ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С
ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ
Труды и дни Василия
Юрьевича Куролесова
(Коваль, Лекманов,
Лейбов и Бернштейн)
<…>
— А затем, что наши
книжки
Не хотят читать
мальчишки!
<…>
А ты говоришь в
золотушном этом детсаде
О Дантовом аде,
О потерянном рае…
Тимур Кибиров, из
книги «См. выше»
Был
я тут, ушедшей осенью, на камерном, почти
домашнем вечере знаменитого поэта
Кибирова. Тимур Юрьевич прочитал вслух,
почти целиком, свою предпоследнюю и,
кстати сказать, замечательно-грустную
книгу «См. выше». В перерыве вышли на
улицу, достали адское зелье (табак,
табак), задымили. Печально-обыденно
обменялись репликами о работе и добыче
хлеба насущного. «А я, — говорю, — теперь
еще и на радио тружусь, стихи читаю, про
книжки рассказываю. Просветительствую,
в общем». «Просветительство? Это хорошо.
Это очень хорошо, — сказал Кибиров
раздумчиво. — Это, может, самое лучшее,
что стоило бы сегодня делать». Я, помню,
приободрился, потому что думал и думаю
так же, хотя в качестве своего
просветительства уверен далеко не
вполне.
Но вот, взяв в руки книжку, о которой
пойдет речь, повеселел всерьез.
«Юрий Коваль. Три повести о Васе Куролесове
с комментариями Олега Лекманова, Романа
Лейбова, Ильи Бернштейна», а именно так
— судя по надписи на обложке — называется
книга, попавшая в объятия нашей колонки
(ну, конечно, на титуле все построже и
попривычнее: крупная фамилия автора,
перечисление всех трех его повестей, а
уже ниже — петитом — те самые трое, что
по центру обложки набраны как стихи:
с комментариями
Олега Лекманова,
Романа Лейбова,
Ильи Бернштейна.
Судя по издательской аннотации, эта
книга, входящая в проект «Руслит.
Литературные памятники XX века», деликатно,
но уверенно отсылает нас к деятельности,
коротко обозначенной в предыдущем
абзаце. Цитирую:
«Трилогия о Куролесове
— прежде всего памятник русской
литературы XX века и блестящее описание
московского и подмосковного быта 1960 —
1980-х годов. Реалии жизни героев книги
не очень понятны современному подростку,
поэтому книгу прокомментировали
известные ученые, два профессора русской
филологии — Олег Лекманов (НИУ ВШЭ,
автор биографий Осипа Мандельштама,
Сергея Есенина, многочисленных
исследований по истории русской
литературы) и Роман Лейбов из университета
г. Тарту (Эстония), главный редактор
гуманитарного сайта „Ruthenia”».
Аннотацию, вероятно, писал третий из
комментаторов, о котором для несведущего
читателя тут ничего не сказано, а жаль,
ибо Илья Бернштейн — в книжном мире
человек более чем легендарный, воскреситель
книг и имен, — достаточно вспомнить его
работу в издательстве «Теревинф», затем
— издательские проекты в «Самокате»
(о сериях новой русской классики
«Родная речь» и «военной» «Как это
было» мы в свое время писали).
С другой стороны, я заметил, что те, кто
покупает по интернету или в магазинах
книги, подготовленные Ильей, уже
достаточно осведомлены о его издательских
проектах и часто являются их горячими
поклонниками. Словом, среди читателей-гурманов
его имя понемногу даже становится
нарицательным.
Та серия, в которой вышла детективная
(комментаторы справедливо берут это
слово в кавычки, подчеркивая внежанровый
статус ковалиной эпопеи) трилогия,
писавшаяся Ковалем около двадцати лет,
называется «Руслит. Литературные
памятники XX века».
За ней уже несколько знаковых книжных
изданий — от «Республики ШКИД» Григория
Белых и Л. Пантелеева до знаменитых
повестей Льва Кассиля (комментатором
там был как раз Олег Лекманов).
«В мою задачу, — говорил Илья Бернштейн
в апрельском интервью прошлого года, —
входит не просто познакомить читателя
с первым изданием, казалось бы, известного
произведения Льва Кассиля (Кондуит.
Швамбрания — П. К.), а с помощью
комментариев, с помощью исторической
статьи рассказать о времени, которое
описывается в книге, о людях того времени.
В книжных магазинах можно найти самые
разные издания „Республики ШКИД” в
разных ценовых категориях. Но мою книгу,
надеюсь, читатель купит ради комментариев
и затекстовой статьи. Тут это чуть ли
не самое важное».
На вопросы о появлении, таким образом,
особого жанра — «комментированной
книги» — и принципах отбора ответствовал
не менее четко.
«…Это перенос традиции научного издания
литературных памятников на литературу,
созданную сравнительно недавно, но тоже
принадлежащую другому времени.
Комментарии, которыми я снабжаю свои
книги, совсем не академические. Но ни
один литературовед при чтении их не
должен поморщиться — во всяком случае,
такую я ставлю себе задачу. <…>
Основной критерий — это художественность.
Я считаю, что мне следует переиздавать
только те тексты, которые что-то меняют
в составе русской прозы или поэзии. А
это, в первую очередь, произведения, в
которых главное не фабула, не персонажи,
а то, как там составлены слова. Для меня
„как” важнее, чем „что”».
Комментарий в «Трех повестях…» занимает
почти половину книги, ну, чуть меньше —
100 страниц из 280-ти. И хотя в «Предуведомлении
к комментарию» (есть, есть тут и такой,
«промежуточный» текст — Веры Семёновой,
Олега Лекманова и Михаила Свердлова
под названием «А книжка-то какая длинная
получилась!») меня предупреждают, что
авторы тех самых ста страниц вполне
отдают себе отчет, «что некоторым
читателям с избытком хватит самих
повестей», я еле утерпел, дочитывая про
читанных-перечитанных похищенных
монахов,
поставленных здесь нумером третьим
(хронологически-то порядок должен быть
другим, но Лекманов, Лейбов и Бернштейн
и тут объяснили свою позицию), стремясь
поскорее разузнать, что и как тут
комментировалось.
Ну, конечно, у этих троих получилась
великолепная «энциклопедия советской
жизни и культуры», пир филологии
и блестящий личный литературный праздник,
частью которого стало любовное поминовение
удивительного писателя. Ведь множество
прототипов, типов и топонимов,
преобразившись, перекочевало в его
воздушную прозу из его биографии. Начиная
с папы, работника УГРО, и кончая
Тетеринскими банями (с объемом комментария,
посвященного «банному» сюжету, густо
«засвеченному» в «Пяти похищенных
монахах», тут могут соперничать только
пространные и очень смешные выдержки
из «Сборника задач по уголовному кодексу»
для курсов в Высшей школе МВД, составленного
в начале 1970-х Иосифом Ковалем).
Диафильм, фильм и мультфильм, поставленные
в разное время по тем или иным частям
трилогии о Васе Куролесове тут тоже не
забыты, с соответствующими кадрами и
портретами артистов. Как и обильное
использование тех или иных первоначальных
рукописных фрагментов.
А посвятили свою работу наши составители
комментария памяти старшего брата
писателя — Бориса Иосифовича Коваля
(05.07.1930 — 04.06.2016), которого не стало в те
дни, когда они, судя по всему, завершали
свой труд. В «Предуведомлении к
комментарию» есть даже историческая
теперь фотография, где на кухне напротив
брата Ю. К. сидит Олег Лекманов, а между
ними — коробочка шоколадных конфет…
Ну а сам Борис Коваль — это, конечно же,
— Крендель, тот самый, из «Пяти похищенных
монахов», ищущий своих украденных
голубей.
Старший брат немногословного Юрки, у
которого на все случаи жизни припасено
коронное присловье «ЕЩЕ БЫ».
С ностальгическим изумлением разглядывал
я иные фотографии, размещенные справа
от тех или иных комментариев, — будь то
самодельный нож с пластмассовой наборной
ручкой или какая ушедшая в прошлое
техническая деталь бытового прибора.
«…Что-то захрустело в телевизоре…
из него, как из посылки, высыпались
какие-то стеклянные орехи. Современным
читателям, видимо, уже следует объяснить,
что имеются в виду радиолампы —
электронная „начинка” тогдашних
телевизоров».
И рядом — фотки.
Один раз, помню, меня даже охватил страх:
ох, память слабеет. А ведь были же в
Москве, были заведения под названием
«Бутербродная»! Как я мог забыть…
А один раз — и того пуще.
«...трубу, на которой написано было —
„1959”, чтоб в будущем люди не мучились,
размышляя, в какую эпоху возведено это
сооружение. Традиция, над которой
потешается здесь К., — „встраивать” в
кладку ничем не примечательных
краснокирпичных труб всевозможные
надписи (в первую очередь — дату
постройки) кирпичами другого цвета —
возникла в России еще в самом начале XX
в. В Костер-7 (первая, журнальная публикация
— П. К.) еще более иронично: „...в
какую эпоху было возведено это достойное
сооружение”».
Рядом — фото подобной трубы, с плохо
видимой датой. И под снимком написано:
«Москва. Труба котельной между Измайловским
шоссе и Щербаковской улицей. Фотограф
А. Самойлик».
И тут я подумал: а не под этой ли самой
трубой мы с корешами-одноклассниками
по нашей школе-восьмилетке под номером
454 (ныне не существующей), братьями
Андрюхой Циплаковым и Геркой Микалиным,
— решали некоторые вопросы современного
нам бытия в году так 1974-м? Жили-то мы
аккурат на Щербаковке, рядом с тем самым
Измайловским шоссе, и трубу я эту отлично
помню. А потом метрошные пятаки ходили
подкладывать на рельсы — на Электрозаводскую…
О, Боже!
Что же до чистого просветительства, то
вот и узнал наконец, откуда пошло
выражение «деньги не пахнут». Оказывается,
виноваты император Веспасиан и его сын,
будущий император Тит. Налог на
общественные уборные. Очень мило, что
комментарий начинается словами «как
известно». Нет, не помнил я.
Зато одеколон «Шипр» еще помню. И опасную
бритву тоже.
Очень трогательно, что комментаторы
нередко присутствуют в своих текстах
«живьем», вот как я сейчас. Прочитают в
«Приключениях Васи Куролесова» про
бабу Симку, которая несла, «прошу
заметить», пишет Коваль, сумку с бутылкой
постного масла, и радостно откликаются:
«А мы просим заметить связь с романом
„Мастер и Маргарита”…» Или заглянут
в бильярдную.
«…Стыдно играть против такого
млекопитающего настоящим кием. Дайте
мне половую щетку. Насчет щетки
судить не будем, а вот игру одной
„тещей” (специальной палкой с подставкой
под кий на конце — ее применяют, когда
иначе до шара не достать) комментаторы
видели своими глазами. Правда, играл
ею маркёр — бильярдный профессионал».
Курсивные выделения в текстах комментариев
— мои.
О том, что название серии отсылает
сведущего читателя к знаменитому
семидесятилетнему академическому
проекту, Илья Бернштейн оговаривается
еще до всего. И оговаривается так, что
— да, не возразишь.
И думаю, он понимает, что все эти штудии
— своего рода литература в литературе.
Конечно, нечто подобное существует
издавна. Взять хотя бы знаменитый
комментарий Набокова к «Евгению Онегину».
Чем бы Владимир Владимирович ни
руководствовался, вводя в него гигантское
количество нужных сведений (ну и не
вполне все-таки нужных, почитайте хотя
бы статью Чуковского «Онегин на чужбине»),
его комментарий тоже стал своего рода
авторской энциклопедией «по случаю».
Или — уже в наше время: комментарии
Владимира и Ольги Новиковых к четырехтомному
Высоцкому с одной стороны, и — уже совсем
похожие на труд Лекманова, Лейбова и
Бернштейна — комментарии литературоведа
Павла Фокина к тому же самому барду,
только в «народном», 11-томном исполнении
(питерская «Амфора») 2012 года. Тут же и
труды А. Е. Крылова и А. В. Кулагина
(«Высоцкий как энциклопедия советской
жизни. Комментарий к песням поэта», М.,
2010)…
Но проект «Руслит. Литературные памятники
XX века» — случай особый. И Коваль —
особый. Думаю, читатель этой колонки
поймет, отчего я соединил имена
комментаторов с именем главного
героя/автора — в подзаголовке.
Что же до отчества Василия Куролесова,
который за двадцать лет существования
ковалиной эпопеи вырос из юноши-тракториста
в ответственного мужчину общественного
сознания, — то я, руководствуясь тем,
что отчество его в некоторых частях
трилогии «плавает» (у комментаторов
есть на эту тему свой пассаж), — сделал
его, уж извините, ближним, если не сказать,
совсем ближним родственником самого
Юрия Иосифовича. А кто же его «родил»,
интересно, как не Коваль?!