Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине, окончила филфак Саратовского государственного университета. Автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Саратове.

Светлана Кекова

_*

ЛЕСТНИЦА ИАКОВА

_{* *}

_*

Как бы мне остаться незамеченной,

не сорваться, не попасть в беду?

Снится мне, что я июльским вечером

молча мимо кладбища иду.

Я иду и никого не трогаю,

я тоскую по иным мирам…

И плывёт над пыльною дорогою

облако, похожее на храм.

Бабочка — иного мира вестница —

облаку летит наперерез.

Мне видна верёвочная лестница,

брошенная ангелом с небес.

Все ли мы виновны одинаково,

иль своя у каждого вина?

Неужели лестница Иакова

между небом и землёй видна?

_{* *}

_*

Стоит в деревне большой колодец.

С колодцем рядом живёт уродец.

Живёт красавец с уродцем рядом.

И ходят в гости они к наядам.

Одна наяда — жена Аида.

Другая знает псалом Давида,

и повторяет наяда третья:

«Устала жить я, устала петь я!»

Наяды вынут свои наряды,

поднимут волны со дна колодца

и засмеются, бросая взгляды

то на красавца, то на уродца.

Начнётся пляска воды холодной,

потом иссякнет источник водный,

поскольку нимфам нельзя касаться

ни лба уродца, ни губ красавца.

_{* *}

_*

Облаков прошлогодних лепнина

осыпается. Вянут цветы.

И стоит на пригорке рябина

со следами былой красоты.

В золотых ли коронах иль медных

клёны, ясени, толпы берёз…

Нет им дела сегодня до бедных

и простых человеческих слёз.

Да, о юности вечнозелёной

скоро будут деревья грустить,

только мы их тоски потаённой

не умеем понять и простить.

_{* *}

_*

А. К.

Снег лежит на деревьях, не тая.

Огоньками мигают такси...

И мерещится Русь Золотая

нам, зачатым в Железной Руси.

Мы теперь не Обломовы — Штольцы,

но крещёные наши отцы —

богомольцы тире комсомольцы,

комиссары тире чернецы

спят в земле, словно в братской могиле,

под покровом сияющей тьмы

и не ведают, как их любили

и как их ненавидели мы.

Мы — наследники тьмы и сиянья —

купола различаем вдали

и целуем в слезах покаянья

антиминс драгоценной земли...

Крестный ход

₁

В Саратове по улице Советской

я шла в толпе, орех сжимая грецкий

в своей руке, и думала о том,

что вот — вокруг меня чужие люди

и, если кто-то голову на блюде

несёт Иродиаде, я крестом

себя смогу спасти от поруганья.

Я шла в толпе и слышала рыданья,

и смех, и брань у входа в магазин,

где прятались раввин и муэдзин.

₂

По улице, как новые арийцы,

шли блудники, лжецы, детоубийцы,

в нарядных платьях, стильных пиджаках,

с цветами и айфонами в руках,

и я средь них — не лучше их, а хуже,

шла под зонтом и отражалась в луже.

Стежками дождь пространство дня прошил.

И я смешалась с теми, кто грешил,

кто грех любил, как шоколад и кофе,

кто помогал убийцам на Голгофе.

₃

Но вот вопрос: куда спешат они?

Туда ли, где рекламные огни

неистовым мельканьем и свеченьем

всех призывают к новым развлеченьям?

Блестят витрины, огоньки машин…

На перекрёстке тополь, как кувшин,

стоит один со светофором рядом,

следит за нашим призрачным парадом.

₄

И вдруг навстречу тем, кто любит грех,

кто разгрызает время, как орех,

в Саратове, по улице Соборной

смиренники идут и простецы,

святые жены, матери, отцы,

и с ними образ — Спас Нерукотворный.

Они идут — не час идут, не год,

и каждый видит этот Крестный ход,

и возле Липок — там, на стадионе,

встал из руин нерукотворный храм,

и ангелы видны на небе нам,

и апокалиптические кони.

₅

А Бог дождит на грешных и смиренных,

на гениальных и обыкновенных,

промокли гордецы и мудрецы,

глупцы, ленивцы, нищие, купцы

и все потомки Евы и Адама

от океана и до океана.

_{* *}

_*

Где инженер цветка, звезды изобретатель?

Где сердца моего таинственный создатель?

Где тот, кто сотворил и уголь, и алмаз?

Где тот, кто любит нас, и тот, кто мучит нас?

Не знаю я ответ — и всё же мне обидно,

что спит земная тварь, темна и световидна,

что и моя душа безгрешна и грешна,

что многим на беду я в этот мир пришла.

Заправив жирный суп петрушкой и укропом,

я буду битый час сидеть над микроскопом,

потом, закрыв глаза, оглохнув, онемев,

я загляну в себя и вспомню Шестоднев.

На полке у окна стоят рядком Тарковский,

священник Михаил и Филарет Московский,

есть в книгах их рассказ о смысле бытия:

я буду их читать и буду плакать я.

Как трудно изучать и лепестки пиона,

и тонкое, пустое жало скорпиона,

ехидны смертный яд и дерева изгиб,

и тайные пути плывущих в море рыб.

Смещение времён, смешенье слов и стилей…

Но вот на облаках стоит святой Василий,

он посылает нам и молнию, и гром,

и пишет «Шестоднев» златым своим пером.

_{* *}

_*

Ангелы и птицы в райских кущах

запоют на разные лады —

и увидят стаи рыб, плывущих

в тонких платьях из речной воды.

В мире, словно в зале ожиданья,

жаждет получить душа моя

в краткий миг блаженства и страданья

опыт неземного бытия.