НОВЫЙ РОБИН БОБИН

Новый Робин Бобин

«Nursery Rhymes»/ «Стихи из детской»:

пересочинение с английского и вступление Станислава Минакова

Когда появляются произведения для детей? Как правило, когда писатели сочиняют для своих собственных отпрысков. Или не для своих. Но — именно для детей. А получается — для всех. Поскольку все мы и есть дети. И рождаются, к примеру, восхитительные «Денискины рассказы». Или «Недопёсок» и «Самая лёгкая лодка в мире». Или «Голубая чашка» и «Чук и Гек».

Сто раз читано-перечитано, и неизменно — с восторгом.

Если говорить об английской традиции, то и Алан Александр Милн сочинял истории про медвежонка Винни-Пуха — для своего сына. Кстати, по замыслу это была, скорее, медведёнка, — имя Winnie английским слухом воспринимается как женское.

«А я-то думал, что это девочка», — говорит в прологе отец сыну.

И Борис Заходер в русской проекции ментально точно изобразил Винни-Пуха мальчиком. К слову, может, и не все знают, что кроме прозы Милн написал еще и две книжки «околовиннипуховых» стихов — но о них мы, коль приведется, скажем как-нибудь в другой раз.

Вспомним еще, что Льюис Кэрролл начинал сочинять свои истории о приключениях Алисы — сразу для трех девочек!

…А в начале XIX века для своего шестилетнего сына банкир Уильям Роско написал стихотворную историю «Бабочкин бал», из которой через сто лет большой поклонник английской литературы для детей Корней Чуковский вырастил свой русский парафраз — грандиозную «Муху-Цокотуху».

Мне тоже в свое время захотелось-случилось переводить английские стихи для своих маленьких детей. Кстати, некоторые исследователи считают, что Винни-Пух — это классический образ поэта, поскольку он есть творец и главный поэт Чудесного (по Заходеру) леса, постоянно слагающий стихи из шума, звучащего у него в голове.

Из гула, воспринятого от английского первоисточника, сочинялись и мои переводы.

И не то чтобы в этом был элемент состязательности с предшественниками, скажем, с Чуковским и Маршаком (их лучшие переводные детские опусы были всегда на слуху и читались, повторюсь, многократно), — но, когда пришла пора обучать детвору английскому, я взял в руки тоненькую книжечку английской народной поэзии для детей «Nursery Rhymes», по-нашему говоря, «Стихи из детской». Сочинения эти — считалки, бурчалки, лирические куплетики — пришли, что называется, из глубины веков, улеглись и устоялись в англо-саксонском «ухе сердца», оказали существенное влияние на авторскую литературу новых и новейших времен. Юмористические, порой абсурдистски «туповатенькие», а порой и лирические — эти стихи обладают неповторимой иронией и обаянием. А то и — сарказмом, и даже — противоиронией (а мы-то, наивные, полагали, что сами недавно ее придумали) — словом, тем, что мы привыкли больше считать традицией Кэрролла, Лира и Милна.

Простенькую, мелодичную и очень трогательную народную колыбельную про звездочку («Twinkle, Twinkle, Little Star…») поют теперь чуть ли не в каждом голливудском и британском семейном фильме. Число куплетов — варьируется, иногда сводясь лишь к одному, которым ограничился и я. А «Сова» каким-то естественным для русской традиции образом стала у меня после пересказа «Филином»…

Некоторые опусы «Nursery Rhymes», в которых отчетлива и активна фонетическая, а то и «считалочная» доминанта, всецело отражают детскую жажду звуковой, песенно-орфической стихии, которую любил и подхватывал у детей Чуковский, с его знаменитой квинтэссенцией этого «направления»: «Эки-кики-диди-да!» («Эку пику дядя дал!»).

Это вам не Кручёных с «дыр бул щил…», это — подлинный авангард. Более того, это и есть «реализм действительной жизни», как сказал бы великий «абсурдист» Достоевский.

И это не может не «заводить» сочинителя.

…Однажды мы вышли из Харьковского академического театра оперы и балета с прибывшим к нам на фестиваль поэтом Кушнером и Александр Семенович вдруг обмолвился, что редактирует том произведений Чуковского для новой серии «Библиотеки поэта»^[1]. И спросил меня, в том ракурсе, дескать, как думаете, насколько это корректно: помещать «детского» поэта во «взрослую» серию. И я ответил, «на всю Сумскую»: «Вот и Гиппо, вот и Попо, / Гиппо-попо, Гиппо-попо! / Вот идёт Гиппопотам!..» Кушнер чуть ли не подпрыгнул от мальчишеского восторга и воскликнул: «Ну, правда же, гениально?»

Также вспоминаю, как в начале 1980-х Юрий Левитанский заговорщически и с удовольствием читал нам на заседании литературной студии в Харькове строки из набросков Пушкина к «Фаусту»:

— Что горит во мгле?

Что кипит в котле?

— Фауст, ха-ха-ха,

Посмотри — уха,

Погляди — цари.

О вари, вари!..

Есть тексты такой усладительной природы и в «Стихах из детской».

Адекватные звуки при переводе диалога скворца и дроздихи, правда, приходилось искать свои: «Бил-Сол, Бил-Сол, Бил-Солли! / Бил-Солли, Солли-Билл!»

То же — с Робином Бобином, которого Чуковский пересочинил как дразнилку еще в 1927 году, — а когда это сделал Маршак, я не помню, — но и он не смог не написать свою версию. У меня же «понеслось» по новым орбитам, и вывернулось в финале в некий апокалипсис.

А уж если придется «замахнуться на Шалтая нашего с вами Болтая», то и не знаю, куда эта «считалка» выведет.

Так вышло, что некоторые из этих стихов, известных в том числе и в русских переводах разных мастеров, прочитались мною сегодня по-новому.

Как это в итоге получилось — судить маленьким читателям, «а также их родителям».

    В деревне Биг-Дундук

Жила одна старушка

В деревне Биг-Дундук.

Работала в садочке,

Не покладая рук.

Был тяжек, но осмыслен

Её садовый труд:

Она ждала, когда же

Все сливы загниют.

А после — собирала

В корзину каждый плод

И гнилью торговала

На лавке, у ворот.

«Отдам почти что даром,

Почти что — просто так —

За пять монеток пару,

Две штуки — за пятак!»

И возле той корзины,

У стареньких ворот,

Толпился, рот разинув,

Дундуковский народ,

Твердя: «Видать, набила

Деньжищами сундук!»

Такие люди жили

В деревне Биг-Дундук!

    Сосед

Сосед наш — вот так номер! —

Недавно взял и помер!

Но все-таки не это,

А то

Смешней всего,

Что, господа и дамы,

Наверно, никогда мы —

Ни здесь, ни там, ни где-то

Не встретим

Впредь

Его!

    Робин Бобин

Робин Бобин —

Бесподобен.

Он, как булка,

Кругл и сдобен.

Он, как тумба,

Несъедобен.

Но

На завтрак

Сам

Зато

Съел он

Бубликов

Штук сто!

Это было —

Для разминки.

Ну а после —

Без запинки

Петуха сжевал,

Курчонка,

Солонины

Три бочонка,

Всех коров и лошадей.

После —

Взялся за людей.

Ел селян и горожан,

Пастырей и прихожан,

Толстяков и худосочных,

Всяких — западных, восточных,

Разных — северных и южных, —

И враждующих, и дружных,

Жёлтых,

Красных,

Чернокожих.

Впрочем,

Бледнолицых — тоже

Без отсеву,

Без разбору

Во-от такую съел

Он гору!

Ну а после —

Съел планету,

На закуску,

Как конфету.

И сказал:

«Ну вот, привет!

Что же

Съем я

На обед?»

    Гектор Протектор

Гектор Протектор,

Большой молодец,

Вызван был вдруг

В королевский дворец.

Быстро король

Оценил молодца,

И выставлен был

Молодец из дворца.

    Маркиз Лбом де Лом

Маркиз

По имени

Лбом де Лом

Был

Очень бравый

Маркиз:

Он с храбрым отрядом

Поднялся на холм,

А после

Спустился вниз.

И, на холм идя,

Шёл отряд

Лишь вверх,

А спускаясь,

Шёл — только вниз.

И лишь на вершине

Он был

Выше всех,

И ни вверх

Он не шёл —

Ни вниз!

    Филин

Старый филин

на дубу

Целый век сидит.

Ни гу-гу

и ни бу-бу

Он не говорит.

Очень, судя по всему,

Молчалив, мудрец.

Кто узнает — почему,

Тот и молодец!

    Прекрасный совет

Кто рано спать ложится,

Тот вырастет большим!

Кто поздно спать ложится,

Не вырастет большим!

И мы совет прекрасный

Сейчас тебе дадим:

Ложись-ка спать пораньше

И вырастешь большим!

    Чай

Завари-ка, Чарли, чай,

Завари-ка, Чарли, чай,

Завари-ка, Чарли, чай,

Гости к нам пришли!

Подавай-ка, Чарли, чай,

Подавай-ка, Чарли, чай,

Подавай-ка, Чарли, чай,

Гости все ушли!

    Работяги

Вилли и Филли,

два славных дружка,

В постелях весь день

разминали бока.

И вымолвил Вилли,

обнявши кровать:

«Эй, Фил, лежебока,

пора нам вставать!

Иди в огород,

пока нету дождя!

А я — за тобою...

Чуть-чуть погодя».

    Бетти Блу

Потеряла Бетти Блу

Башмачок свой на балу.

Что же делать

что же делать

что же делать

Бетти Блу?

Надо выйти в круг опять,

Башмачок свой — отыскать

И все танцы

с Пэтом Пэрри

смело

пере-

танцевать!

    Доб и Моб

Жил один чудак,

добрый мистер Доб,

Со своей женой,

доброй миссис Моб.

И у них был пёс —

пёс по кличке Боб.

И у них был кот —

кот по кличке Трот.

Молвит Доб: «Эй, Боб!»

И примчится Боб.

Молвит Моб: «Эй, Трот!»

И примчится кот.

И сидят весь день

у своих ворот

Доб и Моб, и Боб,

и красавец Трот.

    Кабанчик тёти Джуд

Живет кабанчик розовый

У нашей тёти Джуд.

Он не упитан, вроде бы,

Но всё-таки не худ.

Не так велик он, кажется,

Но всё же и не мал.

«Вполне сойдёт — для хрюканья», —

Нам дядя Хью сказал.

    Грустная история

У дедушки Арчи

Жил толстый кабанчик,

Красавец, без всяких прикрас!

Однажды он деду

Был подан к обеду…

И кончим наш грустный рассказ.

    Джерри Халл

Джерри Халл

Совсем не мал.

Правда, шапку потерял,

Когда пас

быка вчера

На носу

у комара.

    Билл и Солли

Один

Скворец весёлый

С дроздихою дружил.

Дроздиху звали Солли,

Его же звали — Билл.

О, как

их свист весёлый

Послушать я любил!

«Бил-Сол,

Бил-Сол,

Бил-Солли!

Бил-Солли,

Солли-Билл!»

    Крошка Джим

Крошка Джим

По кличке Мышка

Из окошка из домишка

В своём крошечном пруду

Чудом

Выудил дуду!

Крошка Джим

По кличке Мышка —

Удивительный парнишка!

Он теперь

Весь день сидит,

Тихо в дудочку дудит!

Сидит, дует в дудочку,

Позабыв про удочку!

    Рыба

Раз, два, три, четыре, пять,

Рыбу я решил поймать.

Пять, четыре, три, два, раз —

Рыба в руки не далась.

Разогнула мой крючок,

Поломала мой сачок:

Не поймать её никак!

Укусила за башмак

(Не припомню, за какой)

И взлетела над рекой.

Громко крыльями плеща,

Буйной гривой трепеща,

И усищами суча,

И ножищами стуча!

Грозным клювом грохоча,

Воя, плача, хохоча!

И в мгновение одно

Как тяжёлое бревно,

В воду шлёпнулась опять:

Раз, два, три, четыре, пять!

    Белиберда

    1

Топоты-топоты-топ!

Мчится по городу клоп!

Люди и звери

Захлопнули двери.

Хлопоты-хлопоты-хлоп!

    2

Стрёкоты-стрёкоты-трост!

Дрозд опустился на мост!

Дрозд опустился —

Мост надломился

И прищемил ему хвост!

    Сом

Сом

По озеру

Гулял.

Сетью Том

Сома поймал.

Сол

Поджарила сома.

Съела Сью

Сома —

Сама.

    Доктор Фостер

Однажды доктор Фостер

Поехал в город Глостер

И до него добрался

Без всякого труда.

Но в лужу он свалился,

Промок и разозлился,

И больше в город Глостер

Не ездил никогда!

Минаков Станислав Александрович родился в 1959 году в Харькове. Поэт, переводчик, прозаик, эссеист, публицист. Переводил с украинского, эстонского, английского, древнегреческого и армянского языков. Для антологии Евгения Витковского «Семь веков английской поэзии» (2007) перевел стихи Анны и Шарлотты Бронте, сэра Роберта Эйтона, Джорджа Уильяма Рассела, Хью Макдиармида, Ковентри Патмора, Остина Добсона, Лайонела Джонсона, Эрнеста Даусона.

В рубрике «Новые переводы» публиковался его перевод драматической картины Уильяма Батлера Йейтса «Голгофа» («Новый мир», 2011, № 2).

Лауреат Международной премии имени Андрея и Арсения Тарковских (Киев — Москва, 2008), Всероссийской премии имени братьев Киреевских (Москва — Калуга, 2009), харьковской муниципальной премии им. Бориса Слуцкого и других литературных и журналистских премий России и Украины. Член Союза писателей России и Русского ПЕН-клуба. В 2014 году был исключен из Национального союза писателей Украины и вскоре был вынужден переехать из Харькова в Белгород.