ПОДАРКИ К НОВОМУ ГОДУ

Покровская Ольга Владимировна родилась и живет в Москве. Окончила Московский авиационный институт. По специальности – инженер-математик. Работала системным администратором, сотрудником службы технической поддержки. Прозаик. Роман «Страна безумия», повести «Аркадиана», «Темный оборот луны» размещены в Интернете. Печаталась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Урал», «Октябрь», «Звезда», «Север», «Юность».

Ольга Покровская

*

ПОДАРКИ К НОВОМУ ГОДУ

Рассказ

Ждали снега, но в конце декабря еще держалась слякотная осень и шли дожди. Пристанционный подмосковный поселок утопал в грязи, мокли голые ветки, почки на кустах набухали, но распускаться не рисковали. На отсыревших досках коробилась краска, горький дымный запах из труб прибивало к земле. Временно безработный Андрей, сбежавший в дедовский домик от укоризненных взглядов жены — главного бухгалтера страховой компании, — выбравшись утром под свист проходящего скорого поезда на белый свет и обнаружив вчерашнюю картину без перемен, поморщился и содрогнулся от промозглого, проникающего сквозь телогрейку холода. Заварил чаю, послушал телевизор — сквозь рябь и шипение, поправляя антенну. Потом выкатил велосипед, поехал в магазин у станции и привез, прикрепив к багажнику, рюкзак тушенки. От последней халтуры оставались кое-какие деньги, это позволяло потратиться на запасы.

Совершив деяние, достаточное, чтобы на этом завершить дневные труды, он вытащил из поленницы охапку дров и снова затворился в домике. Буржуйка не требовала много топлива, а маленькая комната с плотно притертыми дверями служила и спальней, и кухней. Он лежал, смотрел новости по телевизору, пил пиво. Потом застучали в окошко, и, выбравшись на улицу, он обнаружил соседа Илью, еще по-московски собранного, пахнущего одеколоном и автомобильным салоном, а за забором — соседов замызганный джип.

— Болгарку дашь? — спросил Илья. — Замок заело намертво.

Андрей побрел в сарай и вынес соседу болгарку. Потом, когда Илья ушел на свой участок, приблизился к забору.

— Тебе, может, двести двадцать подать?

— А есть удлинитель? В окно лезть неохота…

Андрей выволок длинный шнур удлинителя. С визгом взмыли в воздух искры, тяжелый замок от соседской двери свалился на дощатое крыльцо.

— Попортили? — спросил Андрей озабоченно.

— Нет… похоже, масло застыло.

— Что ж у тебя за масло, в плюс застывает? Вон — снега еще нет… Новый год на носу, а снега нет.

— Может, сломался. Делают на коленке… через пень колоду. Разве сейчас замки?

— Это точно, — согласился Андрей. — Когда не надо — гвоздем откроешь. А когда надо — руби болгаркой…

Илья покатил джип на участок, а Андрей принялся сматывать провод. Отнес болгарку в сарай и залег на диван. Есть не хотелось. Телевизионное изображение то прояснялось, то — когда самолет пролетал над крышей или в стороне — звук пропадал, а экран становился белым, как молоко. К этому самолетному свойству местные жители притерпелись, и Андрей к помехам относился философски, спокойно прихлебывал пиво. Жидкость в бутылке образовывала крепкую пену, словно в пиво добавили стиральный порошок. Андрей взболтал остаток и придирчиво рассмотрел на свет, но в немытом окошке висела сумеречная муть. Тогда Андрей навел бутылку на телевизор — в бутылке замерцали сдержанные блики. Потом он сунул в печку полено и проверил выдвижной ящик. Золы насыпалось достаточно, но выгребать было лень. От колосников шел жар, и сквозь решетку метались огненные отсветы. Печка загудела, Андрей прикрыл дверцу и откинулся на продавленный диван. Новости закончились, и Андрей защелкал пультом, переключая немногие доступные в поселке каналы. Показывали что-то нестерпимое, но выбора не было — иначе пришлось бы вставать и чем-нибудь заниматься.

Потом пришел Илья, успевший переодеться в камуфляжную куртку. В руках задумчиво, словно клешню краба, держал покалеченный замок, откидывая и снова захлопывая болтающуюся полудужку.

— В ночь поеду, — сказал он. — Будут поручения?

Андрей усадил Илью на табуретку у стола, и гость спокойным взглядом изучил Андреево затхлое логово.

— Без изменений? — спросил он.

— Старый я, никому не нужен, — ответил Андрей. Он не уточнил, что не сильно затруднял себя поисками работы. Его слишком выбросило из городского динамичного ритма, он приспособился к оцепенелому безделью, и ему претило втягиваться обратно в образ жизни, казавшийся издалека суматошным беличьим колесом.

Илья щелкнул перепиленной дужкой.

— Смотри. Кризис наступит — вообще работы не будет.

Андрей оживился.

— Кризис — да… курс-то вон какой… падает. Все не как у людей — зимы нет, снега нет… рубль валится. Я антикризисные меры принял. Ящик тушенки сегодня съездил — купил.

Илья невесело хмыкнул.

— Что тушенка… если так дело пойдет — патроны запасать надо, а не тушенку.

— Пока обходилось.

— Это пока.

— Патронов у кого-то обязательно окажется больше, — возразил Андрей рассудительно. — Тогда нужно покупать патронный завод. И агроферму…

В одиночестве Андрей чувствовал себя комфортно, но присутствие постороннего человека вызывало неловкость за гору несвежих тряпок, лежащую в углу, за липкий стол, усыпанный крошками, за банку рыбных консервов, грубо вскрытую ножом, за кривую немытую вилку, за щепки и куски коры, разбросанные по полу. Подумалось, что надо, видимо, прибрать.

— С прошлого раза еще запасы остались, — похвастался он. — Мешок макарон в ящике лежал — нетронутый.

— У тебя прошлый раз-то когда был? — поинтересовался Илья.

— В две тысячи восьмом, тогда вроде крик поднимали. Цены подросли — жена сказала: купи да купи…

Илья отмахнулся. Руки у него уже были испачканы землей и машинным маслом — приехав, он приступил к каким-то работам, и ясно было, что у такого занятого человека смена лет происходит размеренно, и две тысячи восьмой год он ничем не выделяет.

— Фигня была… пугали только.

Андрей согласился.

— Я в детстве кашу ел из крупы, которую бабушка запасла в Карибский кризис. Весь диван у нас был битком набит…

— Купи лучше антибиотики, самые простые, — посоветовал Илья. — И хлоргексидину… он дешевый, купи сразу упаковку — антисептик. А макароны зачем? У тебя ж картошки полон погреб.

Андрей рассудил:

— Картошка долго не лежит… а макаронам что сделается?

Илья передернул мощными плечами под камуфляжной курткой. Воспоминания были ему, здоровому возрастному мужику, не просто неприятны — они ранили его, вызывая непроизвольную телесную реакцию.

— Мне в девяностых зарплату выдавали макаронами, — вздохнул он. — Мы эти макароны, помню, варили… жарили… в кофемолке толкли и пекли оладьи. С тех пор я макароны как-то не очень… не люблю.

Андрей хлопнул ладонью по колену.

— Макаронами! Это тебе повезло. Мягкими игрушками — не хочешь? Или рубильниками электрическими? В Гусе-Хрустальном, по-моему, до сих пор зарплату люстрами выдают… мы мимо ехали — поезд час стоял, так мимо окна целый час эти люстры туда-сюда носили, подвесками трясли.

Пока Илья кивал, войдя в горестную прострацию, Андрей внес свою лепту в картину двадцатилетней давности.

— Тетка у меня, помню, плавленый сыр из творога и соды как-то замешивала… жена кильку в духовке чайной заваркой заливала и пекла — вроде шпротов получалось, не так противно. И ребенок маленький! А я, помню, спирт этот мерзкий… активированным углем очищал… и марганцовкой. Я с Арбата на троллейбусе ездил — он тогда с Калининского налево, к Манежу заворачивал… там у гостиницы «Москва» по вечерам проститутки стояли… Бабищи как коровы — в куртках… в рейтузах с начесом… Машина у гастронома остановится — они бегут… Я все помню… не удивишь.

— Ну, сейчас не так и обидно, — сказал Илья и еще раз клацнул замком. — Вроде хоть за дело какое-то…

Он поднял голову, прислушиваясь к очередному самолетному проходу.

— У тебя-то с работой нормально? — спросил Андрей. — А то ведь: если надолго кризис — разоряться начнут…

Илья искривил рот ухмылкой.

— Переживем, — сказал он. Подумав, еще повертел замок, загляделся на скважину внимательно, как будто на поцарапанной металлической поверхности были символы со смыслом. — Одно только: помереть хочется — хорошо… после этой дряни. Всю жизнь — лямку тянули… какой я только фигней ни занимался! Кто-то должен ответить? Не дождемся… так хоть помереть как люди…

Андрей слегка оторопел, потому что умирание — любого качества — не входило в его ближайшие планы, а Илья неожиданно улыбнулся широко, лязгнул напоследок замком и распрощался. Поглядывая потом в окошко, Андрей видел, как сосед за забором опрокидывает бочку и устанавливает ее кверху дном. Проникнувшись положительным примером и сделав над собой усилие, Андрей все-таки взялся за расхристанный веник и подмел пол, выгнав мусор прямо на крыльцо. Потом с чистой совестью доел из банки толстолобика в томате. Вытер изнутри банку хлебом, зажмурился от сытого удовольствия и рычажным усилием о край стола открыл новую бутылку пива. Набрел, переключая каналы, на сходку комментаторов, твердящих о падении нефтяных цен и о враждебных происках. А к вечеру приехал сын Костя — без шапки, со взбитыми ветром светлыми волосами, в легкой курточке — по молодежной моде. Поставил у двери сумку и скривился от запаха псины, тяжело висящего в отцовой каморке.

— Не надо, — отказался он от угощения, брезгливо косясь на засоренный стол. — Я сейчас обратно, семичасовой электричкой. Вон — мать тебе прислала…

В красивой спортивной сумке — Андрей отметил, что хлипкая молния на ладан дышит — оказались все те же консервы, несколько пачек печенья, сыр, пакет мандаринов и несколько измятых в дороге общепитовских пирожков.

— Мать спрашивает, почему ты трубу не берешь, — процедил Костя неприязненно. — Она вчера весь день дозванивалась.

В ответ на высокомерную мину сына отец навесил на лицо шутовскую издевательскую ухмылку.

— Так это… разряжается, телефон-то.

Костя непроизвольно сморщил нос.

— А электричество отменили?

— Бывает, выключают, — подтвердил Андрей, кивая с нарочитой угодливостью. — Генератор купить надо… с дизелем не пропадем.

Костя отодвинулся от замызганной телогрейки, свисающей с вешалки.

— Еще землянку вырой. — Он покосился на груду тряпок и на телевизионный экран. — И лошадь заведи. Лежишь… смотришь черт знает что… что ты смотришь?

— Выключу, сынок, выключу, — проговорил отец с ехидцей. — Если не нравится…

Костя, оглянувшись, непроизвольно протянул руку к велосипедному колесу, чтобы ощупать, как надута шина, но, заметив грязь, отдернул руку с полдороги. Андрей под курткой заметил у сына новую рубашку с разноцветной клеткой, в плетениях которой видна была розовая полоска, и сделалось странно: он не привык видеть на мужчине вещи розового цвета. Хотя ничего особенного не было в том, чтобы кто-то носил розовое, и Андрей был равнодушен к стилям одежды — просто он отметил, что именно этот цвет отчего-то бросается в глаза.

— Да мне что… смотри, пожалуйста. Духовными скрепами проникаешься? Бег по эволюционной лестнице вниз — зомбоящик и пиво… домой-то собираешься?

— Боюсь, сынок — помешаю… — произнес Андрей смиренно. — Ну, если позовете — приеду, конечно…

— Вот глупости.

— Что ж ты так: глупости… отцу-то.

Костя поджал губы.

— Мать спрашивала — чего тебе подарить на Новый год? — спросил он сухо.

— На Новый год-то? Да где он, этот Новый год… его и не видно. А знаешь, что? Подари мне снег.

— Что? — не понял Костя, сосредотачивая взгляд.

Это серьезное выражение у него было материнское, а цвет глаз — ярко-бирюзовый — достался от деда по отцовской линии, и Андрею было забавно наблюдать молодое и привлекательное собрание черт от противоположных людей.

Он вздохнул и задернул пыльную занавеску, за которой на улице окончательно стемнело.

— Разве это зима? Новый год, а снега нет… лужи по колено. Вот чего мне к Новому году не хватает, сынок. Но ты этого не можешь, правильно? И мама не может… при ее возможностях и умениях… которые заслуживают всяческого уважения…

Костя сделал каменное прокурорское лицо — совершенно как его мать, когда та бралась демонстрировать глубину душевных травм, которые наносит ей непутевый муж.

— Не могу, — процедил он, не подозревая, как трогательно выглядит со стороны его голубоглазая надутость. — Господи, в стране неизвестно что творится, а тебе снега не хватает.

— А что в стране творится? — осведомился Андрей с наивным удивлением.

— Ничего, — проговорил Костя после паузы. — Для тебя — ничего. Для тебя — все в высшей степени органично… Ты как рыба в воде себя чувствуешь… при любом режиме.

Он еще скупо поотвечал на вопросы об учебе, о том, как они живут, и, подняв воротник куртки, отправился в свое неотапливаемое логово на второй этаж. Андрей слышал, как сын ходит по комнате, как он со скрипом открывает шкаф, и через какое-то время Костя вернулся к отцу, укладывая в сумку титановую кружку и стопку дисков с фильмами. Вежливо, с оттенком неудовольствия, попрощался и поспешил на станцию, а Андрей очистил мандарин, вдыхая едкий цитрусовый аромат. Потом открыл третью бутылку пива. Положил очистки к печке, предчувствуя запах высохших корочек, как в детстве. В телевизоре к тому времени что-то мельтешило — кажется, бегали и стреляли, а звук пропал окончательно. Настраивать антенну в потемках не хотелось, и Андрей предпочел здоровый сон. Когда он выключил свет, навалилась глухая темнота, окошко полностью сливалось со стеной, и на улице из звуков только стучали колеса проходящих поездов, но не было живого человеческого присутствия: ни голосов, ни шагов, даже машины не ездили. Соседское окно тоже не светилось, и Андрей подумал, что Илья, наверное, уехал. Колеса стучали где-то до часа ночи — пока уходили из Москвы ночные поезда, и потом установилось безмолвие. Ночью Андрей выбрался во двор — на него из кромешного мрака дохнуло резким морозным холодом.

А утром, когда он проснулся, было светло. Окошко замело снегом, по краям образовалась толстая пушистая рама, внутри билась густая метель — так, что не видно было веток и забора напротив. Андрей накинул телогрейку, распахнул дверь, окунаясь в снежный вихрь, и блаженно вдохнул. Нависшее небо было серым, грозовым — зато все, что ниже, светилось ликующей белизной. Свежий нетронутый покров лежал на земле, на крышах, на проводах. Вода в ведерке замерзла. Соседский участок выглядел необитаемым. Насладившись радостными ощущениями, Андрей вернулся в дом, пересчитал оставшиеся деньги и оделся, чтобы идти за пивом.

Он шагал по улице, снег летел ему в лицо, оседал на ресницах, растаявшая вода стекала по щекам, но Андрей только бодро оглядывался по сторонам и приговаривал:

— Ну, наконец-то… вот и хорошо… теперь можно и Новый год встречать…

Магазин у станции украшали к празднику — крепили на крышу ядовитую мигающую гирлянду, увивали дверной проем пластиковой мишурой, изнутри вешали снежинки, грубо вырезанные из бумаги. Пенсионер Михаил Евгеньевич, покупавший сметану, возбужденно повернулся к вошедшему, махнув полой расхристанного армейского тулупа.

— Здорово! Что, продрал глаза? Проспишь царствие небесное!

— Так вроде не наступило. Или пора в простыню зашиваться?

Андрей спохватился, что с утра еще не включал телевизор — не хотел убивать ликующее погодное настроение. Знал прекрасно, что, в противоположность природному настрою, цивилизованный мир норовил подкидывать неприятности.

— Тебе не наступило, радуйся. Вот соседу твоему…

Андрей замер.

— Какому соседу?

— Илюше! Ты видел его вчера? Он чего приезжал — в баню, что ли?

Андрей потряс головой, осмысливая услышанную фразу.

— Не топил он баню… Он замок спилил… бочки перевернул… а что случилось-то?

Михаил Евгеньевич энергично крякнул.

— Удачно время выбрал… Что случилось? Пять машин столкнулись на трассе! Ленка наша на «скорой» дежурила, выезжали. «Мазда» на встречку вылетела — двоим прямо в лоб, и еще двоим сзади досталось. А «мазда»-то эта как танк. Ленка говорит — «жигули» стояли… передок до самой кабины — как обрублен! Только зонтик, говорит, из этой гармошки торчит… Трое — насмерть… Вот скажи, ну какая сука лезет на скользкую трассу в штормовое предупреждение? В декабре? На летней резине? На скорости сто двадцать? Сегодня везде по-любому-то день жестянщика — ползи, как улитка! Придурка не жалко, прости господи… но ведь люди гибнут! Женщина еще была — молодая, говорит… лет тридцать…

Продавщица Света плаксиво скривила губы.

— На этом повороте все время, — жалуясь, вставила она из-за спины Михаила Евгеньевича. — Нормальные люди давно бы отбойник поставили. За мужа боюсь: невозможно…

Забыв, зачем пришел, Андрей очухался на магазинном крыльце. Белые хлопья все кружились, кое-где подтаяло, и на ступеньках сделалось скользко. Земля еще не замерзла, и покупатели испещрили рыхлую порошу у дверей затейливыми дорожками грязных следов. Андрей постоял, бездумно изучая подошвенные отпечатки, свыкаясь с поворотом событий и отгоняя видение вечера. Потом молча развел руками — он что-то хотел сказать самому себе, но не находил слов. Спустился с крыльца, побрел домой, но через несколько шагов вспомнил, что ничего не купил, и вернулся.