Скворцов
Артём Эдуардович родился в 1975 году в
Казани. Филолог, доцент Казанского
федерального университета, доктор наук.
Автор многих научных и критических
работ, ряда книг о современной и
классической поэзии. Лауреат литературных
премий «Эврика» (2008), «Anthologia» (2011) и
«Белла» (2016). Как поэт в «Новом мире»
выступает впервые. Живет в Казани.
Артём
Скворцов
*
ЦИТАТЫ
Рондо
Темнота и
тишина стоят на страже.
Прогуляемся
до городского сада.
В глубине
его, в густых кустах сирени,
обитают
соловьи-виртуозы.
Лишь один
лихое выкинет коленце,
как другой
уже в ответ заводит соло,
а вослед ещё
десяток подхватили.
Хоть воюют,
но поют воедино.
Если дальше
погрузиться в мрак кромешный,
то иные
различить возможно звуки.
Непонятен
их источник поначалу,
и чем ближе
он, тем глуше хор птичий.
Не машины ли
ревут с бессонной трассы?
Не грохочут
ли станки полночной смены?
Нет — из
множества раскрытых настежь окон
раздаётся
рокот чёрных роялей.
То готовятся
к экзаменам студенты,
и Штокхаузен
с Шопеном вылетают
в небо общими
продуктами сгоранья
дивных трелей,
слух в упор поражая.
Вот и пройден
сад от края и до края,
затухает
позади очаг культуры,
значит время
наступает воротиться
под охрану
тишины с темнотою.
Цитаты
Когда-то
здесь шла великая битва,
И юный
оруженосец
Мог с восторгом
ужаса
Лицезреть,
Как иззубриваются
обоюдоострые мечи,
Ломаются
копья и стрелы,
Разлетаются
вдребезги
Прочные щиты.
Теперь здесь
пустое место.
Кости истлели,
И ржа поела
железо.
Всё годное
в бой давно подобрали,
А павших
давно погребли.
О прежние,
Кого чтил,
Кому верил,
Пред кем
склонял голову!..
Я взял у вас
все животворные силы,
Какие вы
могли дать.
Отныне вы
годны
Лишь на
цитаты.
Безмолвные
страдания гражданина,
или Правдивое и
полное изображение
внешнего и внутреннего
состояния
лирического героя до того
момента и в тот момент,
когда по
возвращении на родину
он проходил
паспортный контроль
О где слова
найду!..
Едва
лишь с трапа слез,
В виду земли
родной, сдержать не в силах слёз,
Я волею туда
влеком неодолимой,
Где смутной
грудой скарб катается вдали мой
По кругу без
конца меж коробов и сум,
Чьих содержимое
пожрало уйму сумм,
Желая лишь
схватить своё — и удалиться,
Попутчиков
почти в уме изгладя лица, —
Но в оный миг
меня прошиб холодный пот,
Как бы того,
кто вдруг в расчёте на джекпот,
Изнежен
роскошью, утехами и ленью,
На кон поставил
всё! — ан вышло обнуленье,
И сколько ни
чеши, глазами хлоп да хлоп,
В затылке, —
есть что есть — не то, что быть могло б.
Сравненье
дать ещё ль? Так думает, наверно,
Собравший
пыль и прах по всем углам инферно,
Кто, по кривым
стезям протопав до конца,
Не взвидел
ни следа создателя-отца:
«Ну, коли нет
Его, то, стало быть, всё можно!»
Творца
ищи-свищи!.. Зато видна таможня.
Но хоть ея
важна доднесь в подлунной роль,
Превыше служб
одна есть. Паспортный контроль.
Всё ближе
миг судьбы. Обмершая душа
Предчувствует
её. И се, едва дыша
В затылочную
кость тому, кто впереди,
Уж я на роковой
стою очереди,
Затягиваемый
в томительну тошнoту,
Не в силах
одолеть ту монотонну ноту,
Котора бедный
слух пронзает изнутри.
Полшага до
черты. Ещё шажок. Узри!
Однажды с
полотна сошедши Константина
Васильева,
она и в жизни — что картина
(И я не оттого
молчу, как партизан,
Легко приявши
в дар хамон и пармезан,
И прочий сыр
гнилой от запада гнилого
(Худому неводу
нет худшего улова), —
Я катарсис
в момент сатори испытал,
Без счёту
нарастив духовный капитал!):
Монументален
стан, лик строг, власы летучи,
По-над главой,
клубясь, густеют в молньях тучи —
Вот лицезрел
кого простак-абориген,
Мучительных
очес попавший под рентген.
Валькирия
сия в казённой амуницьи,
Пред коей
сам собой спешишь склониться ниц и,
Пожалуй,
ницше,
из штанин широких из-
влечь требует
живей собранье пёстрых виз,
А получив,
тотчас, упорных не жалея
Трудов, уходит
вглубь волшебного дисплея,
Где прошлое
без тайн, где в будущем светло,
Где каждого
судьба промыта, как стекло.
Дитя
беспечности, я жил на белом свете,
Не смысля ни
аза, ни буки и ни веди.
Впусти меня!
Я твой хилеющий побег,
Из лона твоего
мой завершён побег, —
Ужель загул
пустой, грех, весящий немного,
Обрек молить
навек прощенья у порога?!
В краях, где
лабиринт из адовых кружал,
Единый образ
твой в душе я воскрешал!..
О радость! о
восторг! То мыслимое ль диво?
Оттаяла,
поди, нордическая дива:
Десницей,
как кинжал, печать она берёт,
Пронзает
паспорт и — вручает мне. Вперёд!
Алтарные
врата отворены в ползала —
Да! Сына
блудного всё ж родина признала!
* *
*
В старом
добром детстве сбежал с урока истории,
хотя и предмет
был любимый, и училка меня выделяла,
но мегахитом
про конармию выпалил кинопрокат —
как же тут
было не смыться, тем более что Гражданскую
учебник
освещал бесцветно, и где там свои, где
чужие
на сереньких
иллюстрациях — толком не разобрать.
После развала
Союза у нас нашёлся родственник:
ушёл воевать
за белых и в Бельгии обрёл крышу.
Мы начали
переписываться, даже звонить иногда.
Он пел боевые
песни — За Веру, Царя и Отечество! —
бодрый,
прямой, близкий, девяностопятилетний.
Отличная,
кстати, слышимость, и всё можно было
понять.
* *
*
…лишь
вылетающий в трубу, до тла сгорающий,
лишь до конца,
без воскрешенья, умирающий,
лишь огненосный,
только он! — пускай торопится
моча пожарною
струёй, а семя копится —
ведь ощущает
пуще всех одна потенция,
что жив один
лишь концентрат. Лишь квинтэссенция.
* *
*
Мы собирались
очень долго.
Сперва никто
не откликался
на позывные,
но
затем — за
другом — друг — пунктиром —
все наконец-то
проявились,
в одну
подтягиваясь точку.
День совпаденья
ждёт.
Однажды плиты
континентов,
что были
некогда едины
и с треском
разошлись,
по мировому
океану
продрейфовав,
опять сомкнутся
в Одну
Последнюю Пангею
чрез миллионы
лет.
Ну где вас
носит? Не пора ли
вернуться:
вот уж с кухни тянет
пьянящим —
нету сил, —
дом на
уши подняли дети,
звенит звонок,
в прихожей хохот,
и, кажется,
ещё подходят.
Всё только
началось!..