ПОМПЕЯ

Дьячков Алексей Владимирович родился в 1971 году в Новгороде, с трех лет живет в Туле. Окончил строительный факультет Тульского государственного университета. Автор трех поэтических книг.

Алексей Дьячков

*

ПОМПЕЯ

Консервы

Листва облетит и в саду и в лесу.

Пройдешь через старый поселок,

В развалинах дома увидишь лису

И гипсовый горн среди елок.

В бараке разграбленном нет ни души,

Сарай во дворе покосился.

Давно перестал ты куда-то спешить,

Запутался, остановился.

С порога родного не дашь ты зарок

И больше себе не поверишь.

Так жалобно велосипедный звонок

Прозвякает — только уедешь!

Когда ты вернешься, рассыплет во тьме

Зерно черно-белая пленка.

Царапины света, круги на воде,

Нелепый рисунок ребенка.

Игнатьево

Жизнь все сложней, а кажется, что проще. —

Дождь по углу дощатому полощет,

Трясется у штакетин влажных куст.

За сном не успевает бег горошин…

Когда я стану дедушкой хорошим,

Я временем с потомком поделюсь.

Поедем на кукушке спозаранок,

И выйдем — запыленный полустанок,

Не видно ни деревни, ни села.

Пейзаж родной давно забыл о краже.

Не отдышаться, до руин добравшись. —

В дом щитовой крапива проросла.

С наличников дождем побелка смыта.

В густой листве, лишенной колорита,

Состарился про юг забывший грач.

Ты — первый раз, а я — уже который —

Услышим в пыльных стенах коридора

Суровый гул толпы и женский плач.

В свечном дыму запущенного храма

Так плачет, потерявши сына, мама,

Так плачет об отце пропавшем дочь.

Молитвой ночь отсрочим и роптаньем —

Поделимся сердечным состраданьем

И побредем с чужою болью прочь.

Мой внук наивный! И мой мудрый Отче!

Я вижу все отчетливей, все четче,

Как ветер мягко дует на свечу.

Как дети спят в объятьях старых кукол.

Как покидают взрослые свой угол.

А я спешить в дорогу не хочу!

Мне есть каким еще заняться делом.

Когда-нибудь я стану добрым дедом,

Вернется счастье детское в барак.

Захлопнут до утра глухие ставни,

Но прирастет лиловый сумрак спальни

Пространством, отраженным в зеркалах.

Проза

Он уже набросал диалоги вчерне,

Приберег саркастический смех.

Беспросветная осень на фото ч/б,

Б — береза, а ч — человек.

Жизнь условная не обойдется без жертв,

И улыбка сползает с лица.

В ожидание должен сложиться сюжет,

Но герой не прощает отца.

И растет безотцовщина грубый и злой,

Перед зеркалом гладит усы.

Навещает писателя Бог с прописной,

Чтоб под старость раскаялся сын.

Рассыпается капель дождливых драже,

Глянец, как небосвод, обгорел.

Беломорит отец на колхозной меже,

И сентябрьский лес черно-бел.

Без присмотра

Памяти Дмитрия Бакина

Фонарь в листве и темень полустанка

Видны мне в полудреме-полусне,

И Карповка, и Невка, и Фонтанка,

И тьма платформы, и листва в огне.

Сейчас я упаду, бесследно сгину,

Исчезну, навсегда вернусь домой,

Траву сухую медленно раздвину,

Сопротивляясь боли головной.

Передо мною безымянный нищий,

Велосипед в кустах, сырой верстак,

Пройдут и старый дом, пропахший пищей,

И шторы, шевелящие сквозняк.

Сутулые подростки у подъезда

Расскажут, папироскою пыхтя,

Как жечь, вязать и убивать железом

Давал себя, как гладиатор, я.

Как воевал с деревьями, рекою,

Шпаной колхозной, что резину жжет,

В канаве как трясущейся рукою

Запихивал кишки себе в живот.

Чаевничал по-барски, дул на блюдце,

И, собираясь вдруг, считал года,

Чтоб выйти по нужде и не вернуться,

Не появиться больше никогда.

Кровля

Расходятся школьники неторопливо,

Майор производит расчет.

Уставшее солнце, живое, как пиво,

Над парком осенним течет,

На древний пустырь возвращается снова,

В посадку с клочками газет.

За ним торопясь, как на зайца, на слово

Охотится старый поэт.

За дверью распахнутой Каин и Авель —

На санках сидят синяки.

Смирение — камень. Боление — кафель.

Борение — берег реки.

Мы скорбно молчать и томиться устали,

Нас в сад привели не со зла.

Широкая лодка с уловом кефали

На мягкий песок наползла.

Смерть в бане

А тот, на дудке, продолжает дуть.

И я иду на звук, как ходят дети.

Так может для себя наметить путь

Любой, как я тогда себе наметил.

Потом вернулось время. Сразу боль

Нахлынула, и надо мной склонился

С испуганным лицом товарищ мой.

Бардовые тела, чужие лица.

Я взгляд на свет мерцающий отвел,

На стены, кафель, на струю из крана.

Ты как?.. — плыла стена, а кафель цвел

И пенился. А дудка все играла.

Я постарался мысленно собрать

Себя как был — растерян, гол и жалок.

Как глупо, я подумал, умирать

Средь веников распаренных и шаек.

На теле влажном мыльные следы,

В прожилках вен плечо, ключица, горло.

Как странно на себя со стороны

Смотреть. Не на себя уже — другого.

Вода. Хореография пространств.

Веселье лодок весельных осенних.

Ну, здравствуй, радость от покоя — раз,

От света — два, и три — от звезд последних.

Ну, здравствуй, рай, мой домик щитовой,

Где люди пожилые дышат тихо.

Встречай меня, вернулся я домой.

Готовь вино к застолью, Эвридика.

Готовь вино, старуха, я пришел,

Как ты, такой же медленный и старый.

Журчит вода, протяжно, хорошо.

И дудка наконец играть устала.

Мамин дом

Лес потемнел — но каждый ствол отдельно,

Ковыль к волне невидимой приник.

Крестьянская стеснительность растений,

Уверенность деревьев вековых.

Скелет стола, заросший остов стула.

Крапива, хмель и дикий виноград.

Стремительная пена захлестнула

Крыльцо, террасу, контуры окна.

Со стороны другой — без отражений

Фрамуга с форткой, пыльное стекло.

Распахнутая створка без движенья. —

Проем в жилье, где в комнате темно.

Там пахнет тленом, пылью из комода,

Посуда помутнела и литье.

Чтоб пустоту заполнить, с огорода

Того гляди без стука жизнь войдет.

Везде репей и вьюн просунут пальцы.

Не долго в раме зеркалу сверкать.

Вернувшиеся в детство постояльцы

Не смогут в темноте себя узнать.

Петр

В осколке зеркала лицо после войны,

Рубец, царапина, и духа след и праха.

Таким запомнилось — морщины не видны,

А виден глаз. Один. — Зрачок, ресницы, влага.

Потом в лесу, когда из шахты шел домой,

Над тихой заводью сосновый шар искрился.

В воде, подкрашенной линяющей травой,

Среди застывших рыб лик бати отразился.

И вот теперь, достав из ящика трико,

Когда свет лампы моему помог неверью,

Стою и вглядываюсь в деда моего —

В стекле расплывшегося влажной акварелью.

Ульман

Игрушки соберем, но пыль не вытрем с полок.

Заварим липы цвет, душицу и тимьян.

Теперь веди себя как маленький ребенок —

Прижмись ко мне, когда я обниму тебя.

Под бабкин плед я — ночь, а ты закат заныкай,

Чтоб вспоминать любви короткий век спустя

Уже поврозь могли два горьких горемыки

И дачу, и гусей, и сырость сентября.

Из-за того, что дом остался без надежды,

Листвой засыпал сад к скамье тропу твою,

Я думаю о нас, таких не повзрослевших,

По-детски чушь несу и чепуху мелю.

Суббота

Иней с вензелем, в тамбуре — витязи.

Контролер — хоть завязки пришей.

До райцентра добрался на дизеле,

На вокзале купил беляшей.

Пестрый рынок на площади Ленина.

Колокольня, река за горой.

Вид на кладбище — экая невидаль.

Это эхо, октябрь, выходной.

Отраженье нечесаной серости

Вытекает с послушной водой.

Не хватает окрестности резкости.

Ничего, доберем глубиной.

Будем жить здесь не плача, не охая,

Провожать до моста облака,

Наполняя сном каждое облако —

Бить баклуши, валять дурака.

День померкнет, расплавится олово.

Тьма накрутит в листве бигуди.

За столом замусоленным с номером

Инвентарным — с тобой погудим.

Рай расправит над двориком ярусы —

Честный хлеб, мелких звезд на глазок.

Чтобы мутные слезы стекляруса

Разобрать — покрути мелкоскоп.

Свет настойки загадочный, уличный.

Ты увидишь как в детстве, как встарь, —

В переулке пустом рядом с булочной

Погибает последний фонарь.

Помпея

Графит карандашный, воскресный пейзаж,

Проснувшийся двор — голубятня, гараж,

Белье в ярком небе полощется,

И банки разносит молочница.

Ноябрьским солнцем разрушенный дом. —

Сиена и охра на масле льняном.

Войнушка — не ссора базарная,

Подорван состав партизанами.

Обед. Тихий час. Детский плач там и тут.

Моргнуть не успеешь — посыплется грунт,

Нагрянут стремительно сумерки,

Строенья заляпают суриком.

Музейная ночь, в синих складках слюда.

Уже никогда не вернешься сюда,

На снегом прикрытую мусорку,

Где встали деревья, как музыка.