Новиченков Артем
Николаевич родился в 1991 году в Москве.
Окончил факультет журналистики МГУ.
Работает в школе преподавателем
литературы. Автор романа в ста предложениях
«Синаксарион» (М., 2015) и эпического
рассказа «Утро вечера мудренее» (М.,
2016). Живет в Москве.
В рассказе сохранена
авторская пунктуация.
Артем
Новиченков
*
ТРИ
ПЕЩЕРЫ
Рассказ
По
хребту спустился обратно, на равнину.
Заходило солнце впереди.
Немнoго времени.
Хотел скрыться в больших горах за углом,
иссякала надежда. Он дойдет. Слишком
длинный путь умирать.
При темноте жив
словно до рождения. Где нечто. Он — под
ногами великанов. Сошел закат значит
уже ищут. И могут здесь. Надо
взбираться. Под луной-то дерево в поле.
Уперся в посох. Над пролетело птицей
мимо.
Теперь вот
изменил дорогу.
Ему лишь пещеру. В
себе. Всюду гора в рост бледная. Спешить,
не оглянешься, хоть без тропы, с верой.
Теперь где поздно.
И вот в луне видит
он. Три темноты темнот. Одна под иной,
третья сильно выше в сторону. И каждая
страшнее предыдущей; уводит дальше. Но
все равно: позади не он. Впереди мрак
зато не свет.
Уже не бег —
восхождение. Тишина кругом вместо голоса
ему непривычная. А если... — языки прочь
косные!
Взобрался к первой.
Широкая, манила запахом влагой источали
стены. Вгляделся в теплую мглу но сжал
веки. Не справиться. Дыханьем пещера
ждала его. Как прежде тогда-то, вдали
теперь, не внять памяти в сводах тени.
Мать дышала
ему. Забрал воздух, глаз остановил
волглый пещере в упор. Молчала. Тогда
бросил посох — превратился в змея. Змей
поднял себя и проник в щель текущий.
Пустыней шелестела пещера тягуче пахла.
Сырая страда. Дщерь камнетеса. Долго
стоял один. Слышал шепоты крики слушал.
Небо спину камнем. Что-то новое — ревность
что не ждал к старости. Время невзгод.
И вернулся змей
сытый в жезл. Запретный запах нес
утробный. Не знал хозяин чего ждал всюду.
Вошел сам впервые. Стены расширились.
Ладонь положил — мокрая. Своды текли
сочились. Бездонная, пульсировала звала
его, ее. И глубже входил и боялся выйти.
И глубже входил и боялся. Нежностью
полно каменное лоно, не для входа но
выхода. Вот что мужчина, сказал. Ближе
чужая жизнь, смерть своя мягкая. А все
глубже он где мысль туманнее. Не
оглядывайся, не ищи света, тщи движение.
Вдруг схватит себя за руку он, кто-то,
ибо старый человек. Оторвал себя.
Мужчиною создан:
здесь можно жить, нельзя спрятаться,
подумал оперек себя, божьего умысла.
Легкая пещера, вдомек ищущим, несомненная.
Сюда и придут они застанут пощады без.
Безвольные, кто они? А он — чего вдруг
осознал себя? К чему шел так долго,
столько.
Задрожал посох,
спиной тени теней.
Вот и горько
прощаться, надо. Бег погоня прахом. Страх
страхом выбил, все равно: голь продолжения
днесь. Глубока ночь, слепая конница.
Вспотела холстина.
Вон дурмана, сырой
воздух камня, зрачком в стену. Это ли та
земля о которой клялся? Я бы мог просить,
я так много сделал. Но он…
Так испытанный
много поднимался ко второй. Острее камни
сорванные мозоли жалеть не жить. И вот
— перед ней, она. Уже, еще. Стал в
узкий мрак взглядом. Густая ночь земная.
Дождь. Еще слаще, еще запретнее. Вставил
палец в пустоту и пронзил ее. Этот путь
неявный и таит надежду.
Бросил посох в змея.
Змей поднялся и проник в дыру тихий
внезапный. С минуту вылетели зловонные
летучие мыши в лицо и растворились под
водой. Скоро вернулся гад о траву
утираясь. Ударив кислой сладостью.
В такие не все
входят, не всех пускают. И нет жизни нет.
Но выучен благом через тернии. И стремится
расковыривая пальцем путь не света, но
пустоты, и все больше входит, вот и сам
он.
Темно тесно в пещере
той мало света. Нет сюда не заглянет
око, но сам ослепнет. Глупо тому кто
обозрел всю землю чего и хочется, о чем
мечтается, так спрятаться в одном углу
вне зрения чужого, своего.
Он оглянулся — не
на жизнь, а смерть — за ним затягивался
мрак, еще немного не найти обратный ход.
В горячке щель схватил обеими руками
(бросил посох змеем выполз) с ревом
задыхаясь — старческие жилы на обреченной
кости. Раздвинул коварство камня смысл.
Гра-ах, сказал он. И пещера выплюнула
его.
Без верных сил
грудой лежал на холоде бегства своего.
Растроенным языком змей лизал старые
морщины. Ночь уходила вспять и ливень
уже. Старик забылся в отрывках:
…что у тебя в
руке? брось на землю… он сказал же,
достаточно жеста… ущелья, скалы, овраги…
что пастух без посоха?.. всю воду извел…
Очнувшись, вдали
свет. Взял змея хвост, поднял тело к
отвесам где ветер и тряпки развевает.
Ои..! — вдали кличут птицы как имя. Вверх
спешит паук с древом за пазухой. Тлетворный
рыщет мертвый аквилон — дух алкий
гончий. Толкает. Старик отвергаемый
камнем, схватил корень поскользнулся
стопой. Так и замер над пропастью. А
пещера вот она — только себя перейди
вброд. Но мало жизни сталось. И руки
кости. И снова птицы страшат граем.
Нет: вцепился в
камень, ледяное мясо и взвалил себя
ношей из пасти выдрал.
На коленях дрожал,
пыль в глазах слезы волосы в грязи, чист
от страха.
Он встал перед
третьей пещерой. Жезл руке. Посмотрел
и подумал, что помнил: была та минута,
боялся себя-не себя, но бежал своей воли.
Сейчас — ею выжил.
Она раскрылась
перед ним словно разговору. Заглянул
под своды неба, склизкий пол и стены
влажные как в первой. Запах человека.
Бросил посох змея. Змей самое поднял
проник в устье пещерье жадный. Долго
был там пожираясь, что заволновался
пастырь. Но вернулся.
Внутри было нечто.
И старик вошел.
Звуки сначала шепоты
чужие крики памяти людей мольбы немые
стоны ликованье, он не узнавал себя, шум
освещал темноты речью. Здесь незрячий
озревал. Шел вглубь где слово, в суть
гортани.
У пещеры был язык.
Везде тебе страшно
и везде ты хочешь быть, шептала…
Ты смертный бежишь
смерти, ты глупый совершаешь глупости,
говорила.
Тебе это не по
силе, старик, кричала!
Он спросил:
Что ты?
Что язык прочтет,
то человек дослушает.
Язык? Ты знаешь, где
мне скрыться?
Нигде.
Почему? Что я делаю
не так? Я просто хочу жить.
В пещере.
Здесь он меня не
найдет.
Ищи пещеру в себе.
Во мне нет мест ему
недоступных.
От бога не скроешься,
пока он в тебе.
Но он так давно во
мне.
Либо он, либо ты.
Иногда мне кажется,
я — это и есть он.
Обретать сложнее,
чем терять. Ты боишься терять.
Я люблю его.
И бежишь того,
кого любишь.
Он желает моей
смерти.
Возможно, это
лучшее для тебя.
Смерть?
А зачем тебе жизнь.
Не знаю.
Тебя ведет страх,
а не желание.
Я хочу выбирать
сам.
Ты же знаешь: у
тебя нет этой власти. Никогда не было.
За мной шли люди.
Они шли не за
тобой.
Ими двигала любовь.
Ими двигал страх.
Я думал, они любили
меня.
Тебя никто не
любил кроме него.
А мать?
Нет, и она тебя не
знала.
Но я был счастлив.
Ты никогда не был
счастлив.
Но почему?
Ошибся с выбором.
О чем ты?
Все мужчины в
твоем роду знали женщин. Все, кроме тебя.
Разве это важно?
Для тебя — да.
Почему?
Хочешь везде. И
боишься везде.
Господи, что ты
говоришь?
Хочешь везде. И
везде боишься.
Но я человек.
И мужчина.
Что ты говоришь…
Зачем? Я же ничего не могу.
Уже ничего не
исправить.
Но как же мне быть?
Сдавайся. И трепещи.
Пещера поплыла и
вытолкнула на свет под око.
Вспомнил молодую
темноволосую с кувшином, с которой в
пустыне — последняя минута силы, предал.
На коленях. Тихо на солнце. Голова в
руках. Кинул посох. И упал змей, издох.
Больше не встать никогда.
Затрясся, отдавая,
но никто не брал его. И где исчез он,
говорят, одна из трех, все разом.