МЫСЛИ ИСТОРИКА над КНИГой ЮРИСТА

*

МЫСЛИ ИСТОРИКА над КНИГой ЮРИСТА

Л. С. Симкин. Коротким будет приговор. М., «Зебра Е», 2015, 384 стр.

Сразу предупреждаю читателя, интересующегося событиями Второй мировой войны, что книга Льва Симкина «Коротким будет приговор» вначале может просто отпугнуть. О чем она? Об истории его семьи? О Холокосте? А может просто о так называемых нормальных людях: соседях, знакомых, коллегах, которые вдруг стали убийцами?

Кем же себя представляет ее автор? Публицистом? Историком? Юристом? Сразу на эти вопросы и не ответишь, и, лишь прочитав несколько десятков страниц, начинаешь понимать: это размышление, построенное как на уже вышедших книгах, так и на архивных документах, многие из которых были неизвестны широкому читателю.

Хочу признаться, что сам лично, занимаясь историей нацистского оккупационного режима в нашей стране на протяжении четверти века, вопросов об этом имею не меньше, чем ответов на них. Беда очень многих книг о событиях Великой Отечественной войны — отсутствие полутонов. Если герой — то рыцарь без страха и упрека, если предатель — то подонок и мерзавец во всем. В жизни же так почти никогда не бывает.

В главе «Два капитана»^[1] Лев Симкин рассказывает о многострадальной судьбе советского подполья в Киеве. Но не только о предательстве и героизме, но и о реалиях повседневной жизни: «одни и те же люди пьянствовали (со всеми вытекающими из подобного образа жизни последствиями), и они же проявляли чудеса храбрости. Что же касается отступления от норм морали, то любая подпольная борьба требует от ее участников особых качеств, умения обманывать, решимости убивать, наконец».

И здесь мне вспоминается другой эпизод о существовании в условиях нацистской оккупации, но не о слабостях героев, а о проявлении человечности у предателей. Кстати, Лев Симкин неоднократно показывает подобное. Так, на процессе над двумя охранниками лагеря в городе Бердянске в 1954 году — Евгением Добижа и Георгием Финеевым — выяснилось, что если первый постоянно издевался над заключенными, то второй чем-то пытался облегчить их страдания. Ну ладно, пусть это и одинаковые полицаи, но все-таки совершенно разные люди.

Так что вернусь к своей истории. Сразу же после оккупации Смоленска гитлеровцы взяли на учет всех евреев города. Жители одной из коммунальных квартир решили проявить активность и сообщили «куда следует», что их соседи не просто унтерменши, но еще и коммунисты. Сигнал был принят, евреи арестованы, а их комната поступила в распоряжение доносчиков. Но в процессе «обмыва» вновь полученной жилплощади выяснилось, что маленькая дочка бывших хозяев смогла спрятаться у подруги и теперь она вернулась домой. И та же самая семья доносчиков, получив от оккупантов комнату жертв, эту девочку прячет, отправляет к своим родственникам в деревню.

И что же теперь? Этих людей по формальному признаку можно считать «праведниками мира», как спасавших евреев во время Холокоста?

У Льва Симкина встречаются истории и пострашней этой. И тоже про соседей. Наверное, до войны они были хорошими соседями, иначе у них не искал бы спасения «мальчик, который после расстрела выполз незамеченный изо рва и прибежал домой, а встретившая его соседка разохалась, выслушала его повесть, поставила на стол кувшин с молоком, велела сидеть тихо, не выходить, чтобы никто не увидел, затем пошла в полицию — и заявила. Да еще, вернувшись, постерегла, пока не приехала подвода с немцами».

«Европа нам поможет» — это не только рекламный слоган в исполнении Остапа Бендера. Так думали многие, говоря советским языком, «представители бывших эксплуататорских классов». Что касается непосредственно самой Германии, то подобная иллюзия часто отягощалась воспоминаниями о цивилизованном поведении немецких солдат во время Первой мировой войны на фоне хаоса гражданской войны в нашей стране. И здесь два похожих эпизода: из книги Льва Симкина и моих собственных изысканий.

Старик Йося, помнивший добрых немцев в Первую мировую, в день начала оккупации Киева вышел со своей старухой с хлебом-солью на украинском полотенце. «Пан, гут», — обратился он к немецкому солдату. А в ответ немец выкрикнул: «Юде капут» — и резанул из автомата.

Мой рассказ еще более трагифарсовый. Кстати, Лев Симкин пишет: «Мне не известны случаи, когда при организации эвакуации власти обращались бы к еврейскому населению с призывом уйти от приближающихся германских войск, хотя прекрасно знали, какая судьба их ждет». Однако подобные вызовы в НКВД все-таки были. В частности, в Великом Новгороде, в августе 1941 года, за неделю до оккупации. При этом один из вызванных, столяр больницы Гринберг, заявил чекистам, что это не он должен спасаться от гитлеровцев, а они. А он, мол, честный человек, успешно торговал в своей лавке во Пскове, в 1918 году при немцах, что и собирается делать вновь. В условиях страшной неразберихи этих дней советские органы арестовать его не успели, и он остался в оккупированном городе. Вскоре его арестовали русские полицаи под руководством «шефа новгородского гестапо» (как он себя называл) Бориса Филистинского, и он навсегда исчез.

Лев Симкин подробно анализирует десятки уголовных дел. Справедливости ради хотелось бы отметить, что копии большинства из них он получил в музее Холокоста в Вашингтоне. А там представлены в основном документы, переданные в США службой безопасности Украины. Следовательно, в книге не так много информации, связанной с Россией. Автору стоило бы поработать и в московских архивах, например, в Российском государственном архиве социально-политической истории. Не совсем понятно, работал ли он в центральном архиве ФСБ. 21 примечание адресует нас к соответствующему документу данного архива, но как источник он не указывается.

Когда читаешь его книгу, в голову навязчиво лезет мысль: «В сталинском Советском Союзе часто бывало так. Неважно, что ты совершил. Важно, когда тебя арестовали и судят». Сразу после войны убийца его бабушки был приговорен «за измену Родине» к 10 годам. Вряд ли он мог быть освобожден по амнистии 1955 года, как предполагает автор. Скорее всего, он просто вышел на свободу, отбыв весь срок наказания (1945 — 1955). Ему очень повезло — всеобщая эйфория Победы подействовала и на «самые справедливые» советские суды.

И далее, в подтверждение этого утверждения, вновь мои собственные факты, выявленные в различных архивах.

В начале войны станция Малая Вишера на несколько месяцев была занята немцами. Оккупанты вручили девушке-почтальонке бумажку под названием «благодарственное письмо вождю германского народа за освобождение от ига жидо-большевизма». И она эту бумагу несет в деревню на подпись местным жителям. Кто поумнее — тот поставил крестик, поглупее — подписался. Но когда через три недели наши войска освободили этот район, все подписавшиеся получили свои сроки. А девушку-почтальонку тогда же, в начале 42-го года, расстреляли.

1944 год. Судят старосту, который и советского сбитого летчика немцам сдал, и налоги из крестьян «на нужды германской армии» выбивал. Ему дают пятнадцать лет.

Сорок пятый год, дело некого Иванова, который и с Абвером сотрудничал, и еще пьесу в стихах написал: «„СССР” — „Смерть Сталина спасет Россию”». Он получает «десятку». А в пятидесятом году еще одна девушка, которая при отступлении немцев раздавала русскому населению листовки о том, что необходимо эвакуироваться в немецкий тыл (ей тогда было 16 лет), в условиях очередной волны репрессий получает немаленький срок — 25 лет лишения свободы.

Не удивительно, что свою собственную боль человек ощущает неизмеримо сильнее, чем боль соседа. То же самое можно сказать и об исторической памяти разных народов.

До чего же писатели, а особенно журналисты любят поиграть словом «геноцид»! Читая книгу «Коротким будет приговор» видишь, что все народы становились жертвами гитлеровцев в условиях реалий оккупационного режима. Но у евреев практически не было шанса на спасение. Конечно, почти вся Европа была оккупирована Гитлером, работала на него. При этом нужно понимать, что на оккупированной территории СССР нацистский режим был наиболее жестким и беспощадным. Поэтому с его пособниками боролись также беспощадно.

Еще в годы Великой Отечественной войны сотрудники органов государственной безопасности начали выявлять и привлекать к уголовной ответственности коллаборационистов, представителей местного населения, которые сотрудничали с захватчиками. В этих условиях, несмотря на все негативные реалии сталинизма, один из его символов — чекист выступал и в качестве носителя высшей справедливости: «Правда и то, что сотрудники органов государственной безопасности занимались поиском нацистских пособников и расследовали тысячи дел в отношении тех, кто убивал и мучал евреев во время войны, обеспечивая тем самым возмездие…

Потомки этих людей должны быть признательны им за то, что их мучители понесли заслуженное наказание».

Хочу заметить, что иногда родственники палачей пытаются выдать их за жертв неправедных судов. Так Михаил Сердитов до войны проживал в городе Опочка (сейчас — Псковская область), где работал охранником спиртзавода. С сентября 1941 по июль 1944 года этот человек служил в полиции. Он был вооружен, носил немецкую форму, а за свою добросовестную службу был вознагражден оккупантами денежной премией и назначен командиром отделения.

В 1945 году многочленные свидетели показали, что в начале 1942 года они видели, как полицейские, среди которых был и Сердитов, «вели около 100 мирных жителей еврейской национальности, в том числе женщин и детей. Этих людей отвели в лес и расстреляли. В этой акции принимал участие и Сердитов».

Свидетель И. Н. Чернов показал, что в феврале 1942 года у него скрывалась десятилетняя девочка-еврейка, которая убежала с места расстрела. Сердитов схватил ее за ножку и, держа вниз головой, на виду всего городка, отнес к расстрельному рву, где и убил.

Приговором военного трибунала войск НКВД от 30 сентября 1945 г. М. Д. Сердитов был осужден и приговорен к высшей мере наказания. В 1998 году его родственники подали заявление с просьбой о его реабилитации, как «невинной жертвы сталинских репрессий». В реабилитации М. Д. Сердитова им было отказано.

Книга Л. С. Симкина богата фактурой, она заставляет читателя задуматься, сопоставить имеющуюся у него информацию с тем, о чем он только что прочитал. Однако иногда это сделать весьма затруднительно. На всю книгу (она почти 400 страниц) всего 142 сноски. Причем не на архивные источники, а на литературу и интернет.