МАРИЯ ГАЛИНА: HYPERFICTION

МАРИЯ ГАЛИНА: HYPERFICTION

НОВЫЙ БЕСТИАРИЙ

Где обитают фантастические твари

Сказать, что наш читатель ждал этой книги без малого 40 лет^[1], было бы некоторой натяжкой хотя бы потому, что перевод ее есть в свободном доступе в Сети, а содержание можно реконструировать по англо-американо-польско-канадскому научно-популярному телесериалу «Дикий мир будущего», или «Дикое будущее» (The Future is Wild) 2003 года. Впрочем, «под сериал» у автора есть отдельная книга — «Дикий мир будущего», написанная в соавторстве с Джоном Адамсом. Ей повезло больше — она вышла в России, всего год спустя после выхода в оригинале. Тем не менее это, конечно, событие. По крайней мере предмет для разговора.

Фантасты, работающие в том числе и в жанре speculative fiction (иногда под ним обозначают весь массив «нереальной» литературы, но здесь в более узком смысле — «а что было бы, если…»), обращаются к теме глобальной прогностики не так уж редко. Если говорить о классике, то это, конечно, те же «Последние и первые люди: история близлежащего и далекого будущего» Олафа Стэплдона (1930). Впрочем, Стэплдон оказался своего рода оптимистом, верящим в то, что в этом долговременном проекте именно разум окажется наилучшим инструментом для выживания; человечество у него, изменившись до неузнаваемости, выжило и расселилось по планетам солнечной системы, тогда как вся остальная биота выродилась и погибла. Несколько более скептичным в этом отношении оказался Брайан Олдисс, чей роман «Теплица» (1962) отвел людям весьма скромное место в новой экосистеме, основные компоненты которой — мутировавшие растения, в том числе занявшие экологические ниши современных животных, от хищных млекопитающих до птиц (а возможно, и до разумных существ). Небольшая по объему, «Теплица» — великолепная по размаху и «странности» визия глобального будущего, мало чем уступает футурологическим построениям Стэплдона.

Не знаю, имеет ли какое-то значение тот факт, что и Стэплдон, и Олдисс, так же как и Дугал Диксон, — британские авторы, и сыграл ли во всех этих моделях какую-то роль знаменитый Музей естественной истории, который все они наверняка посещали в детстве. Но, да, работы ушедшего на вольные литературные хлеба бакалавра наук, чья диссертация была посвящена палеогеографии, хотя и претендует на то, чтобы быть именно научной реконструкцией возможного будущего, близки визиям его предшественников — недаром именно Брайан Олдисс написал предисловие к еще одной книге Диксона — «Человек после человека. Антропология будущего» (Man After Man: An Anthropology of the Future, «St. Martin’s Press», 1990). И недаром в Википедии, в статье посвященной Диксону, в графе «род деятельности» стоит «писатель-фантаст». И все же если это и фантастика, то особого рода.

Придумывать несуществующих животных и диковинные растения — извечная забава и даже потребность человека от античных времен и по сию пору (тут должен быть экскурс в историю, но оставим это читателю). Можно давать волю своей фантазии, и тогда получится что-то вроде «Энциклопедии вымышленных существ» Борхеса или «Кодекса Серафини»^[2]. Можно опираться на современную теорию эволюции — как зоолог Герольф Штайнер, профессор Гейдельбергского университета, выдумавший несуществующего ученого Харальда Штюмпке и под его именем выпустивший в солидном издательстве Gustav Fischer Verlag (Штутгарт) монографию «Строение и жизнь ринограденций» (1960). Совершенно согласно дарвиновской теории о происхождении видов эти потомки землеройки заняли практически все экологические ниши на отдаленном тихоокеанском острове Хиддудифи (он же Хай-дуд-дай-фи, он же Хейдадайфи) благодаря разнообразным приспособлениям, развившимся на основе изначального носа-хоботка. Конец этой истории, увы, печален и вполне в духе того времени — и ринограденции, и уникальные экосистемы, и сам остров, и все специалисты по этой теме, проводившие на острове съезд, погибли в результате атомных испытаний. Книга стала очень известной (скорее на Западе, чем у нас), выдержала несколько переизданий на немецком и переведена на французский, английский и японский языки. Показательно, что перевод этой книги на русский тоже есть в свободном доступе и сделан он — просто из любви к предмету — тем же Павлом Волковым, выпускником Владимирского государственного педагогического университета, который перевел книги Диксона — и «Зоологию будущего», и «Антропологию будущего» и его же книгу «Новые динозавры. Альтернативная эволюция» (The New Dinosaurs. An Alternative evolution, «Salem House Publishers», 1988) — о том, что было бы если... ну, вы сами понимаете, если динозавры не вымерли бы. Как бы они эволюционировали, какие ниши бы они заняли, и так далее… Впрочем, переводчик и комментатор Павел Волков^[3], кажется, не испытывает особого восторга касательно «динозавровых» построений Диксона, поскольку с научной точки зрения они, мягко говоря, отличаются некоторой вольностью. Почему динозавр, занявший экологическую нишу жирафа, будет точь-в-точь похож на жирафа, даже с тем же рисунком на шкуре, тогда как хищники там, согласно автору, совершенно другие, и почему при этом в Палеоарктике живут совершенно ни на что не похожие, хм… шишкоеды и тарантеры, лично мне не очень понятно, как и то, чем таким особенным зонтичная цапля или буревестник с зубами отличается от зонтичной цапли или буревестника без зубов. Разве что как раз отсутствием зубов, что на самом деле не существенно. (Вопрос — почему в этой гонке млекопитающие оказались лузерами, почему проиграли почти все птицы, чья эволюционная успешность не вызывает сомнений, и почему место, скажем, дятла занял его четвероногий аналог долбозуб, и заодно — а где разумный динозавр? — я оставляю в скобках.) Чего вы хотите — speculative fiction. Или, вернее, speculative zoology. Никто не мешает спекулировать по этому поводу, скажем, мне. Или вам. В дело здесь вступает извечная человеческая страсть к описанию и каталогизации — хотя бы и вымышленных форм, востребованная и по сей день. Недаром пан Анджей Сапковский, сделавший в своем «Ведьмаке» заявку на систематизацию, каталогизацию нечисти (что, возможно, отчасти и способствовало популярности цикла), выпустил еще и фантастический Bestiariusz Sapkowskiego (2001), посвященный созданиям, скажем так, достаточно причудливым; каковой, кстати, тоже вышел у нас в переводе в этом году^[4].

На самом-то деле реальные создания природы не менее причудливы, чем порождения фантазии, хотя бы и биологов, не говоря уже о сказочниках или акционистах, а то и более — поскольку скроены не ограниченным воображением человека, а неограниченным перебором вариантов эволюции, у которой в запасе миллионы лет. «Книга о самых невообразимых животных Каспара Хендерсона» (М., «Альпина нон-фикшн» при поддержке Фонда Дмитрия Зимина «Династия», 2015, перевод с английского Анны Шураевой, научный редактор Елена Наймарк) носит соответствующий подзаголовок «Бестиарий ХХI века» и рассказывает, например, о крохотных шестиногих тихоходках («водяных медведях»), способных впадать в спячку на 120 лет и переносить такие экстремальные условия, которые никому не по плечу (если это самое плечо имеется), или живущем на границе раскаленной магмы и холодной воды волосатом крабе-йети, или об идеальной машине убийства — раке-богомоле, конечность которого способна наносить удар, сопоставимый со скоростью пули.

Но вернемся к «Зоологии будущего».

Начав с популяризаторского вступления — как оно все было в самом начале и от кого кто в ходе эволюции произошел, автор довольно быстро добирается до антропогенеза и так же стремительно с человеком расправляется — естественный отбор остановился, человечество застыло в своем развитии и наконец выродилось, погубив окружающую среду; после устранения антропогенного пресса мир погрузился в «период эволюционного хаоса», длившийся десятки тысяч лет, но потом все наладилось^[5] — причем за этим самым хаосом последовал расцвет живых форм. И, да, хотя континенты, конечно, тоже изменили формы по сравнению с нынешней эпохой — между Северной и Южной Америкой, например, теперь пролив, — природные зоны остались теми же.

Реконструкция довольно спорная. Лично я, например, не могу понять, почему, скажем, не уцелели копытные (в той же Латинской Америке или бывшей Монголии хотя бы, где лошади и так ведут полудикий образ жизни), а их место заняли эволюционировавшие кролики, занявшие практически все ниши копытных? Почему вымерли кроты и на их место пришли видоизменившиеся ежи? Ежи-то почему уцелели, если кроты вымерли? В расцвет и разнообразие бывших крыс, пожалуй, поверить можно, но странно, что выжили и эволюционировали бобры, загрязнение переносящие очень плохо. Получается так, что глобальная антропогенная катастрофа, в результате которой вымерли люди (а они вообще-то вид не самый уязвимый), на пресноводные водоемы умеренного климата так-таки и не подействовала? И почему, если вымерли копытные, уцелели обезьяны, не самая процветающая и очень уязвимая группа? Экосистемы Диксона, несмотря на изменения отдельных их компонентов, оказываются как-то чрезмерно стабильны (птица сосновый щелкун — аналог клеста — возможна лишь при условии, что сохранились сосны, и так далее…). Во многих случаях автор, изъяв из биоты привычных нам животных, просто заменил их конвергентными аналогами, иногда снабдив для экзотики всякими причудливыми аксессуарами вроде хвоста-парашюта у землеройки-одуванчика (опять землеройка!). Если одни животные, придуманные Диксоном, почти неотличимы от их реальных прототипов (разве что происходят от других групп), то другие выглядят довольно странно и по своей причудливости вполне могут сравниться с теми же самыми ринограденциями.

Но странных животных не так уж много, да и странность их какая-то понятная — основная, скажем так, проблема Диксона состоит в предположении, что 50 миллионов лет спустя, да еще после экологической катастрофы, это по-прежнему «мир, который человек еще мог бы узнать; климат и растительность в общих чертах остались прежними, изменилась лишь география». С чего бы? Диксон ведь не просто изъял из глобальной экосистемы человека. Он заставил человека исчезнуть вследствие какой-то глобальной катастрофы, а она, раз уж была настолько масштабной, что привела к гибели человечества, не могла не повлиять на всю биоту целиком, причем повлиять драматически. Какие там бобры или ежи, давшие начало новым видам…

К тому же Диксон уделяет не так уж много внимания коэволюции. Что — в условиях посткатастрофы — произошло с растительным миром, а следовательно — с насекомыми, а следовательно — с насекомоядными животными; как изменилась трофическая цепочка в морях и т. д.? С не меньшим успехом можно было нарисовать любую другую картину, скажем, что вся Земля вследствие сперва ядерной зимы, а потом резкого потепления и выпадения дождей превратилась в огромное солоноватое озеро, покрытое плотными растительными подушками-матами из водорослей, а уж на них-то развилась совершенно особая животная жизнь, вообразить которую предоставляю читателю (высшие растения погибли, большая часть животных и птиц тоже, а дальше думайте сами).

В сущности, мы имеем дело с симпатичной игрой ума — все равно что Диксон отбросил бы Землю на 50 миллионов лет назад и попытался на основе реальных имеющихся данных реконструировать, а как еще могла бы пойти эволюция по сравнению с тем, что мы имеем сейчас — имеем, благодаря не только закономерности, но и случайности. Тогда все становится на свои места. И ежи-кроты и кролики-верблюды, и куницы-леопарды.

Кажется, «система Диксона» не предусматривает появления еще одного разумного вида. А вот это вопрос интересный — считать ли разум обязательным звеном в эволюционной цепочке. Если да, то появление разума неизбежно, причем как раз ко времени, описываемому Диксоном (в послесловии он мельком упоминает о такой возможности, но относя ее в еще более отдаленное будущее). Но на самом-то деле род Homo появился всего 2,5 миллиона лет назад, а современный человек — 200 тысяч лет назад. То есть по сравнению с этими самыми 50 миллионами не так уж давно (напомню, что 50 миллионов лет назад еще не было злаков, но уже были певчие птицы, летучие мыши, грызуны, зайцы, броненосцы, первые парно- и непарнокопытные, а также морские млекопитающие — хотя все не совсем такие, как сейчас). Однако никаких даже зачатков разумной жизни в системе Диксона, похоже, не наблюдается. А как, казалось бы, можно развернуться с теми же крысами!

Впрочем, не расстраивайтесь относительно исчезновения человека. В своей книге «Человек после человека. Антропология будущего» (по художественному посылу вполне в духе Стэплдона, впрочем, и размах, и первенство, и величие, и трагизм все же за первопроходцем) Диксон человека пощадил, хотя и отдал его на милость — вернее, на немилость генных инженеров, тем самым нещадно ускорив эволюционный процесс. Как результат, через «200 лет от нашего времени» (так в тексте) человечество разделится на несколько самостоятельных групп, а то и видов, пусть даже и модифицированных путем генной инженерии, причем узкоспециализированных, чья специализация попервоначалу окажется нацелена на разные стадии постройки звездного корабля (от подводной до орбитальной). Лучшая часть (здоровые, генетически безупречные люди) полетит к звездам, а худшая, выродившаяся часть останется гнить на зараженной Земле, постепенно впадая в дикость. А через «300 лет от нашего времени» часть человеческих существ не сможет жить без своих механизированных оболочек, а часть (тех, что генно модифицированы), как бы это сказать, опростится наподобие своих узкоспециализированных родичей-приматов и в конце концов заселит все возможные ландшафты, заняв в них место остальных крупных млекопитающих — от водных до тундровых. Ну, хм. Хотя, может, и не хм, кто знает? Люди будущего все время в кого-то превращаются, и картина, нарисованная Диксоном, похожа на мозаику, собранную из самых разных произведений писателей-фантастов.

С другой стороны, если природа дала начало стольким новым и удивительным живым формам и процесс этот настолько на взгляд неспециалиста (да и специалиста тоже) загадочен и прекрасен, отчего бы человеку отказывать себе в удовольствии изобретать новые и удивительные живые формы — хотя бы на бумаге. Или в кино. Человек в этом себе и не отказывает — с древнейших времен и по сей день. Недаром так благосклонно был встречен даже придирчивым зрителем фильм «Фантастические твари и где они обитают» Дэвида Йейтса^[6], выросший из одноименной книги Джоан Роулинг, где самое симпатичное — это именно попытка реконструировать возможные экосистемы и экониши магического мира; населив их удивительными, а порою и опасными существами, если честно, не очень-то отличающимися по виду, да и по поведению от химер Диксона. Разве что никто из диксоновских конструктов не питает слабости к драгоценностям и не обладает способностью заворожить целый город посредством волшебного дождя. Чего же вы хотите, Джоан Роулинг наверняка посещала тот же Британский музей естественной истории.