ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ С ПАВЛОМ КРЮЧКОВЫМ

Труды и дни Василия Юрьевича Куролесова

(Коваль, Лекманов, Лейбов и Бернштейн)

<…>

— А затем, что наши книжки

Не хотят читать мальчишки!

<…>

А ты говоришь в золотушном этом детсаде

О Дантовом аде,

О потерянном рае…

Тимур Кибиров, из книги «См. выше»

Был я тут, ушедшей осенью, на камерном, почти домашнем вечере знаменитого поэта Кибирова. Тимур Юрьевич прочитал вслух, почти целиком, свою предпоследнюю и, кстати сказать, замечательно-грустную книгу «См. выше». В перерыве вышли на улицу, достали адское зелье (табак, табак), задымили. Печально-обыденно обменялись репликами о работе и добыче хлеба насущного. «А я, — говорю, — теперь еще и на радио тружусь, стихи читаю, про книжки рассказываю. Просветительствую, в общем». «Просветительство? Это хорошо. Это очень хорошо, — сказал Кибиров раздумчиво. — Это, может, самое лучшее, что стоило бы сегодня делать». Я, помню, приободрился, потому что думал и думаю так же, хотя в качестве своего просветительства уверен далеко не вполне.

Но вот, взяв в руки книжку, о которой пойдет речь, повеселел всерьез.

«Юрий Коваль. Три повести о Васе Куролесове с комментариями Олега Лекманова, Романа Лейбова, Ильи Бернштейна», а именно так — судя по надписи на обложке — называется книга, попавшая в объятия нашей колонки (ну, конечно, на титуле все построже и попривычнее: крупная фамилия автора, перечисление всех трех его повестей, а уже ниже — петитом — те самые трое, что по центру обложки набраны как стихи:

с комментариями

Олега Лекманова,

Романа Лейбова,

Ильи Бернштейна.

Судя по издательской аннотации, эта книга, входящая в проект «Руслит. Литературные памятники XX века», деликатно, но уверенно отсылает нас к деятельности, коротко обозначенной в предыдущем абзаце. Цитирую:

«Трилогия о Куролесове — прежде всего памятник русской литературы XX века и блестящее описание московского и подмосковного быта 1960 — 1980-х годов. Реалии жизни героев книги не очень понятны современному подростку, поэтому книгу прокомментировали известные ученые, два профессора русской филологии — Олег Лекманов (НИУ ВШЭ, автор биографий Осипа Мандельштама, Сергея Есенина, многочисленных исследований по истории русской литературы) и Роман Лейбов из университета г. Тарту (Эстония), главный редактор гуманитарного сайта „Ruthenia”».

Аннотацию, вероятно, писал третий из комментаторов, о котором для несведущего читателя тут ничего не сказано, а жаль, ибо Илья Бернштейн — в книжном мире человек более чем легендарный, воскреситель книг и имен, — достаточно вспомнить его работу в издательстве «Теревинф», затем — издательские проекты в «Самокате» (о сериях новой русской классики «Родная речь» и «военной» «Как это было» мы в свое время писали)^[1].

С другой стороны, я заметил, что те, кто покупает по интернету или в магазинах книги, подготовленные Ильей, уже достаточно осведомлены о его издательских проектах и часто являются их горячими поклонниками. Словом, среди читателей-гурманов его имя понемногу даже становится нарицательным.

Та серия, в которой вышла детективная (комментаторы справедливо берут это слово в кавычки, подчеркивая внежанровый статус ковалиной эпопеи) трилогия, писавшаяся Ковалем около двадцати лет, называется «Руслит. Литературные памятники XX века»^[2]. За ней уже несколько знаковых книжных изданий — от «Республики ШКИД» Григория Белых и Л. Пантелеева до знаменитых повестей Льва Кассиля (комментатором там был как раз Олег Лекманов).

«В мою задачу, — говорил Илья Бернштейн в апрельском интервью прошлого года, — входит не просто познакомить читателя с первым изданием, казалось бы, известного произведения Льва Кассиля (Кондуит. Швамбрания — П. К.), а с помощью комментариев, с помощью исторической статьи рассказать о времени, которое описывается в книге, о людях того времени. В книжных магазинах можно найти самые разные издания „Республики ШКИД” в разных ценовых категориях. Но мою книгу, надеюсь, читатель купит ради комментариев и затекстовой статьи. Тут это чуть ли не самое важное».

На вопросы о появлении, таким образом, особого жанра — «комментированной книги» — и принципах отбора ответствовал не менее четко.

«…Это перенос традиции научного издания литературных памятников на литературу, созданную сравнительно недавно, но тоже принадлежащую другому времени. Комментарии, которыми я снабжаю свои книги, совсем не академические. Но ни один литературовед при чтении их не должен поморщиться — во всяком случае, такую я ставлю себе задачу. <…> Основной критерий — это художественность. Я считаю, что мне следует переиздавать только те тексты, которые что-то меняют в составе русской прозы или поэзии. А это, в первую очередь, произведения, в которых главное не фабула, не персонажи, а то, как там составлены слова. Для меня „как” важнее, чем „что”»^[3].

Комментарий в «Трех повестях…» занимает почти половину книги, ну, чуть меньше — 100 страниц из 280-ти. И хотя в «Предуведомлении к комментарию» (есть, есть тут и такой, «промежуточный» текст — Веры Семёновой, Олега Лекманова и Михаила Свердлова под названием «А книжка-то какая длинная получилась!») меня предупреждают, что авторы тех самых ста страниц вполне отдают себе отчет, «что некоторым читателям с избытком хватит самих повестей», я еле утерпел, дочитывая про читанных-перечитанных похищенных монахов^[4], поставленных здесь нумером третьим (хронологически-то порядок должен быть другим, но Лекманов, Лейбов и Бернштейн и тут объяснили свою позицию), стремясь поскорее разузнать, что и как тут комментировалось.

Ну, конечно, у этих троих получилась великолепная «энциклопедия советской жизни и культуры», пир филологии^[5] и блестящий личный литературный праздник, частью которого стало любовное поминовение удивительного писателя. Ведь множество прототипов, типов и топонимов, преобразившись, перекочевало в его воздушную прозу из его биографии. Начиная с папы, работника УГРО, и кончая Тетеринскими банями (с объемом комментария, посвященного «банному» сюжету, густо «засвеченному» в «Пяти похищенных монахах», тут могут соперничать только пространные и очень смешные выдержки из «Сборника задач по уголовному кодексу» для курсов в Высшей школе МВД, составленного в начале 1970-х Иосифом Ковалем).

Диафильм, фильм и мультфильм, поставленные в разное время по тем или иным частям трилогии о Васе Куролесове тут тоже не забыты, с соответствующими кадрами и портретами артистов. Как и обильное использование тех или иных первоначальных рукописных фрагментов.

А посвятили свою работу наши составители комментария памяти старшего брата писателя — Бориса Иосифовича Коваля (05.07.1930 — 04.06.2016), которого не стало в те дни, когда они, судя по всему, завершали свой труд. В «Предуведомлении к комментарию» есть даже историческая теперь фотография, где на кухне напротив брата Ю. К. сидит Олег Лекманов, а между ними — коробочка шоколадных конфет…

Ну а сам Борис Коваль — это, конечно же, — Крендель, тот самый, из «Пяти похищенных монахов», ищущий своих украденных голубей^[6]. Старший брат немногословного Юрки, у которого на все случаи жизни припасено коронное присловье «ЕЩЕ БЫ».

С ностальгическим изумлением разглядывал я иные фотографии, размещенные справа от тех или иных комментариев, — будь то самодельный нож с пластмассовой наборной ручкой или какая ушедшая в прошлое техническая деталь бытового прибора.

«…Что-то захрустело в телевизоре… из него, как из посылки, высыпались какие-то стеклянные орехи. Современным читателям, видимо, уже следует объяснить, что имеются в виду радиолампы — электронная „начинка” тогдашних телевизоров».

И рядом — фотки.

Один раз, помню, меня даже охватил страх: ох, память слабеет. А ведь были же в Москве, были заведения под названием «Бутербродная»! Как я мог забыть…

А один раз — и того пуще.

«...трубу, на которой написано было — „1959”, чтоб в будущем люди не мучились, размышляя, в какую эпоху возведено это сооружение. Традиция, над которой потешается здесь К., — „встраивать” в кладку ничем не примечательных краснокирпичных труб всевозможные надписи (в первую очередь — дату постройки) кирпичами другого цвета — возникла в России еще в самом начале XX в. В Костер-7 (первая, журнальная публикация — П. К.) еще более иронично: „...в какую эпоху было возведено это достойное сооружение”».

Рядом — фото подобной трубы, с плохо видимой датой. И под снимком написано: «Москва. Труба котельной между Измайловским шоссе и Щербаковской улицей. Фотограф А. Самойлик».

И тут я подумал: а не под этой ли самой трубой мы с корешами-одноклассниками по нашей школе-восьмилетке под номером 454 (ныне не существующей), братьями Андрюхой Циплаковым и Геркой Микалиным, — решали некоторые вопросы современного нам бытия в году так 1974-м? Жили-то мы аккурат на Щербаковке, рядом с тем самым Измайловским шоссе, и трубу я эту отлично помню. А потом метрошные пятаки ходили подкладывать на рельсы — на Электрозаводскую… О, Боже!

Что же до чистого просветительства, то вот и узнал наконец, откуда пошло выражение «деньги не пахнут». Оказывается, виноваты император Веспасиан и его сын, будущий император Тит. Налог на общественные уборные. Очень мило, что комментарий начинается словами «как известно». Нет, не помнил я.

Зато одеколон «Шипр» еще помню. И опасную бритву тоже.

Очень трогательно, что комментаторы нередко присутствуют в своих текстах «живьем», вот как я сейчас. Прочитают в «Приключениях Васи Куролесова» про бабу Симку, которая несла, «прошу заметить», пишет Коваль, сумку с бутылкой постного масла, и радостно откликаются: «А мы просим заметить связь с романом „Мастер и Маргарита”…» Или заглянут в бильярдную.

«…Стыдно играть против такого млекопитающего настоящим кием. Дайте мне половую щетку. Насчет щетки судить не будем, а вот игру одной „тещей” (специальной палкой с подставкой под кий на конце — ее применяют, когда иначе до шара не достать) комментаторы видели своими глазами. Правда, играл ею маркёр — бильярдный профессионал».

Курсивные выделения в текстах комментариев — мои.

О том, что название серии отсылает сведущего читателя к знаменитому семидесятилетнему академическому проекту, Илья Бернштейн оговаривается еще до всего. И оговаривается так, что — да, не возразишь^[7].

И думаю, он понимает, что все эти штудии — своего рода литература в литературе.

Конечно, нечто подобное существует издавна. Взять хотя бы знаменитый комментарий Набокова к «Евгению Онегину». Чем бы Владимир Владимирович ни руководствовался, вводя в него гигантское количество нужных сведений (ну и не вполне все-таки нужных, почитайте хотя бы статью Чуковского «Онегин на чужбине»), его комментарий тоже стал своего рода авторской энциклопедией «по случаю».

Или — уже в наше время: комментарии Владимира и Ольги Новиковых к четырехтомному Высоцкому с одной стороны, и — уже совсем похожие на труд Лекманова, Лейбова и Бернштейна — комментарии литературоведа Павла Фокина к тому же самому барду, только в «народном», 11-томном исполнении (питерская «Амфора») 2012 года. Тут же и труды А. Е. Крылова и А. В. Кулагина («Высоцкий как энциклопедия советской жизни. Комментарий к песням поэта», М., 2010)…

Но проект «Руслит. Литературные памятники XX века» — случай особый. И Коваль — особый. Думаю, читатель этой колонки поймет, отчего я соединил имена комментаторов с именем главного героя/автора — в подзаголовке.

Что же до отчества Василия Куролесова, который за двадцать лет существования ковалиной эпопеи вырос из юноши-тракториста в ответственного мужчину общественного сознания, — то я, руководствуясь тем, что отчество его в некоторых частях трилогии «плавает» (у комментаторов есть на эту тему свой пассаж), — сделал его, уж извините, ближним, если не сказать, совсем ближним родственником самого Юрия Иосифовича. А кто же его «родил», интересно, как не Коваль?!