Фаликов Илья Зиновьевич родился в 1942 году во Владивостоке. По образованию филолог. Автор десяти книг лирики, четырех романов в прозе, двух сборников эссеистики и трех книг в серии «Жизнь замечательных людей» (издательство «Молодая гвардия»). Лауреат нескольких литературных премий. В «Новом мире» печатается с 1971 года. Живет в Москве.
Пользуясь
случаем, поздравляем нашего автора с
юбилеем.
Илья
Фаликов
*
РАЗУМЕЕТСЯ, ОПЛАЧЕНО
Это мол
Это мол, это кладбище катеров,
прощай, матушка родина, будь здоров,
неродной отец, кочевой монгол,
это мой глагол, мой мол,
это город гор, это сто погод,
за живой водой непустой поход,
этот город гол,
это мол,
это шаткий стол на краю реки,
старики ушли, говорят, с тоски,
да и ну их, сват, да и ну их, брат,
пусть говорят,
это банду мертвых морских гуляк
на моем молу сторожит маяк,
это красный глаз,
это высший класс,
это Божий глас
у причальных касс,
это было мечетью, а стал маяк,
над часовней стелется донный мрак,
это чаек души, а не тела,
заржавевшие катера,
это стая белых китов вдали
пролетает вокруг земли.
Живопись
Трубит труба, и громом не напиться,
и в небесах развернуто оно —
ножом безумного иконописца
обезображенное полотно.
О, старый мир, треклятые закаты
проеханных Европ,
и влажный холст, распоротый трикраты,
и трех дорог известный автостоп.
Кисть Репина достаточно жестока,
и вкривь пошла народная тропа,
и царь Иван лицом похож на Блока
в том возрасте, когда трубит труба.
* *
*
Боинг собственностью набух
в тяжелеющих облаках, —
сумка с денежкой, ноутбук,
да и сам я — в твоих руках.
Град ударит — небесный путь
превратится в опасный лед.
Если пальцев не разомкнуть,
оправдается перелет.
Еще не факт
Еще не факт, что означают зиму
сугробы облаков,
хотя резонно — выбросить в корзину
сезон черновиков
с километража птичьего полета
на позабытом «Ту»,
где, низкая минутой раньше, нота
лизнула высоту,
а там закат отложен в долгий ящик, —
в небесной синеве
лежат снега, в которых много спящих,
как летом на траве.
Еще не факт, что выйдешь на прогулку
без каторжных вериг
и перейдут из почвы на шкатулку
зеленый змеевик,
тигровый глаз и яшма, — и по факту
отправятся с тобой
в тайгу времен по каторжному тракту
колонна и конвой,
и небо неизвестного формата
возникнет над бугром,
где новым танком — кажется, «Армата» —
стальной прокатит гром.
Сибирской язве практики хватало,
и радиоактивна тишина,
и блеском драгоценного металла
гора освещена,
и в черных шахтах высветятся мощи,
нетленные внизу, —
остаточно березовые рощи,
спаленные в грозу,
и по кварталу вдоль пятиэтажек
в расщелине хрущоб
продрогший мальчик выищет овражек
и вырастет в сугроб.
Посверкивают щит и меч державы,
изделья хороши,
себя не прячет мальчик сухощавый
за дымом анаши,
и выпотрошит скифскую подпочву
залетный бугровщик[1],
и колокол свою авиапочту
отправит напрямик, —
гудит эфир — какая ни помеха,
нас хлебом не корми,
а только б отловить осколок эха
у храма-на-крови.
Москва — Екатеринбург
2016
* *
*
Хорошо пошло оно,
виноградное вино.
Хорошо прошла она
в забегаловке, житуха.
В иглах хвои, в перьях духа,
смешанные времена.
Память — море, южный зной.
Все охвачено, все схвачено
виноградною лозой.
Разумеется, оплачено.
* *
*
Перед тем, как принесть на опору причала
двуединое тело,
на подходе к Юрзуфу борта раскачало
и в снастях просвистело.
Перед этим успела волна подавиться
восхитительной парой —
Аландары накрыла заморская птица,
как десницей беспалой.
По скале пробежала несвежая рана,
отпечаток пучины,
это узенький след татарчонка Османа
и расписка Марины.
На отдельной скале насыпается пепел,
эта куча могуча,
и бейсболкой глядит маяковское кепи —
безразмерная туча.
А откуда ты здесь, настоящая дура,
настоящая литература?
Что касается нас, то касается тихо и мельком,
типа нежных медуз и моллюсков двустворчатых: welkom.
Жили в трещине, в яме, в нормальной пещере,
в циклопической шкуре,
набегали валы, исчезали печали,
доставались акуле.
Ну, зашли, осмотрелись, уселись,
сидеть до заката в пещере б, —
не разбей изнутри о скалу, моя прелесть,
серафический череп.
* *
*
Прощай — это сильно сказано,
достаточно — до свиданья.
Опознано, да не скачано
письмишко из мирозданья.
На бреющем ходит ласточка,
она же береговушка,
на похоронах — горласточка,
на свадебках — побирушка.
Звук окрика большевицкого,
отрывок хита бандитского,
возвратная зона риска,
откуда-то из Багрицкого
развратная гимназистка.
Гомеровская агрессия
протяжной волны, однако
давно уже эта Греция —
сиртаки, а не Итака.
Мы оба ее прохлопали,
обоих она обула
на рейде Константинополя,
точнее сказать — Стамбула.
Стих вытек, как нефть из танкера,
из вечнозеленой рощи
у дачи барона Врангеля,
кормившегося у тещи.
1
Бугровщик — грабитель курганов (бугров)
— (сиб.).