого позволить.

— С чего бы он это взял?

— Третьего дня вы говорили... таак, — он открыл папку, — вы говорили: «Иногда летчика может спасти только чудо». А еще утверждали, что, цитирую: «Воздухозаборник работает на святом духе». Плюс к этому еще цитаточку позвольте: «...штурман 76-го лежал на фонаре кабины, как Лазарь в гробу». К чему эта герменевтика? Весь этот мефоршим? Комаров, позвольте вам напомнить, что вы еще не прошли ВЛЭК в Мытищах. Доктор Зонабенд считает, что у вас проблемы по зрению.

Чего-то я недоглядел.

— А профессору не нравится переносимость нагрузок. Пока допускаетесь к полетам с ограничениями. Никаких высотных. Взлет-посадка и все. Медики должны разобраться в работе вашего — он постучал по моей груди кулачком — моторчика. Не принимайте близко к сердцу. Его камеры созданы для содержания других заключенных.

Н: Сердце твое — образчик мха, оленьего ягеля, идущего крови копытной на корм. Его так много, твоего сердца, покрывающего собой всю вечную мерзлоту животной тундры, что только оно и спасает всех нас от вымирания.

Д: Дома меня ждали. Как они проникли? Правда, такими вопросами в последние дни я задаюсь все меньше.

Петр Семенович с дочкой. Что характерно — одеты так же, как при встрече на платформе, но теперь уже явно не по погоде.

— Вы им не нравитесь. У вас слишком сильная тяга, а персонал такое развитие событий не устраивает. Им желательно попридержать вас на земле, где они могут обучить вас своим штучкам.

— Каким своим штучкам?

— Дрючкам. Не спрашивайте. Пока приглядывайтесь и молчите. Обращайте внимание на всякие мелочи и нестыковки. У них аэрофобия.

— Что?

— Их поведение может стать ключом к вашему допуску. И — дисциплина в первую очередь. — Он замолчал.

— Вот почему вы сейчас летали без ВКК? — Девочка вертит папин зонт.

— Так я же низенько-низенько теперь летаю.

— Будьте всегда наготове. Без защитного шлема и комбинезона не взлетайте. Мы с папой будем просить ЛИЦ допустить вас к высотным полетам. МиГ-25 на 3-х махах, облегчаясь от топлива, может выскакивать на высоту выше 24 км.

— Не факт. — Папа насупился. — Они опять что-то нарыли из прошлого. РТ уже не того качества.

— При чем здесь ракетное топливо?

— Быстрее выводит.

— На орбиту? — Я смеюсь.

Им не до смеха:

— Вещества из крови.

— Я… Я не понимаю.

— Что вы читаете? Штудируете теорию? — перевел тему. — Попробуйте на ночь что-нибудь из жизни птиц. Успокаивает нервы. Не накручивайте себя.

— Да я, собственно, не накручиваю. Это мне выкручивают руки.

— Земля, как перина, набита пухом убитых птиц. Меня зовут Орнита! — представилась неожиданно.

Как они умеют втираться? Запросто позволяю малознакомым людям не только давать мне советы, но и поучать.

Попрощались. Или наоборот. Как-то все у них не по-людски. Так и сказали: прощаем, но не прощаемся. Забыли зонт.

9 сент.

Небо разоблачается и падает на землю крупными каплями. Человек, одетый в каплю фонаря, поднимается в воздух.

Снова заболела спина или бок — черт там разберет…

Попадаются капли с вырванным языком.

Не пускают выше кромки. Не пускают.

И только два мерцающих проблесковых огонька по краям — красный и синий — стародавняя выдумка инженеров для определения направления полета встречного лайнера, только два огонька, всюду сопровождающие меня, как-то поддерживают настроение — не дают окончательно скиснуть.

Крестообразную тень волочил по земле, сверху отражался от низких туч — так и шел на трех эшелонах разом.

Н: Жизнь представляется небольшой. Чтобы заполнить ее, хватает движения. Система распознавания «свой-чужой» при каждом опасном сближении сбоит, и частицы сталкиваются все чаще, но — вот парадокс — в этой дремучей чаще чокнутых траекторий, в лабораторной пробирке, в жертвенной чаше, в теплом потире винная кровь впритирку с просвиркой видится настоящей.

11 сент.

Это конец!

Перед выруливанием убрал шасси — переднюю стойку. Точно знаю, что кран шасси передвинул на уборку при включении тумблера управления передней стойкой шасси, который находится под краном уборки шасси.

Как неприятно. На душе противно. Хоть сквозь землю провались. А сам момент, когда самолет ударился о землю, — страшное дело. В первое мгновение ничего не понял: ведь это противоестественно — убрать шасси на земле. И самое обидное: знаю, что все думают — взял и поставил кран шасси на уборку.

Трудно все выяснить. Да, по-моему, это и ни к чему. Знаю, что плохо, но не смертельно.

Н: Действительность — штат профессионалов, знающих, где, что и как нужно подкрутить, чтобы работало.

Когда что-то случается, в экстренной ситуации глаза волшебного пассажира гаснут и он перестает с тобой говорить — тогда из тебя выходит молчаливый служащий и ремонтирует запасные пути.

Д: Лежал, безмолвно сопутствуя своему четырехкамерному органу в его чистосердечной работе по сокращению человеческой жизни.

Пробыл на кушетке до вечера.

Ох, как бы сейчас с телескопом повозиться, ночного неба посчитать количество.

Вычислять ход светил любят погибающие.

Появились жучки суховеи.

Стартующие истребители разрушают воздушные стены иерихонскими трубами.

Н: Боевое крещение в небесной иордани.

13 сент.

Надо писать курсовую по качественной оценке характеристик устойчивости и управляемости ЛА, на котором выполнял полет. А мне что оценивать? 8 минут от взлета до посадки?

Вдыхаю звуковую смесь леса и аэродрома, где падающий лист приравнен к взлетающему самолету. Смотрю, как лобзики «Яков» выпиливают резьбу по трехмиллиметровой фанере небосвода.

Ласточки держатся низко. Переходят мелкое небо вброд.

Пилот не должен долго переживать ошибку — все уже произошло и ничего не исправить. Я не в состоянии изменить прошлого. Испытатель, как самурай, должен всей жизнью подготовить себя к действию в одно настоящее мгновение, когда он может и должен на что-то повлиять. Вот это — быть в постоянной готовности — и есть собранность, в которой шанс на спасение. А после? Да гори оно…

Как проявляется летчик? В какой момент жизни в обычного человека неисповедимыми путями внедряется небо? Окунает свой краешек в природу человека, пропитывается ею и втягивает в себя, намокая человеком, а тот, подобно жидкости с сильным поверхностным натяжением, карабкается по тканевым ворсинкам все выше и выше. Попробовав однажды пересохшими губами глоток сладчайшего неба, человек всю пустыню жизни потом бредет к источнику.

Простая физиология.

Н: Брезжит рассвет: вот уже Чкалов летит под мостом, затягивая петлю узелка на конце суровой нити. Игла самолета тянет инверсионный след, штопая вчерашний ветхий воздух в утро нового дня.

14 сент.

Стал много думать. Не к добру.

Вот откуда берется тоска по не бывшему? Может, это фантомные боли по утерянной части целого? Человек существует в прошлом, будущем и настоящем одновременно. А присутствует только во мгновении ока — в точке сингулярности. Все остальное (его же) время ему не доступно. Миг настоящего (если можно так разделить) и — стремящиеся к нулю или бесконечности соответствующие значения прошлого и будущего. Вот откуда тоска по утраченному времени, вот откуда закадровые боги человечества. Наши боги — мы сами. Мудрое «я» из будущего человека, осторожно наставляющее на путь истинный; младенческое «я» из прошлого, еще не отнятое от груди материнской любви. Себя целостного наше настоящее «я» подсознательно чувствует, общается с собой во сне, опережает в подсознании и — тоскует в реальности отсутствия.

Человек — это кольчатый червь. Голова крошит землю будущего, полость переваривает прах настоящего, хвост выталкивает разрыхленное прошлое. И все кольца движутся одновременно. Движение начинается из любой точки. Чаще — из будущего.

Я бог! Я червь!

Ходил на стоянку. Смотрел на мою ремонтируемую «сушку». Самолет в ангаре — как рыба в аквариуме, ограниченная в росте размерами водоема. А на воздухе даже небольшой летательный аппарат может дорасти до уровня лайнера.

Гладил пузо — движок урчал от удовольствия.

Рядом с ремонтными работами ошивался нетрезвый механик дядя Ваня. Подозвал меня жестами. Я смотрел на этого стареющего шершня: с годами человек приобретает оттенок — лицо механика покрылось желтоватым налетом здравого смысла, который выходил наружу накопленным никотином через поры безучастного созерцания.

— Давай, Игнат. — Он уселся на топчан в курилке. — И что ты думаешь про все это?

— А поконкретнее?

— ШЛИ бы они все. — Он беззубо рассмеялся. — Каламбур. А конкретнее? Душа подобна рою мошкары и не привязана к какому-либо органу в человеке, но окутывает его целиком, как взмыленную лошадь, питаясь влагой его выделений. Душа сохраняется порой и в отсутствии тела — и тогда висит над влажной поляной, связанная уже одной только необходимостью «мошки» друг в друге. Но именно над нашими бойцами, как ни стараюсь, не могу представить я эту светлую тучу переливающегося гнуса. Ведь вот что душа — с ее чистосердечными укусами совести и расчесанными до крови сомнениями. Наши же летуны стерильны, что ли. А чтобы привлекать свет, надо быть разгоряченным, потным, взмыленным от внутренних противоречий. Вот почему у нас одни происшествия? Почему многим не дают летать?

— Существует ответ, дядя Ваня?

— Вы думаете, вы здесь за заслуги какие? Свод здесь каменный — не пробить его. Всех делов.

Он с пьяной серьезностью встал, затушил недокуренный бычок и, выходя из ангара, через паузу произнес:

— Солнечные лучи утыкаются в мертвенную зыбь земли, которая окружила себя электромагнитными полями безмолвия. Что охраняет слабохарактерную жизнь планеты от воздействия жесткого излучения? Возьму на себя смелость сказать — мертвые души, застрявшие на высоте от 35 до 70 километров и варящиеся в парниках стратосферы.

Безумие.

Н: Все материалы, из которых сделан самолет, рождены в топках далеких звезд. Потому и тянет его в небо.

Ночные полеты. Короткий разбег на форсаже.

Пламя сопла держит алую розу в щипцах кузнеца. Отрыв — и роза остывает, превращаясь в чугунный след слепнущей темноты.

15 сент.

Туман. Видимость — ноль. Черт дернул пойти через летное поле на КДП 2. Гробы вертушек всплывают из подтопленных подвалов сумерек. Старые трапы стоят, как покосившиеся надгробья. Но мощи четырехтактных праведников нетленны. В вечерней тишине звуки кажутся списанными в запас.

Туман безразмерен — раз может вот так, запросто, обернуть собой все предметы, возвышающиеся над землей, имея в запасе свободной материи, хватающей на все поверхности с лихвой.

Вода с отрицательным знаком.

Вызывали на ковер.

— Что это было?

— Несчастный случай.

— С вами еще не было НС. У вас пока только происшествие, а несчастный случай еще только предстоит.

О, как! Все у них по плану.

— А после? — спрашиваю: — Что после НС?

Они (серьезно):

— Потом — катастрофа.

— С летальным исходом, надеюсь?

— Все по полной программе. Не думайте, что министерство о вас не заботится.

Лицо, похожее на сито: оно не в состоянии пропускать в себя крупицы жизни большего диаметра, чем зернистость собственной ячеи.

По пути назад наблюдал погрузку транспортного 76-го. Коммерсанты не теряют времени.

Стоял долго: смотрел, как люди увязывают картонные продолговатые ящики в плотную монолитную стену высотой с человеческий рост. Сетка в голове огромного грузового отсека предназначается для остановки движения груза к стенке переборки в случае экстренного торможения, но все знают, что никакие тросы не выдержат 45-тонной массы. Возят и с перегрузом — в зависимости от того, сколько заказчик готов заплатить экипажу. Бортмеханики в полете сидят в носу салона и пьют чай, добывая кипяток из самонагревающейся бортовой канистры.

Стемнело.

Ночь отдавала насыщенный синий цвет земле, осаждаясь в траву охлажденными линиями меридиан. Самолеты взлетали и садились не часто, и небо успевало затянуться, как полынья.

Н: Рассевшееся чрево 76-го. Что за тяжесть возят они в свое казенное небо? Грузность какого чувства дает им право подъема? Грузчиками чего они являются, и почему у них есть допуск на проход в поднебесье через пневматическую калитку алюминиевой рампы?

Сердце ныло уже где-то далеко в поле, превратившись в стадное чувство. Душевная боль — чувство кочевое, и только смертная тоска проживает оседло в теплых камерах сердца, укрытых звериными шкурами жизнедеятельности. Подобное состояние дается, как приданное, на всю оставшуюся жизнь. Его ощущение хранится внутри специально приспособленной мысли, как сохнущее сено под кровлей заранее устроенного представления о нем.

Д: Опять. Старые знакомые — папа с дочкой, похоже, решившие меня стеречь.

— Хотелось вас поостеречь, — начал папа без обиняков, — меньше пока бывать в городе, да и вообще не покидать пределы летного центра. Недавно у нас неприятности были: летный состав подгулял — драка, милиция. Пилоты вообще жалуют это дело, но здоровья пока хватает, чтобы с утра быть огурцом. Правда, есть одна штука: при высотных полетах расход кислорода у человека, злоупотребившего с вечера, — в два раза выше. Начальство сейчас лютует. В общем, небольшой карантин.

— Как вы сюда попадаете? — интересуюсь со смехом.

— Через дверной проем, как все.

— А ничего, что я на замок закрываю?

— Ничего.

— Ладно, мне никуда особо и надо.

— Надо-надо. Так вот, понадобится — звоните! — И он положил визитку.

— Вот ваш зонт — в прошлый раз оставили.

— Прониклись мы к вам. Спасибо.

По уходе парочки я растянулся на кровати, открыл конспект и посмотрел в карточку: «ЭНРОН (экспедиция небесных работ особого назначения). Главный инженер Ионин Петр Семенович».

Стало быть, особисты.

Заложил визиткой нужное место. «Пояснение к закону неразрывности струи воздушного потока».

По ночам не дают света. Говорят, на подстанции ремонтные работы. Пришлось закупиться свечами. Теперь моя комната еще больше походит на монашескую келью.

Н: Блуждающие посадочные огни.

Говорят, ежи подбегают к фонарям в городских парках и ждут, когда яростные насекомые обожгут себе крылья о горячие лампы накала и медленно опадут к ногам. Города для многих зверей сделали заботу о пропитании не столь насущной. Как знать, не появилось ли у них свободное время для чего-то большего?

16 сент.

Утром узнал. Наш механик дядя Ваня за ночь зашил себе рот суровой нитью, а уши залил сургучом. Когда его спросили: «Зачем ты это сделал?» — он написал карандашом: «Ходят разные слухи».

Его уже увезли в специализированную клинику. Начальство пытается пресечь разговоры. Но в столовой, постукивая алюминиевыми ложками по отколотым краям старой посуды, отставив первое, мы строим догадки.

— У тебя сколько налет в этом месяце?

— Шесть взлет-посадок.

— Нормально? Сегодня шестнадцатое — середина месяца. А должны подниматься по 3-4 раза в день. Они издеваются, что ли?

— Что он кричал вчера?

— Кто?

— Дядя Ваня вчера напился, орал про какой-то ад наверху.

— Про стратосферу что-то бредил. Говорил: все сгорают не при снижении, а при подъеме.

— Горячка?

— Похоже на то. Много пил последнее время. «Ходят разные слухи».

В плоских тарелках — куски холодной телятины и сыр. Компот в кувшине. Принялись есть, и пища принялась разделяться в нас, как в собственной смерти — на тело и душу.

— В санчасти говорят, он язык себе вырвал и гугнит что-то обрубком.

Н: «„Cymothoa exigua”, также называемый „мокрица, пожирающая язык”. Паразит прикрепляется к основанию языка, высасывает кровь с помощью когтей в своей передней части, что приводит к атрофии языка из-за недостатка крови. После этого паразит заменяет собой язык, прикрепляя собственное тело к мышцам культи языка. По всей видимости, паразит не причиняет иного ущерба хозяину. Когда C. exigua заменяет собой язык, то питается кровью хозяина, давая тому взамен — новую речь».

Дядя Ваня. Людям приходится быть четкими внутрь и невнятными наружу, чтобы не растратить себя понятным и общедоступным для всех способом, чтобы не быть растащенным и, как нечто целое, на части.

17 сентября

О чем мы разговариваем?

Вечером сидели с Сашей Ландиным. Набрали конфет и пили зеленый чай.

Рядом осень переносит сухие листья с ветвей на землю — с анода на катод.

Поначалу Сашка кошмарил летные службы:

— Полеты на критических режимах, продолженный взлет с выключенным двигателем на взлете, сваливания, штопор, посадка с выключенным двигателем, блин, где все это? Ходят, постукивают по покрышкам, мочатся на них. Вообще, пребывают в каких-то пограничных состояниях. Думаешь, что спятили, а они раз — и трезвее трезвого, как предъявите документы!

Н: На поверхность крыла по касательной к ней действуют силы трения, которые обусловлены вязкостью воздуха и целиком определяются процессами, происходящими в пограничном слое. Толщина пограничного слоя измеряется в миллиметрах и зависит от вязкости и давления воздуха, от профиля тела, состояния его поверхности и положения тела в воздушном потоке. Толщина пограничного слоя постепенно увеличивается от передней к задней кромке. В пограничном слое характер движения частиц воздуха отличается от характера движения вне его.

Д: За окном — сад. Яблоки орут так, что аромат их служит орбитой для всяких мелких существ садовой механики.

В комнате — настенные часы, с видимым облегчением выдыхающие напряженное время ручного завода.

О чем мы говорим:

— Думаешь, дядя Ваня спятил?

— Почем знать.

— Про ад в тропосфере это он, конечно, загнул. Но ведь и правда ниже 30 км температура минус 56, от 30 до 55 км температура воздуха повышается до плюс 75 из-за озона, а дальше опять холод.

— Так все это знают, что с того?

— Не знаю. Я свое думаю. В основном умерших хоронят в земле, некоторых сжигают, морякам раньше привязывали пушечные ядра и растворяли в морской соли. Умершие летчики должны сгорать в верхних слоях атмосферы. Не думаешь?

— И он туда же. Нельзя разве просто развеять пепел по ветру?

— Этого недостаточно. Каждый должен быть предан той среде, которой был предан. Если развеять пепел, он вернется на землю. А сгоревший дотла в стратосфере пилот останется в небе.

— Возможно.

Н: Стратосфера — слой воздуха, лежащий непосредственно над воздушными слоями тропосферы. В ней наблюдается полное отсутствие облаков и наличие сильных ветров, дующих с большой скоростью и в одном направлении. Вертикальные перемещения воздушных масс отсутствуют.

Д: Сашка:

— Знаешь, что снится последнее время? Взрывается двойная звезда «Челленджера» над землей. В ночном небе отрывается маленький фрагмент и летит по своей одинокой неправильной траектории. 1986 год. Помнишь, как они?

— Помню. А мне снятся аэробы. Конкретные такие маленькие паразиты, вроде суховеев, поедающие воздух, — и я откуда-то точно знаю, что это — аэробы.

— Может, зарядкой надо заняться? Аэробикой. Очень популярна была раньше. А девушки в облегающих костюмчиках? Или они тебе и снятся?

Тоже шутник.

Часы со взведенной пружиной должны иметь массу больше остановившихся, судя по неизрасходованному наружу времени.

— В детстве я наблюдал пролет нашего космического челнока над головами зрителей на авиасалоне. Огромная «Мрия» несла на себе черно-белый крестик «Бурана». В переводе с украинского «Мрия» — мечта. Так ведь? Наверное, так. Но не для меня. Неожиданно мне стало очень плохо. Клиническая смерть. «Умри я» — слышалось мне в этом имени. Умри я тогда — и ничего бы не было. Симонов, генеральный конструктор «Сухого», дал мне ответ на это: неси сам свой крест.

— Каким образом?

— Он стал моим крестным. Наши семьи дружили.

Саша из военных. Как сам шутит — из семьи закадровых военных.

— Знаешь, какой мой последний вылет был в части?

— ?

— Помогали МЧС разбивать ледяные заторы на реке. Оснастили нас фугасными бомбами. И пошли с огибанием рельефа местности. Прямо над руслом реки. И меня накрыла эта красота — железные птицы расклевывают торосы… Жить хочется.

Н: Вдыхая образы, его зрачки расширялись и держали увиденное, точно кислород в легких, полной грудью до истощения в артериальную кровь памяти.

Д: — А ведь ты мне не понравился поначалу. Я даже оговорил тебя как-то по скудоумию. Прости, брат! — заговорил Сашка. — В глазах кубик Рубика был по приезде, никак не мог собрать. Понимаешь, привык к подвохам, ну и накрутил себя, на тебя возвел напраслину, как теперь понимаю, — заговорил быстро.

Возник звуковой барьер, меня затрясло, и пришлось приложить усилия, чтобы перейти на его скорость.

Про себя отметил, что вижу, как тень ползет по стене, — улавливаю эту минимально возможную для человеческого глаза скорость.

Саша пил горячую воду дружбы.

Саша говорил:

— Был у меня брат. Старше на десять лет. На мое детство пришлась его юность. Тогда была мода на молодежные группировки, все дрались, объединялись в банды. Он всегда стоял в первом ряду «голодных» — так называлась их свора, вышедшая из окрестных дворов, по районному принципу. А меня маленького он зело любил будить ударом в голову. Потом его посадили — куда-то не туда залез. Потом следующий раз — кто-то подставил. Тогда мы уже без отца жили — батя погиб, когда мне было 14. Так-то Мишка был неплохим парнем, добрым, но водка — обычное дело — пробуждала неконтролируемую агрессию. Высокий, широкоплечий, тяжелокостный — он был грозной силой. Да, погулял он по молодости прилично. Куда его ни устраивали — к примеру, он любил готовить, окончил курсы и пошел поваром на поезд «Москва — Узбекистан», — везде находил неприятности. Какая-то недостача, приписки, и опять все едва не окончилось сроком. Какие-то шалавы и водка, водка. Не водка, так портвейн. Я вырос, а он нет. Мог ударить мать. Бузил. Третировал нас. И однажды я избил его тяжелой чугунной сковородой, когда он в очередной раз ввалился вусмерть пьяный и начал досаждать матери и задираться на меня. Я бил по голове, а он все приговаривал, уже сидя на полу, — не надо, брат, больно. С тех пор он стал тихим. В его мозгах что-то переключилось. Из опасного элемента он превратился в 10-летнего по развитию подростка. Работал на мясном производстве — таскал нам мясо и консервы. Я заставлял его читать. Он принимал мое главенство. А потом умерла мама. У Мишки обнаружились проблемы с ногами. Ему стало трудно ходить. Я перевез его в нашу родительскую квартиру и порешил, что он будет готовить, а я зарабатывать. Но и по дому передвигаться ему становилось все сложнее. После смерти матери у нас не было источников к существованию. Мишка все меньше ел, хотя я и старался отдать ему лучший кусок. Когда он умер, в кровати лежала мумия — тяжелые кости великана, обтянутые желтой обувной кожей. Весил он килограмм тридцать — не больше. Приезжали менты, делалось вскрытие. Официальное заключение — острая пневмония. Смешно. Мне кажется, у него был рассеянный склероз, но никому дела нет до мертвого никчемного человека. Даже мне. А вот до чего есть — так это до живых. И когда я смотрю на нашу историю ненависти и любви, я конечно знаю, что это я нанес ему какие-то ужасные травмы головного мозга, но не признаю своей вины, потому что так лучше всем.

По ночам я пытаюсь вспомнить — не добавлял ли я в его пищу ушную серу, чтобы он быстрее отмучился?

Но что удивительно! Свирепое существо, каким я знал своего брата, в конце исчезло, и его место занял кроткий, убывающий с земли человек. Из прежней ярости осталась одна только мужественная стойкость, с которой он принимал свое положение. Не жалуясь, снося свое дикое состояние без малейшего раздражения.

— Мишка, — спрашиваю, — ты как?

— Нормально, брат, — отвечает. — Только до толчка добраться не могу.

Что за перерождение? Что за зеркальный переворот? Красивый, здоровый физически — был моральным уродом, отщепенцем. Больной, немощный, одинокий, тупой — стал похожим на святого.

Отсюда я и пошел летать.

Конфеты кончились. Ландин принес какие-то восточные сладости.

— Рита из Индии прислала.

Н: Дотянуться до неба! Достичь Индии! Попасть в мою достоверную сказку с оранжевыми колесами телег и бирюзовыми кузовами повозок. С дарами моря, превышающими возможности одаряемых. Со стройными священными коровами, больше похожими своей грациозностью на лесных оленей, нежели на своих северных родственниц с молочных кухонь. Выпуклые думающие лбы, плавно переходящие в высокие сабельные рога. Путешествие Афанасия Никитина мистически связало наши истории на всю жизнь, поставив Индию недостижимой мечтой, жутковатой сказкой чуждой религии, исказительницей родного языка пространственно-временным воздействием на долговременного путешественника, и все же — недостижимым раем, страной-убежищем, страной доброты, утренних казней, солнца, оранжевых колес и бирюзовых повозок.

Полотна простыней полощутся на ветру. Когда небо высохнет, его снимут, предварительно собрав прищепки звезд в левую руку.

19 сент.

Зарядили дожди. Длинные гладкоствольные ружья воды.

Нарезные стволы нужны для сваливания капель в прямой штопор.

Под действием неуравновешенного момента самовращения крыло будет вращаться вокруг продольной оси с положительным угловым ускорением. По мере ускорения вращения поднимающееся полукрыло начинает работать с углами атаки, значительно меньшими критического, т. е. в условиях плавного обтекания, в то время как опускающееся полукрыло уже работает в условиях полного срыва воздушного потока.

Милая! В моем дневнике почти нет места для тебя. Зато есть в сердце. А ведь дневник не сердцебиение, не кардиограмма. Простое неумное делание.

Приходил ведущий инженер по летным испытаниям Голубев. Спрашивал, зачем при посадке с двумя выключенными двигателями я решил «подтянуть» и дал обороты двум работающим двигателям?

— Но ведь крена не произошло?

— Хрена не произошло. То-то и оно, что по всему вы с инструктором должны были уйти с правым креном с посадочной полосы рогом в землю.

— Но я ведь слушатель.

— И что?

— Вот и послушал двигатели. Они мне подсказали, как действовать.

— Сказочник. Жаль, не за что вас отстранить.

— Не сетуйте понапрасну, Голубев.

— Жаль.

Н: Сон.

При взлете с промежуточного аэродрома услышал какое-то шипение и после уборки шасси спросил командира, слышал ли он посторонний звук? Тот ответил, что нет, но, посмотрев внимательно на приборы, обнаружил летающего змея в системе уборки-выпуска шасси. Над аэродромом посадки командир передал управление мне, а сам стал отрывать ему голову (открывать винтовой кран аварийной системы выпуска шасси). Кран не открывался, командир снял с ноги высотный ботинок и стал каблуком бить по крану, после чего тот открылся. Змей сдулся. Мы благополучно сели. 

20 сентября

Нарушения в стройном течении событий чувствуются задолго до происшествия — так слабый вестибулярный аппарат в закрытом вагоне ощущает уклоны и ускорения движения.

Сегодня мутило той сивушной остротой предчувствия, когда земля уходит из-под ног, наваливается слабость и на языке появляется железный привкус щемящей тоски. Похоже, был тот самый случай скрытого поворота под углом к миролюбивой действительности. Все, кажется, на своих местах, однако…

Сидел в тренажерном зале, когда накатило. А еще летчик.

Попытался перевести внимание на товарищей, на их обтянутые сохнущими тенями лица. Приглядываясь к человечеству, к его лицам, выражениям, осанкам, манерам, повадкам, можно почти удостовериться, что не все его представители произошли от обезьяны. Кто ведет свой род от животного, кто от птицы, кто от шмеля, кто от дерева, чей скрип слышен в нем еще и по сей день. Чьи-то предки были русалки, чьи-то глотали комья земли в свои плотные кольца и вылезали на поверхность во время дождя.

Именно их потомки все так же пропускают мир через себя, обладая при этом очень тонкой и подвижной нервной системой кольчатых червей, чувствительно скукоживающейся при любом прикосновении к кожным окончаниям психики. Люди-черви перемалывают сердцем тонны чужих переживаний, рыхля жизненное пространство своим существованием и делая его распаханным для восприятия новой жизни. Люди-черви имеют в подсознании память о том, что когда-то их самки жили с самцами в одной вязанке плоти и, если ее разрезали, могли, разрубленные, превращаться в новую пару. Посему и по сей день не так легко уничтожить их двусмысленность простым раздвоением личности…

От дождя не применить спецсредства, как, например, «Арктику» от обледенения.

Дождь растворяет ангары и здания, и они текут по стеклу, смешавшись с водой.

Сырость углов, размытость прямых.

Н: Падают в воду капли, расходятся концентрические круги. Дождь пытается сделать поверхность нелинейной. Дождь меняет геометрию пространства. Это свойство полей. Дождь — это летное поле в условиях измененной частотности времени, ибо капли задают ему свой ритм. Дождь меняет пространство и время в своем силовом поле.

21 сент.

Летчик берет сырое изделие, помещает его в критические условия и смотрит, как изделие себя ведет. На борту есть уйма датчиков, но все равно — личное ощущение, понимание поведения на тех или иных режимах испытатель должен донести до конструкторов и инженеров. Задачи три: пройти режимы, собрать информацию, передать ее без искажения технологам.

Возможная при этом гибель — РЕЖИМ НАИБОЛЕЕ КРУТОГО ПОДЪЕМА — применяется, когда необходимо «перетянуть» судьбу через близко расположенное препятствие.

Сейчас таковым препятствием для меня является ваше отсутствие, родные мои. Пустота — как пик Ленина…

Вечером небо наконец просветлело.

Садящееся солнце проявило пластинку стекла, и старая оконная пыль, подобно парам серебра, наконец показывает зафиксированный ею момент истины.

Пилот есть переходное состояние человека прямоходящего. Испытатель перегрузок деформирует позвоночник в плоский дощаник. Долгая мучительная будущая жизнь, произошедшая, но еще не дошедшая до человека, как свет от далекой звезды. Пора учиться умирать каждый день, приближая новую жизнь с ускорением вбирающей пустоты.

Н: С высоты воздушных глаз — из корзины черепной коробки видно: подслеповатый яркий шар твоего безумия еще плавает некоторое время, носимый в небе земли ветрами обстоятельств и поддерживаемый горением сердца. Но любовь остывает, зрение сужается к ужасу твоему, градус снижается. Это полет (жизнь) обычного человека.

Чтоб покорить небо, ты должен вырвать его с корнем. Пока небо растет в земле, ты карабкаешься на него, подобно жуку короеду. Оторванным воздухом — вот чем живет шмель, опыляющий влажный цветок. Он никогда не начинает с земли, он знать не знает о стебле — для него есть одно висящее в пустоте солнце. И это солнце — его смерть. Оторви себя от жизни. Не дай ей цвести в себе, укорени смерть сверху, как саргассовы водоросли, — и ты станешь свободным от тяготения.

22 сентября

Облезлые ЛА передвигаются по воздуху, перебирая мохнатыми лапками — не могут выбраться из колеи.

Летаем, как черти, дни и ночи напролет. На тренажерах.

Разбор полетов — словно мебель разбирают для переезда.

Рыщут вокруг нас, улыбаются. Говорят: дабы постичь небо, нужны буря и натиск, а вы слишком мягкотелые для скальпеля. Не взрезать вами дубленые высотные ветра.

Тошнит от них. Ощущение, что вращают на центрифуге во всех плоскостях разом.

Идем с ребятами в кабак. Надо развеяться.

Н: Соответственно трем осям на самолет действуют следующие моменты.

1. Продольный момент, или момент тангажа, стремящийся повернуть самолет вокруг оси Z.

Продольный момент может быть кабрирующим, стремящимся увеличить угол тангажа, или пикирующим, стремящимся уменьшить угол тангажа.

2. Поперечный момент, или момент крена, стремящийся повернуть самолет вокруг оси Х.

3. Путевой момент, или момент рысканья, стремящийся повернуть самолет вокруг оси У, т. е. изменить курс самолета.

23 сентября

Сгорел Толик Куприянов — улыбчивый здоровяк с Енисея. Солнце всегда закатывалось на ночь в его глаза. И он просыпался с рассветом. И летал, как утренний бог. Он был стремительный, как пепел, летящий по ветру, — ни до, ни после, не отставая и не опережая.

А вот же тебе — обыкновенная птица при наборе высоты. Теплое, живое, испуганное тельце попадает в лопасти птицы железной и своими хрупкими костями поверзает многотонную махину на землю. Тяга двигателя резко падает, и, не успевшая набрать скорости, высоты и маневренности, машина падает, как якорь на дно.

Вечером Толик много шутил и балагурил. Потом махнул залпом стакан виски и вдруг подобрался, успокоился и разоткровенничался:

— Братцы, я ведь часов ни разу в жизни не переводил. Ни вперед, ни назад. Жил-то один и вставал всегда в одно время.

Оля была высокая. И, наверное, от этого мысли ее всегда были закрыты от меня, как вершина облаками. Приходила, садилась на край софы. Беременела.

А я настаивал на прерывании, потому как никогда не переводил часы.

Я летчик. Где мне сажать земное семя? Семя мое как звезды небесные…

Когда это произошло в третий раз, она отказалась. И стала полнеть самостоятельно. А я любил ее высокой и влажной, как утес. Понимаете, тяги мне, что ли, не хватило. Не знаю. Но она взяла все на себя, а я устранился. Даже не навещал ее на сохранении.

В мыслях же все время держал. Ладно, думаю, так-то, будет тебе откровение. И стал тайком готовиться становиться папашей. Решил вначале сделать в роддоме предложение. Потом вспомнил, что лучше зарегистрироваться до рождения, чтобы все было полноценно. Купил кольца. И тут — командировка на Новую землю. Я-то был уверен, что успею вернуться. А она умерла при родах, и девочка не выжила. Какая-то патология, которую не углядели. Она же почти впроголодь, оказалось, жила последние месяцы. Я не узнавал, думал, у нее все с деньгами нормально. Идиот.

Так и ушла, думая, что я ее бросил. Считая меня кем угодно, только не порядочным человеком. Сейчас мне все равно, но ей-то каково было? Плакала много, говорили соседки по палате.

Теперь вот хожу на кладбище, крашу оградку аэрозолем и думаю — здесь лежат мои жена и дочка. А я летаю.

Так говорил Толя. Все это было вчера. А сегодня — птица при наборе договорила за него.

Н: Ноги птиц закатали в бетон небесной тверди. Пролетаю мимо их стаи — висят, как утопленники, вытянувшись клювами вверх к луне. Раскачиваются течением воздуха.

24 сентября

Сад шумит. Гулкая подложка принимает на себя яблочную падь, ошибочно считая ветер причиной своих ушибов и гематом.

Перед глазами — «колокол». Тянет-тянет и плавно выходит с заваливанием в штопор. Кто, интересно, выполнял? На Ландина похоже. У него роман с женой начальства. Ириной. Мы ее — про себя — зовем Солохой. Красивая, ведьма. Зря он с ней связался.

Поехал отливать в небе колокола.

Формой им — глина облаков. Звон их слышен будет не скоро еще.

Н: Небо нуждается в нашем участии. Частицы газа сталкиваются слишком редко. Хотя молекулы кислорода при обычной комнатной температуре движутся со сверхзвуковой средней скоростью около 480 метров в секунду, вероятность встречи — то, зачем все элементы во вселенной и существуют, — на самом деле чрезвычайно мала. Люди создают условия, при которых встречи в небе происходят гораздо чаще. А они так нужны его одинокой природе. Или все же обитаемой?

25 сент.

Наконец с утра солнечно.

Солнце в глаза — помеха, однако современные приборы позволяют летать, опустив шторку.

Н: Наше северное солнышко пребывает вечной золушкой. Тыква луны — всегда тыква, а копоть серого неба не отмыть в несколько часов лунного бала. Есть, правда, хрустальная туфелька. Это когда маленькие северные лучи помещены в колодку человеческого сердца. И оно сияет…

Таков вид с земли.

Летчик же всегда пребывает на балу с принцессой. Ибо над серой пеленой испарений — царство света, зажженных факелов, стосвечовых люстр и звездных оркестров.

Д: Вызывал заместитель по хозяйственной части:

— Чем вас ваше положение не устраивает?

— А вы зачем меня с полетов сняли?

— Так мы попросили вашего тела у начальства. В ковер завернули дорогущий и в заготовленную для себя, заметьте, квартиру поселили. Извольте уж проживать, не дергаться.

— Летать хочу.

— В таких помещениях только летучие мыши умеют вниз головой летать.

— Так вы отвалите камень с души.

— В воскресение посмотрим.

Н: В коридорах и учебных классах, в ангарах и мастерских время течет неравномерно. Гляжу в небо — вижу материнское лицо, склоненное над человечком. Оглядываюсь вокруг — можно ходить только с зажженным факелом, трещащим от разлитой в воздухе серы.

Чья воля смотрит в птиц, как в бинокль?

Тропосфера. Царство аэробов. Сплетение звуковых тропов с зрительными тропами достигает максимума. Выпутаться из их сети может только близкий к световой скорости объект.

26 сентября

Насчет похорон Толи держат в неведении.

Вихревые жгуты сдерживают на подъеме.

Неужели вот так?

Главное, не терять голову. Есть катапульта. Кресло. Работает на пиротехнике — но тоже своих фокусов хватает. Во-первых, инерция. Требуется некоторое время на старт. А бывает, и само срабатывает.

Еще одно «преимущество» катапультирования — частые компрессионные переломы позвоночника. Да и просто переломы — обычное явление. Но тут уж либо жизнь целиком, либо по частям. Страшнее люди или эти…

Н: Катапультное кресло — ангел хранитель испытателя чувства неловкости. Надеяться на него надо, а вот полагаться не стоит. Потому как верхом сидят только кузнецы на чертях.

Д: Дошла очередь до заместителя по научно-методической работе. Вхожу в кабинет. Глобус в масштабе 1:2.

— Вы зачем с собой зонт не носите?

— Так ведь…

— Худо. Как без основного прибора определять свое положение будете? Не визуально же?

Сидит, качается в кресле. Авиагоризонт, что ли?

— У меня был чужой. Люди оставили. Но сейчас отдал.

— Отдавать нельзя было. Как без зонта крен определять? Вы, кстати, зачем под фонарем останавливались? Я сверху видел.

— Время смотрел.

— Текущее?

— Твердое.

— Надо бы его получше помолоть — крупная фракция попадается. Годы, месяцы. Зря все это. Надо жить сегодняшним днем. Вы, кстати, ни на кого камень не держите?

— Никак нет.

— Прощайте. И да, Комаров, помните: при выходе необходимо следить за сохранением правильного положения видимых частей фонаря относительно горизонта и контролировать погоду с помощью зонта.

Н: Чувствую себя деревом, изгрызенным жучками, на которое присел дятел — этот санитар леса — и долбит мою древесину, избавляя от короедов. И я не знаю, что больнее — это медленное привычное поедание или тупой долбящийся стук лоботомии.

27 сент.

Сашка-Сашка, ну что ты связался с этой Солохой? Хвост у нее ужасный. Не в тон волосам метелка шеврона. Хотя фигура высшего пилотажа. Тут не придерешься. Всем ее хочется. Все ее хотят. Зовут Эринния. Не Ирина, а прямо аж вот так. В паспорте написано.

Лязг любви? Все в него поляжем.

Н: Одержимость полетами.

Надо мною белые ноги неба.

Мягкими подушечками глаз она бесшумно ступает по моему лицу, втянутые когти ресниц говорят о хищном прищуре ее пращура. Я чувствую ее — глиной плохо обработанных на открытом огне зрачков.

Параллельно взлетает на метле жена зампотеха. Хвост ее растрепался. Губы разнесло в давильне поцелуев.

Реальность сжимает меня внутренней стороной бедер. Она страстна и желанна. И я должен ей соответствовать.

октября первое

Как погиб Сашка? Вылетел за Геркулесовы столбы.

Прилагаю докладную записку:

«Саша должен был разгоняться на Су-27 до числа М, равного 2-2,3. Я должен был его сопровождать на Су-7. Я на такой скорости лететь не мог, и мы договорились о встрече в конце зоны. Мы шли навстречу друг другу с боковым уклонением примерно в 8 километров. Он разворачивался с торможением после достижения М=2,3, и я, подстроившись рядом, мог наблюдать его в тот момент. Когда все это произошло и мы сблизились, я увидел, что с его самолета откуда-то сошли мощные вихри и самолет вдруг стал вращаться. Я немедленно спросил: „Что у тебя?” Саша молчал, его самолет шел вниз, и мимо меня неслось что-то черное. Мы его искали три дня — в самолете его не оказалось. Нашли его сидящим в черном катапультном кресле в двух километрах от обломков самолета. У него была сильная травма головы. На защитном шлеме сильная вмятина со следами красной краски. Такой краской были покрашены центровочные грузы, размещенные в носовой части самолета, в конусе, для уменьшения неблагоприятной задней центровки (видимо, летали без РЛС). Возможно, сорвавшийся груз и ударил его по голове. Непонятно, от чего стало вращать машину. Возможно — полный отказ СДУ. Мы такого не ожидали, ведь было 4-кратное резервирование, хотя в ВВС такой случай был».

В заключении официальной версии комиссии написано: «Причина установлена быть не может…»

Н: Верхняя кромка земли.

Земля, как подсолнух, следит и следует за солнцем. Земля — вечный гелиотроп. Голубой цветок космоса. В черных фасетах семенного зрения.

Звезда горит, как ухо с серьгой. В нее хочется сказать сокровенное, и я шепчу твое имя. Только не помню его. Шепчу и не помню.

2 окт.

Ходим молча. Говорить не о чем. Ребята замкнулись, ушли в себя. Все подавлены. Смерть делается нашей жизнью.

В обед долго сидели в столовой, собравшись за одним столом. Пытались как-то проанализировать ситуацию.

Матвей предложил:

— Давайте прикинем за отчетный месяц, какие у нас были происшествия:

1) Адамайтис выкатился за пределы полосы;

2) Евский катапультировался — компрессионный перелом;

3) разгерметизация…

— Это у меня, — весело встрял Леша Струна. — Сказали, я локтем задел «форточку» на 13 тыщах. Представляете? А как я мог задеть, даже теоретически? Хорошо, костюм сработал.

— А бывало, не срабатывал?

— Не знаю. Без костюма кровь мгновенно закипает.

— И тебя варят в адском котле.

— Да ладно, вам все юмор ваш черный.

— Ты не понимаешь, Леш. Вот твой спортивный костюм, который ты по общаге носишь, пока чего-то не срабатывает.

— В смысле?

— Ну, Лида-то не клюет.

— А, идите вы!

— А высотный, видишь, сработал. Там на тебя никакая сильфида не напала?

— Ладно, все ребята, серьезнее. Четвертый случай — Куприк — птица на взлете.

Пятый — Саша. Самолет развалился в воздухе на сверхзвуке от вибраций.

Я добавил:

— Один человек пропал без вести — вообще до ШЛИ не добрался. Что с ним? Загадка.

Пауза.

— Ребята, это нормально?

— А кто говорит, что нормально?..

— Нас просто вычеркивают.

— Есть доказательства?

— Копаются эти комиссии у самолетов. А что делают, почем знать? Техникам я тоже не доверяю.

— Ну, скажешь.

— У всех аэрофобия — о чем-нибудь говорит?

— И чем мы им не угодили?

— Вопрос.

— В точку. Вроде должны холить и лелеять — растить элиту.

— В стакан налиту.

— Да, пару раз доносилось: мол, элита — это этил, чистый спирит, а наши — так себе — метил.

— Видно, кто пометил.

— Лилиенталь говорит: жертвы неизбежны!

— Кто?

— Профессор Лилиенталь говорил на лекции по аэродинамике, что жертвы неизбежны.

— И жертвам не сбежать!

Н: Снилась волчья пасть. Ее огромные в два ряда белые клыки — как клавиши органа. Я органист. И мне нужно на них сыграть токкату ре-минор. Я погружаю пальцы в пасть и чувствую, что музыка рождается прямо из хруста костей. Сыграл до конца. Волк ушел весь в крови, но какой-то выдохшийся, точно воздух в мехах его вышел — через музыку.

4 октября

Капает кран.

Стрелки двигаются к шести. Приканчивая очередной круг, стрелка отмирает, за мгновение до того — неуловимое для глаза — рождая новую стрелку. Как голубка, передает опыт предыдущего часа из клюва в клюв новорожденному голубку, не теряя ни грамма питательной массы. Эта смесь и есть то непрерывное время, которое, будь оно утеряно одной из кормящих, повлекло бы за собой смерть нового часа и остановку всех хронометров на свете. Так, кажется?

К восьми заявились отец с дочкой, внося в помещение свежие капли дождя, как черенки только что высаженных цветов.

Слова как побуждение к вдоху:

— Видели лестницу? — вполоборота к ней, явно обращаясь ко мне: — Твердотопливный ускоритель разгонной ступени сверхтяжелой лестницы. Ох, не дожил Яков.

— По его классификации тянет только на стремянку.

— Не спорьте — лестница с тремя ступенями. И вам было бы легче. Ну да ладно. Что читаете?

— Голубиную книгу ГОСНИИ ГА.

— Что-то вы не в духе. Гибель товарищей?

— Это несправедливо.

— С чего вы взяли, что жизнь должна быть справедливой? Если бы она была справедлива к нам, мы бы умирали на третьей минуте жизни в этой агрессивной среде. Нет, она именно что несправедливо добра к нам — и мы живы ее бесконечной заботой. Это жизнь вдыхает в наши тела, сжимаемые атмосферным давлением, внутричерепное противодействие, поддерживает арки костей невидимыми кариатидами, подкачивает смыслом существования.

Потом он спросил чаю и долго сидел молча. С дочкой говорили о пустяках — не помню. Вдруг Петр Семенович как-то весь подобрался и четко отрывисто произнес:

— Единственный выход из вашей ситуации — угнать самолет!

Шутка? Я даже рассмеялся. Но они не улыбались. Пионы в вазочке, которые она мне подарила, до сих пор пахнут полынью.

Уму непостижимо. Какой выход? Шпиономания. Пионы. Зачем бы мне понадобилось угонять самолет? Что у них на уме?

Вежливо попросил на выход. Никто еще не отменял 1-й отдел, проверки. Но как-то слишком в лоб. Глупо. Дочка, уходя, бросила настолько осуждающий взгляд, что я подумал — они не шутят.

— Может, лучше ракету?

— Лучше, но ракету не получится. Берите 25-й. У него полоток выше.

Я хлопнул дверью, едва не задев потолка.

Сел за стол и решил записать накопившиеся значки. Погнали!

Смерть — это любое пересечение. Ибо пресечение. Пресечение рода? В отличие от перетекания и излученья. Ткань, плоскость, поверхность — объекты смерти. Лучи и круги — жизнь, ибо нет преткновения. Лучи и волны распространяются. Плоскости секутся, как волосы. Струны тянут вселенную, издают волновую музыку — струнная поверхность бьет по мячу и не может звучать иначе.

А как же крест? Символ смерти. Декартова система координат.

Но и символ воскресения?! Нет. Символ воскресения — пустота. Ибо камень отвален и пещера пуста. Пуста от креста. От тела. Ноль. Круг.

А небо? Символ неба — прицел. Круг с перекрестием.

Вот оно что! Самолет — это крест-мощевик. В смерти сидит человечек — смертное тело. Прожекторы лучей (жизней) пересекаются на нем, и — смерть. Так куда же деваться?

Надо было идти в отряд космонавтов — грустно ухмыльнулся своим мыслям.

Выше смерти — самолета в лучах прожектора — вакуум и абсолютный ноль. Звезды, дышащие светом, и пустота. Но пустота ли?

Там, говорит, Аввакумушка, — вакуум

делает радужный свет одинаковым…

Как сделать так, чтобы моим глазам больше не захлебываться солнечным светом? Тогда бы я мог разглядеть.

Н: Мышеловка глаз захлопнулась, но кусочек сердца наутро снова будет не тронутым. Который раз останется довольствоваться им вместо новеньких мертвых пойманных серых зрачков.

окт. 6

Снова отменены все полеты из-за расследования причин катастрофы. И что их расследовать, если и так все ясно. Это вредительство, а не халатность. Убийство, а не недосмотр.

— Смерть им — как продувка двигателей. Похороны назначены на завтра. В закрытом гробу с обратной перспективой.

Ребята считают, что причиной стали не центровочные грузы в конусе, а КЗА, размещенное в наплыве крыла и сорвавшееся при маневре с перегрузкой.

Обвиняют заместителя конструктора.

Тот приехал на черной «Волге», кричит, как сумасшедший, чего-то, плюется.

— Покрылись гусиной кожей неба и думаете, сразу птицами стали? Мы вас всех эшелонами в Мытищи отправим.

Ребята пару раз его толкнули — успокоился.

Солоха его тоже окрутила. К слову.

Н: Небо серое, но как бы подсвеченное изнутри. Такое бывает. Эта-то серость, эта тяжесть, вдруг раз — и добавляет свинца. И преображается стеклянное небо, вспыхивая горным хрусталем.

Д: Уже давно кажется, что наша школа обучает не летать, а падать. Этакое «Самбо-70».

Сижу в темноте. На земле нет источников света, помимо случайных искр, возникающих от удара одного тупого предмета о другой. Звукоизвлечение более благодарное занятие в нашем мире, нежели добывание огня. Сиди себе в темноте и пой. Если не хочешь стонать.

Н: По окончании жизни тело разрывает все внутренние связи, словно в нем кончилась дружба с собой, требующая обоюдности, и началась любовь, возможная в одиночестве.

7 октября

Похороны опять перенесены из-за расследования. Небо отдано на дознание.

Пошел в главный корпус.

С какого момента все начало светиться? В семидесятые годы удалось решить вопрос с защитой от молний. Однако и сейчас в полете иногда сполохи играют на обшивке, как языки пламени, как огни святого Вита на мачтах корабля. Это понятно. Но сейчас все стало светиться вокруг меня. В комнате, в саду, в коридорах.

Никогда не видел северного сияния, при этом знаю, что оно образуется очень высоко в атмосфере — недостижимо высоко.

Северное сияние в ионосфере — сытость кита, у которого три дня Иона провел во чреве. И могильная сырость космоса разлита.

В пустом здании гулко падают сливы шагов. Никого, точно все уехали, а старого Фирса оставили.

Н: Воздух ионосферы характеризуется высокой проводимостью, преломлением, отражением, поглощением и поляризацией радиоволн. В ионосфере из-за вышеуказанных свойств наблюдаются свечения ночного неба, полярные сияния, магнитные бури.

окт. 8

Начал видеть в воздухе ходы. Могильный холм с кроличьими норами предстоящих полетов. Стал слышать ходики их лап.

Н: Теперь-то я понял. Это только труп неба над нами, только труп неба, а не само небо. Трупное небо гниет вместе с нами в могиле земли, и мы — черви, его пожирающие, а живое небо ходит поверх мертвого, трамбует края, бросает в открытую могилу комья сизого сожаления.

Но я люблю свое мертвое небо, сброшенное с края земли в воздушную яму.

Мое мертвое небо пахнет керосином и живет в сапогах дневального. Мое мертвое небо навалилось на меня и тем самым, вполне возможно, спасло от гибели. Стреляли жестким излучением — еще до истории. Тяжесть его велика, но гнет его — мой хлеб, ибо под спудом атмосферного столба варит мой котелок на своем внутричерепном давлении свой завтрак туриста. Атмосферный столб — один из двух Геркулесовых, за которыми начинается открытый космос. Второй — столбцы Заболоцкого.

Мертвое небо полезно своими всходами и закатками. Но оно никогда не будет живым. И никогда не сделает живым ни одного своего обитателя. Вот почему я люблю тебя, мое мертвое небо. Но я покину тебя, чтобы стать живым, ибо мертвое обладает динамическим потолком, а мне нужно сесть на крышу мира, чтобы увидеть его самые крупные звезды. Свет которых разъест мои глаза, подобно каменной соли, и вложит в пустые глазницы новые хрустальные яйца, из которых вылупится мой прежний взгляд. Да-да, мой прежний печальный мудрый взгляд глубоководной рыбы, который сделался скользким угрем в пиратских водах саргассового неба. О, сколько же водорослей сплелось из наших мучительно воздетых к слепому небу икристых взоров!

Скорлупу новых глаз я оставляю в качестве облаков. В скорлупе много кальция, и ночным птицам, плавающим исключительно на спине, он пригодится для поддержания сил в их марафонских заплывах.

Мертвое небо обладает животным электричеством и земным магнетизмом. Его мышцы сокращаются рефлекторно — тогда дуют ветра или идут дожди. Так у покойников растут ногти и волосы. Кости мертвого неба воскового цвета, и их можно было бы смело отнести к праведным, если бы те, кто использует череп небесного свода в своих целях, не пили бы из него кровь своих жертв. Горе вам, зловредные аэробы, за мучения страдальцев! Аэробы, доводящие до гроба. Летные характеристики человеческой крови известны давно. Red Bull окрыляет! Вы используете авиамодельные кружки, где юные покорители воздуха (едва начавшие приобщаться к ладановым клубам будущей евхаристии через использование канифоли в своих паяльных опытах), вы растите этих будущих царапателей неба с другими намерениями. Вы коптите им стеклышки, чтобы Тот, на Которого и ангелы не смеют взирать, был увиден их краплеными с детства глазками — как бледный кружок световой недостаточности, порождающей в серости буден недостаток сердечности, приводящей в конечном итоге к острой сердечной недостаточности.

Летные характеристики человеческой крови — это страсть влюбленных, сознательно подпитываемая вами: когда огромное сердце двух соединившихся существ требует все большего количества кислорода! Аэробы проникают в кровь и окрыляют. Окрыляют и тут же похищают наши крылья — и скользят на наших крыльях всю долгую ночь любви, в то время как животное грустит после соития.

Небо мое, небо! Бедное небо древних. Икара сожгло не солнце. Икара подвел воск. Использованный в качестве крепежа, он самовоспламенился, когда пчелы, его произведшие, обнаружили пропажу. Никогда не пользуйтесь чужими зонтами.

Прощай же, мое свальное небо, ибо соборное еще только предстоит! Я оставляю тебе тачку, в которой ты можешь возить свое отражение с одного берега на другой.

9 октября

Дай сомнениям только закрасться в душу, пусти одного червячка, приоткрой дверь на цепочке чувства — и они ворвутся, собьют с ног, разграбят и разобьют старинную китайскую вазу сердца.

Ходил по территории института как потерянный. Найденный ответ искал меня, чтобы быть понятым. Механики смеются, кивают головами и тычут в меня пальцами.

Н: Отдали меня Афанасью Пашкову: он туда воеводою послан и, по грехам моим, суров и бесчеловечен, бьет беспрестанно людей, и мучит, и жжет. И я много выговаривал ему, да и сам в руки попал, а из Мытищ ему приказано мучить меня.

Беру повтор! Как в теннисе. Беру челлендж!

Строительство «Челленджера» было начато 28 января 1979 года.

Потерпел катастрофу при десятом запуске 28 января 1986 года.

«Осенний крик ястреба» написан Бродским в 1975.

Солнечный цикл составляет около 11 лет. Сами считайте.

Вспомнил! Вспомнил что-то гадательное. Ты же меня оставила перед отъездом! Как я мог этого не помнить? Врачи говорят, что мозг при сильных стрессах начинает блокировать плохие воспоминания. Ты стояла надо мной, пока я лежал, и все время прощалась, плача и отводя глаза. Потом забрала Лизу и ушла, а я все лежал, глядя в закрытое навсегда небо, не понимая, чем мог тебя расстроить? Облако, стоявшее неподвижно, провожало меня взглядом до горизонта, пока следующее не перехватывало у него грозящий исчезнуть из вида силуэт.

Взрывается двойная звезда «Челленджера». В ночном небе отрывается маленький фрагмент и летит по своей одинокой неправильной траектории.

Бежать. Бежать отсюда в небо. Только бы вырваться из нижних слоев. Дальше притянет центробежная сила хрустального купола.

десятое октября

Выбрал МиГ-25, на котором Федотов в 1977 достиг потолка почти в 38 километров. Решил свечой выскочить из ближнего воздуха на геостационарную орбиту. Иначе мне не быть. Останусь там и замерзну в твердый свет.

Кто-нибудь будет должен помочь мне облачиться. Без защитного костюма и гермошлема не подключиться к кислороду. Потом пройду по рулежке до самолета. Он должен быть подключен к аэродромному питанию. Там все придется делать самому. Подвинуть стремянку, забраться, открыть фонарь, сесть, запустить двигатели. Выбраться и отключить системы питания. На статике никуда не улетишь. Надо на динамике разогнаться и выпрыгнуть на максимально облегченном самолете выше 35-ти километров.

Набрал номер, означенный на визитке «„ЭНРОН” (экспедиция небесных работ особого назначения). Главный инженер Ионин».

— Петр Семенович, поможете?

Н: Выше голову. Выше держи. Плывущий в спасательном круге небесной сферы.

Ночной полет — это 45-минутный сеанс плавания в открытом бассейне «Чайка» при 40-градусном морозе. Мглистый пар стоит над землей. Все тело в тепле, а голова в резиновой шапочке стынет, как леденец. Приходится часто окунаться с головой и мыслями в посюсторонний мир. Пар стоит над землей — испарения звезд не дают увидеть сами звезды.

Фонарь облепили грязевые облака. Суют свои рыла, плющат носы по стеклу, когтями сдирают обшивку. Господи! Самолет вибрирует и теряет управляемость. Тени бросают его друг дружке, как кость. Раздирают, как собаки, тысячелетнее мерзлое мясо мамонта.

В пограничном слое характер движения частиц воздуха отличается от характера движения вне его.

Брысь!

Выше голову, выше нос!

Кучевые облака, перистые. Небесная твердь.

Багровый подбой рассвета.

Рвись!

Свет — с выводящими шлак кровяными тельцами.

Свет, проходящий свой цикл кровообращения. Насыщает легкие звезд, отдает себя телу вселенной, становится венозной тьмой.

Ввысь!