КАК ПОПАСТЬ НА КАРТУ СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ

Козлов Владимир Иванович — поэт, литературовед, журналист. Родился в 1980 в г. Дятьково Брянской области, окончил школу в г. Волгодонске, получил филологическое образование в Ростове-на-Дону. Автор поэтических книг «Самостояние» (М., 2012) и «Опыты на себе» (М., 2015). Подборки стихов, эссе и статьи печатал в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «Знамя», «Новый мир», «Литературная учеба», «Новая Юность». Доктор филологических наук, автор научной монографии «Здание лирики. Архитектоника мира лирического произведения» (Ростов-на-Дону, 2009), книги «Русская элегия неканонического периода: очерки типологии и истории» (М., «Языки славянской культуры», 2013). Преподает в Южном федеральном университете. Возглавил Центр изучения современной поэзии в ЮФУ. Под эгидой Центра с 2013 года проводятся ежегодные Дни современной поэзии на Дону, научный семинар «Языки современной поэзии», издается литературно-исследовательский журнал о поэзии «Prosodia». С 2007 года руководит деловым журналом «Эксперт ЮГ», входящем в медиахолдинг «Эксперт».

Владимир Козлов

*

КАК ПОПАСТЬ НА КАРТУ СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ

От имени Центра изучения современной поэзии Южного федерального университета я последние три года приглашаю гостей на ежегодный фестиваль Дни современной поэзии на Дону, на ежегодный всероссийский научный семинар «Языки современной поэзии», веду общение с авторами от имени литературно-исследовательского журнала о поэзии «Prosodia», который выходит в Ростове-на-Дону с 2013 года. И все, что сказано ниже, я в разных вариациях и последовательности, как правило, рассказываю гостям просто в порядке честного пояснения, что мы пытаемся сделать в своем городе. А коротко говоря, мы пытаемся в нем создать такую инфраструктуру, которая позволяла бы вписать город в процессы, идущие в современной поэзии. Делаем мы это затем, чтобы не было нужды ездить в Москву ради удовлетворения естественных потребностей, вызванных любовью к поэзии. Услышать мою повесть довелось и Андрею Василевскому, главному редактору «Нового мира» и преподавателю Литинститута, во время визита в Ростов осенью 2015 года^[1] — он-то и предложил попытаться обобщить этот опыт в высказывание. Думаю, что это высказывание интересно прежде всего методикой дела — логикой не особенно оригинальных рассуждений и действий, которые при сравнительно небольших усилиях и затратах, но при условии четкого понимания цели и системном подходе позволяют создать литературную среду в отдельно взятом — а теоретически любом — городе.

Ситуация институционального кризиса в литературе

Иметь доступ к литературной среде — естественно. Это почти так же естественно сегодня, как иметь водопровод, — даже помня о том, что не везде решены проблемы с водопроводом. Почему человек, считающий нормальным то, что прямо к нему в квартиру по сложной системе труб подается вода, не может точно того же требовать от поэзии?

Теоретически — может, но, конечно, на деле так он к проблеме не относится. Доступность поэзии в глубине России гораздо ниже доступности водопровода. В Ростове-на-Дону мы попытались эту проблему решить. И пока решали, рефлексировали.

В большинстве российских городов литературная среда, даже если пыталась возникнуть, остается на зачаточном уровне. Сегодня это нормально, даже не нужно лишний раз сетовать на свой городишко. Плохо почти везде. Все, что мы знаем о Санкт-Петербурге, должно было нам говорить о том, что там-то уж должно быть все в порядке, но и там далеко не в порядке, а второго Петербурга в России нет — и хватит об этом: надо просто принять ситуацию и не обманывать себя.

Но литературный процесс в современной поэзии, однако, идет — и это тоже очевидно. Он идет, как правило, не задевая мест вашего проживания. И если вы действительно интересуетесь поэзией и находитесь за пределами Москвы, то наверняка вы чувствуете на себе целый комплекс профессиональных проблем.

Вы не имеете прямого доступа к свежим книгам в необходимом ассортименте. В вашем регионе нет серьезных издательств, могущих похвастать свершениями в поэзии. Живые гениальные поэты рядом, возможно, и есть, но вы о них не знаете, поскольку их пока не особенно печатают в Москве. У вас нет шансов повстречать известного живого поэта ни на его творческом вечере, ни за барной стойкой, где вы порой оказываетесь по пятницам. Вам негде сформировать и существенно подпитать свой интерес к поэзии. Наконец, если вы сами пишите, вам, скорее всего, некуда отнести рукопись, не с кем обсудить то, что вы делаете. Нет той среды, в которой вы могли бы осознать себя в профессии, а значит — не маргиналом. И если вы упорствуете в своей любви к поэзии и тем более — в занятиях ею, то, кем бы вы ни были, вы к роли маргинала неизбежно мигрируете.

Я сейчас разматываю этот клубок не самых оригинальных данностей с самой практической целью. Если его не размотать, совершенно неясно, в какой мере условная группа заговорщиков способна изменить среду в отдельно взятом поселении — за что ей имеет смысл браться, от чего не опустятся руки через исторически короткое время. Поэтому возвращаюсь к типовой ситуации, в которой находится любитель и, возможно, даже служитель поэзии, проживающий за МКАД.

Быть маргиналом некомфортно. Думаю даже, что сегодня это как-то противоестественно. Не хочу показаться ханжой, но должен напомнить, что все романтические ассоциации с маргинальным существованием связаны с этапом, когда оно было способно породить целую социальную страту. Например, поколение «дворников и сторожей». Я этого времени не застал — возможно, мне не повезло. Страта на самом деле не может быть маргинальной. По-настоящему маргинальны упорствующие одиночки. Они пугают здравомыслящего человека современности своей агрессией — даже если они называют ее любовью к поэзии.

Человек, ощущающий дискомфорт от того, что он вынужден превращаться в городского сумасшедшего лишь вследствие своих естественно возникших потребностей, скорее всего уедет в Москву. Где с высокой долей вероятности испытает противоположную проблему — именно то, чем он выделялся дома, смешивает его с литературной толпой. И тем не менее он будет в выигрыше: в профессиональном вопросе он приобретет по всем пунктам, по которым ранее недополучал.

Причем тут надо назвать главное приобретение. Все названные «региональные» проблемы не абсолютны — и книжки какие-то доходят, и поэты какие-то доезжают, и издавать иногда что-то получается. Есть только одна абсолютная — проблема уровня. Реально тянуться можно только к тому и к тем, что и кто задает, определяет уровень мастерства. Поэт хочет не столько того, чтобы его стихи были напечатаны, сколько признания права его собственного голоса на существование в поэзии — а это право условно присваивается лучшими представителями цеха и теми, чей вкус отчасти определяет, как выглядит лицо современной поэзии сегодня. Несмотря на то, что эти роли в ряде случаев совпадают, нужно подчеркнуть, что именно влияние институтов вкуса на литературный процесс выше влияния на него даже именитых поэтов. К таким институтам относятся серьезные литературные журналы, авторитетные премии, издательства, творческие объединения, уровневые фестивали, независимые критики и литературоведы, университеты. Нельзя не отметить, что сегодня приходится использовать эти избыточные эпитеты — «серьезные», «авторитетные», «уровневые» и т. д., поскольку все это разнообразие формально может присутствовать, но своей функции институтов вкуса при этом не выполнять. Чаще всего именно так и происходит.

И в поэзии, и в литературе в целом у нас сегодня именно институциональный кризис. Спасибо наследию, у нас остались «толстые» журналы, но они за редким исключением пребывают в состоянии униженных и оскорбленных — им, увы, еще предстоит определиться со своим статусом в современном мире. У нас есть несколько авторитетных премий. С издательствами, издающими поэзию, уже хуже — сделать стабильным этот некоммерческий вид деятельности, сохраняя качественный уровень, удается единицам. Фестивалей — много, большинство — никакому качественному уровню не соответствует, несмотря на то, что на них заезжают именитые поэты. Университеты от современного литературного процесса оторваны, исключение до недавнего времени было только одно — Литературный институт им. Горького. Возможно, это одна из причин небывалого кризиса в критике. А это в свою очередь означает, что прослойка гидов, коммуницирующих с условно непосвященными, по факту отсутствует. При этом несложно убедиться в том, что большая часть людей, считающих себя посвященными, на самом деле таковыми не является — в виду почти полного непонимания того, что происходит в современной поэзии.

И тем не менее если где-то хоть какая-то институциональная среда и присутствует, то, конечно, в Москве. Поэты могут произрастать где угодно, но узнаем мы о них по московским публикациям, изданиям и выступлениям.

Безусловно, я не могу не понимать, что предложенный взгляд упрощает реальную картину, но зато — обостряет проблему, о которой я хочу сказать, — а второе мне сейчас важнее. Возможность чуть усложнить картинку мне еще представится.

Пока же — следующий принципиальный для меня логический шаг: описанная централизация литературной жизни в России глубоко порочна.

Почему самодостаточный человек, сформированный реальностью того или иного региона, возможно, как мало кто в силу поэтической остроты взгляда понимающий его специфику, любящий даже его недостатки, пустивший корни в его родословную, нашедший себя в его современной жизни, должен уезжать только потому, что имеет глупость или слабость любить поэзию и заниматься ею? Я бы сказал, что сам этот вопрос настолько антигуманистичен, что нужно совсем не считаться с человеком, с тем, что составляет естественный смысл и плоть его жизни, чтобы не задаваться им совсем, принимая решение о немедленном бегстве. Бегство — для людей без корней, для людей, рвущих с корнями, возможно, по ряду уважительных причин. Но ведь существуют и люди, для которых нормально не рвать со своей средой. Для меня же лично, например, сформулированный выше вопрос столь нелеп, настолько противоречит представлению об элементарном человеческом достоинстве и здравом смысле, что я попадаю в тупик. С одной стороны, я отчетливо понимаю, что некая далекая литературная среда никогда не будет поводом расстаться с любимым и обжитым мной миром, с другой — ничем в своей жизни я не занимаюсь так много и долго, как поэзией. В этой точке абстрактный анализ заканчивается и начинается деятельность.

Из чего складывается среда

В 2013 году мы создали Центр изучения современной поэзии при Институте филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета. Проект, который с тех пор реализует Центр, имеет название для внутреннего пользования — «Ростов-на-Дону на карте современной поэзии». Цель проекта — сделать так, чтобы литературный процесс, который так или иначе идет в нашей поэзии, заворачивал и в Ростов-на-Дону, обогащаясь и обогащая нас, тут проживающих. Задача специализированного Центра — генерировать проекты, которые содействуют достижению цели.

Первым делом мы запустили ежегодные Дни современной поэзии на Дону — в этом году они прошли уже в третий раз. За три года в городе провели полноценные творческие встречи Михаил Айзенберг, Алексей Алехин, Максим Амелин, Герман Власов, Сергей Гандлевский, Анна Золотарева, Всеволод Константинов, Виктор Куллэ, Олеся Николаева, Александр Переверзин, Григорий Петухов, Алексей Пурин, Ганна Шевченко. С авторской программой «Звуковая поэзия» приезжал Павел Крючков.

Принципиально было проводить мероприятие на базе университета и от имени университета. Получается, что университет поддерживает своим авторитетом проект в целом — да и поэту приятнее получать приглашение выступить от специализированного Центра, чем от физического лица, пусть даже и знакомого. С другой стороны, филологическая молодежь — идеальная аудитория для восприятия современной поэзии. А в каком возрасте и, главное, где еще знакомиться с нею, если не во время обучения на филфаке? Между тем по своему опыту могу сказать, что современная поэзия — пробел в образовании. Даже выпускник филфака с красным дипломом может не знать о ней почти ничего — в программы она пока не помещается. Университетская аудитория по факту знала лишь нескольких из приглашенных нами, с остальными — знакомилась, но знакомилась, уже будучи уверенной в том, что отбор производил университет, а значит, имена, может, и не совсем известны, но точно неслучайны. Этой аудитории нужно только предложить глубокий, но доступный разговор о современной поэзии — и интерес будет. В целом могу уже сейчас сказать, что мы не ошиблись.

При этом мы предложили особенный, простой и свободный формат — творческая встреча с автором на час-полтора. Аудитория попадает в распоряжение приглашенного гостя — и он строит общение на свое усмотрение, дозируя чтение стихов, монологи, разговор, размышления. Для нас это была существенная альтернатива коллективным чтениям — самому популярному формату современных поэтических фестивалей. Он хорош для тех, кто хорошо друг друга знает. А мы решили взять отбором неслучайных авторов и полным погружением в их мир. У нас нет поэтов, которые приехали или пришли за компанию почитать, пробились к микрофону. Принцип другой — почитать где-либо сегодня не проблема, но пообщаться с автором определенного уровня, специально приглашенным, — это особенная история. При этом в число выступающих мы включали и представителей поэтического Юга. Среди них бывали еще ассоциирующаяся с регионом Надя Делаланд, таганрожцы Сергей Гузев и Олег Хаславский, ставрополец Станислав Ливинский, Александр Месропян из хутора Веселый Ростовской области, донской технолог медицинского оборудования Александр Соболев, сотрудник местного МЧС и прекрасный переводчик французской и итальянской поэзии Александр Триандафилиди — и я сам. С одной стороны, мы сразу отсекли бродячую публику, жаждущую бессмысленного и беспощадного самовыражения у микрофона, с другой — сделали Дни современной поэзии на Дону местом знакомства и общения между нашими гостями и южнороссийскими поэтами, чей уровень у нас сомнений не вызывает. Получили довольно глубокий и ненапряжный формат — и аудитория мероприятия, по нашим оценкам, растет.

Ко времени проведения первых Дней современной поэзии осенью 2013 года уже был полностью сформирован замысел нового журнала, формат которого был в результате определен как «литературно-исследовательский журнал о поэзии». Название пришло не мгновенно, но, когда пришло, сомнений уже не осталось — «Prosodia», причем намеренно — латиницей, чтобы понятно было на любом языке, и с необязательным в данном случае латинским знаком долготы — как знак принадлежности к большой традиции. Слово есть почти на всех языках и означает как звуковую организацию речи, так и науку, ее изучающую. «Просодия — это, пожалуй, главное слово в нашем деле», — сказал в разговоре со мной поэт Олег Григорьевич Чухонцев, и последние сомнения отпали.

В организационном смысле журнал — это, конечно, уже куда более сложная задача. Но сначала об идее.

Она родилась не на пустом месте. С 2005 года я писал в «толстые» литературные журналы — прежде всего в «Вопросы литературы» и «Арион» — о современной и классической поэзии. В течение последующих восьми лет я защитил две диссертации — в МПГУ и РГГУ. Одна была о том, как в принципе устроен и в каких терминах описуем мир лирического произведения, другая — о том, как выглядит типология и история русской элегии последних двух веков. Несмотря на эту академическую деятельность, которой благоприятствовало стечение целого ряда обстоятельств, я всегда относился к тому, что писал, совсем не академически. Думать о стихах, о значительных поэтах, о поэтических шедеврах естественно для того, кто занимается собственно поэзией, — публикации моих стихов начались чуть позже, но тоже были регулярными. При этом я хорошо видел, насколько современная и без того слабая критика не использует того, что «умеет» филология, — я говорю прежде всего о способности читать и понимать поэтический текст. Вместо того чтобы читать, критика очевидным образом злоупотребляет «работой локтями» на поэтическом Олимпе — это всегда вызывало у меня острейшее неприятие. С другой стороны, филология либо оставалась слепа к современному литературному процессу, либо начинала заниматься техническим препарированием сомнительного материала, напрочь отказываясь от ответственности за вынесение эстетических суждений. А мне-то казалось, что никто не имеет так много оснований для того, чтобы их выносить!

Опыт работы с «толстыми» журналами был важен еще и потому, что хоть какую-то репутацию на старте в этой сфере иметь нужно. Мне кажется, что без нее сложно получить произведения от уважающих себя поэтов и критиков, даже если вы платите гонорары. А мы не платим гонораров.

Итак, своеобразным результатом восьми лет работы с «толстыми» журналами стало мое понимание того, какого журнала у нас нет. Во-первых, это журнал не столько для писателей, которым надо опубликовать новые пласты неопознанных текстов, сколько — для читателей, для их читательского опыта. Ведь проблема восприятия современной поэзии в существенной степени состоит в том, что навык понимания современных стихов массовым читателем утерян. И вследствие этого современная поэзия — но не поэзия вообще! — потеряла массового читателя. Сейчас у человека стороннего, но интересующегося, по большому счету, нет шансов самостоятельно разобраться в том, что происходит в современной поэзии, которая требует владения контекстом, гида по сегодняшнему читательскому опыту. Самостоятельно сориентироваться в сотнях имен такой читатель не в состоянии. Даже если ему нравится чье-то стихотворение, он все равно не доверяет собственному мнению о нем. Но это не значит, что современная поэзия не вызывает у него интереса. Более того, предположили мы, если мы будем просто помогать заинтересованному человеку сориентироваться в поэзии, то тем самым мы будем работать и на расширение аудитории русской современной поэзии как таковой. Это нам подходило.

В результате раздел поэзии в журнале занимает меньше пятой части, остальное — рецензии, статьи, эссе, архивные публикации, а все это — прежде всего опыт чтения и мысли о поэзии.

Базовой ценностью журнала мы назвали именно установку на добросовестное прочтение произведения, что особенно важно во времена, когда писателей временно больше, чем читателей. Но условие ответственного прочтения — это понимание историко-литературных сюжетов и жанровых традиций, умение читать текст, не нарушая логики художественного образа. Без филологического знания, которым сегодня брезгуют многие критики, не обойтись, потому и формат — литературно-исследовательский. Как следствие — мы верим в университетский мир: именно здесь наиболее логичное место для глубокого знакомства с языком поэзии. Четвертая базовая ценность — сама литературная традиция, без понимания которой невозможно оценить индивидуальные заслуги пишущего. Традиция постоянно и бесконечно нова, когда с нею работает талант и тем более гений. И наконец — поэзия — это просто интересно: она говорит о современности то, что за нее не скажет никто, и нам интересно, что именно она говорит. И мы можем помочь понять этот язык. Ну и последнее — производное: предложенный ракурс взгляда меняет представление о том, что происходит сегодня с поэзией в России и за ее пределами.

К тому времени я довольно неплохо представлял, как выглядит журнал с точки зрения организации. С 2007 года я возглавлял редакцию регионального делового журнала «Эксперт ЮГ» — и имел опыт выстраивания всех процессов с нуля. При этом помогло и то обстоятельство, что деловая пресса живет в более агрессивной среде, — оставалось только использовать некоторые наработки на литературном поприще.

Журнал был официально зарегистрирован в Роскомнадзоре в начале 2014 года. В организационную основу была положена западная схема, подсмотренная у таких журналов, как американский «Poetry». Учредителем журнала выступила некоммерческая организация «Инновационные гуманитарные проекты», издателем стал Центр изучения современной поэзии ЮФУ. На самом деле могло не быть ни того, ни другого — но тогда не было бы и институтов. Именно благодаря некоммерческой организации удалось привлечь благотворительные корпоративные деньги на реализацию первых мероприятий проекта. Журнал производится на технической базе «Эксперта Юг» и отпечатан в типографии Южного федерального университета. Да, по большому счету, мы никогда точно не знаем, из каких денег будет напечатан следующий номер, проведено следующее мероприятие, но мы имеем запас вариантов, среди которых и получение грантов — такой опыт также уже имеется. Для человека стороннего эта оргструктура может показаться верхом неопределенности, а для не стороннего очевидна ее гибкость, а значит — потенциально большая стабильность.

Помимо поэтического раздела в журнале — большой блок «Отклики» — рецензии на книги, связанные с поэзией, поэтикой и поэтами, «Штудии» — раздел монографических статей о произведениях и поэтах. Большой раздел «Переводы», а также ряд разделов, которые появляются время от времени, — «Беседы», «Публикации», «Стихи года» и др. На обложке первого номера — молодой Евгений Рейн. Мы сразу решили для себя, что у каждого номера должно быть лицо. Если вы делаете журнал о поэзии, вы не должны бояться объявлять определенных поэтов героями. По дизайну мы ближе к журналам типа «Psychologies», чем к классическим «толстякам» с плохой бумагой и обложками на века. Презентации первых двух номеров провели, помимо Ростова-на-Дону, в Музее Серебряного века в Москве. Через год мы присутствуем в книжных магазинах примерно десятка российских городов. При этом мы отдаем себе отчет в том, что бумажная версия — артефакт, предназначенный для ценителей качественной издательской продукции. Весь контент доступен на сайте prosodia.ru, на страницах журнала в социальных сетях. С января 2016 года журнал «Prosodia» появился в «Журнальном зале», резко расширив свою аудиторию в интернете.

Следующий проект, который, по нашему мнению, должен был бить в ту же точку, — ежегодный научный семинар «Языки современной поэзии». К тому времени опыт проведения всероссийских научных семинаров мы уже имели, поэтому, как только появился проект, посвященный поэзии, переориентировали под него и имеющуюся научную площадку. Резоны очень простые. Людей, которые в России хорошо пишут о поэзии — причем речь сейчас не о современной русской поэзии, а о мировой поэзии всех времен, — таких людей очень немного. И мы, конечно, хотели, чтобы эти люди узнали о проекте журнала «Prosodia». За последние годы к нам приезжали литературовед Артем Скворцов из Казани, исследователь лирики Олег Зырянов из Екатеринбурга, специалист по барокко и творчеству Владимира Высоцкого Сергей Шаулов из Уфы, замечательный шекспировед и критик Игорь Шайтанов, Илья Фаликов, автор монографий о Евгении Евтушенко и Борисе Рыжем, Алеша Прокопьев, вдумчивый переводчик с немецкого и еще ряда европейских языков. Называю не всех. И опять же — приезд гостей всегда становился поводом для собственных интеллектуальных усилий.

Следующим шагом было создание линейки мероприятий местного значения — с февраля 2015 мы стали собираться так называемым литературным клубом «Prosodia». Туда приходят 20 — 30 человек, примерно раз в месяц. Темы — самые разные: обсуждали поэтический авангард, проводили мероприятия, посвященные поэтике Алексея Цветкова, Олега Чухонцева, разбирали стихи, победившие в премии «Белла», пристально читали стихи Владимира Гандельсмана, презентовали новые номера журнала, проводили встречи с заезжавшими к нам поэтами.

Понятно и на что нас пока не хватает — на работу с молодыми авторами. Эту функцию когда-то выполняли советские ЛИТО, в некоторых городах они остались. Для высоколобых деятелей литературы, наверное, это слишком низкий уровень, но, по-моему, очевидно, что молодой человек, пробующий свои силы и имеющий амбиции, должен иметь возможность кому-либо показать стихи и поговорить о них более профессионально, чем это обычно возможно в нелитературном кругу. Этот этап литературной работы на сегодняшний день совершенно выродился. Даже там, где он существует, он никуда на деле не выводит молодых людей. Впрочем, наверняка есть и хорошие примеры.

Мы еще плохо знаем свой собственный южнороссийский материал. Но у нас есть проекты, которые позволяют проводить постоянную работу по поиску авторов, по изучению архивов. Типовой пример — в третьем номере «Prosodia» мы дали большой блок, посвященный ростовскому поэту Леониду Григорьяну. Первую его подборку в «Новом мире» напечатал еще Твардовский, в советское время его помнили почти все представители цеха. Но из 17 выпущенных за жизнь книжек лишь одна вышла в Москве, да и та — в семидесятые годы. В постсоветские годы обострилась его болезнь, центральные журналы его потеряли. А он действительно писал очень самобытные стихи, что признавалось многими. «Prosodia» — повод и площадка, которая позволяет возвращать такие имена. Такая работа нужна поэзии и поэтам Юга России.

В том, что мы сделали, есть один принципиальный момент. Мы сразу сказали себе, что все основные свои проекты делаем не для того, чтобы обслуживать местных любителей писать в рифму. Мы так им и говорили: ребята, что может быть сегодня проще, чем издание очередного местного сборника, проведения чтений и иных собраний? Давайте попробуем сделать журнал, в котором лучшие ваши стихи публиковались бы рядом со стихами тех поэтов, которых вы считаете живыми классиками. Давайте сделаем фестиваль, где вы получите возможность выступать на равных с Айзенбергом, Гандлевским, Олесей Николаевой. Сделаем семинар, где вас будут слушать лучшие исследователи поэзии. Не правда ли, это задача иного уровня? Эти аргументы всем понятны. У нас не было ни одного конфликта с местным литературным сообществом, а это важно — не иметь с ним конфликтов.

Подчеркну принципиально важную вещь в методике дела. Фестиваль, семинар, журнал, клуб — все это по отдельности не цель, а средство. Потому что цель — среда, а ее создание требует системности. А для системности не очень важно, каким будет очередной элемент, на этом уровне есть выбор. В то же время элементы работают друг на друга, подпирают друг друга, становятся частями более масштабной картины реальных содержательных коммуникаций. А их сегодня цеху, как представляется, очень не хватает.

При этом я вижу регионы, в которых почти все есть: журналы, книжные серии, активные университеты, местные ЛИТО, антологии региональных поэтов — и все они, на первый взгляд, неплохо друг друга опыляют. Но открываешь толстую местную антологию — и видишь три-пять имен, действительно известных за пределами этого региона. Для меня лично это — антипример. Это значит, что созданная в регионе среда неполноценна. И другого результата при отсутствии системного диалога между условным центром и регионом быть не может. А есть, например, маленькая Вологда, которая представлена «на федеральном уровне» почти десятком поэтических имен — на наш взгляд, именно потому, что там есть традиция такого диалога с центром. Мы специально изучали опыт Вологды.

Я не склонен преувеличивать значимость нашего проекта — на фоне существующих в поэзии проблем наши успехи ничтожны. Но Ростов-на-Дону сейчас, кажется, присутствует на карте современной поэзии. И, положа руку на сердце, могу сказать, что не вижу причин для человека, истово любящего поэзию, уезжать из этого города. Хотя это часто мешает увидеть характерная для глубинки склонность «не выходить из дома, не совершать ошибку» — многое здесь уже есть.