Шестаков Сергей Алексеевич родился в 1962 году в Москве. Окончил механико-математический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор шести книг стихотворений и более восьмидесяти учебных пособий по математике для средней школы. Заместитель главного редактора литературно-общественного журнала «Новый берег» (Копенгаген). Стихотворения публиковались во многих журналах и альманахах, переводились на английский, белорусский, венгерский, украинский, французский языки. Живет в Москве.
В «Новом
мире» публикуется впервые. В подборке
сохранена авторская пунктуация.
Сергей
Шестаков
*
ЯЗЫКАМИ ВСЕМИ…
* *
*
ввысь по холмам лазурным, по синим кручам,
млечной не убоявшись и той, что за ней, стерни,
в будущем больше прошлого, чем в текучем
нынешнем, орошающем эти дни,
мысль обретённая, маленькое цунами,
сущее опрокидывает, как грааль,
всё, что мы видим, видим не мы, а нами
всматривается в иную даль,
катятся звуки полыми валунами,
этот орган без клавиш, одна педаль,
всё, что мы слышим, слышим не мы, а нами,
вслушивается в иную даль,
мнимое исчислимо, как на бирнаме,
подлинное — вне меры, границ и вех,
всё, что мы любим, любим не мы, а нами,
делится неделимым, одним на всех,
голову запрокинь без полей и скобок,
солнечный блик на коже, весенний спам,
всё, что возьмём с собой, как пойдём бок о бок
ввысь по лазурным кущам, по синим снам...
* *
*
переключая время, увидишь вдруг
смутно знакомый мир в пелене разлук,
боен, скорбей, удушливой нелюбви,
нет, — говорит она, — не смотри, лови
яблоко-берег, оберег от пустот,
слышишь, как сердце бьётся, звенит, поёт,
выключи этот мир, — говорит она, —
лучше любовь до гроба, точнее — сна...
* *
*
и эта осень такая-сякая,
такая-сякая, да,
что мы друг в друга летим, сияя,
как в омут летит звезда,
и эта зима такая земная,
такая земная, да,
что мы друг в друге цветём, не зная
усталости и стыда,
и эта весна такая хмельная,
такая хмельная, да,
что мы друг друга поём, меняя
галактики и года,
и это лето такое цветное,
такое вот, боже мой,
что всё опять повторится весною,
и осенью, и зимой...
* *
*
музыка говорит языками всех
детских чудес, тополей, голубиных стрех,
в мёртвой земле проросшими семенами,
снами и вёснами, вёрстами, всеми нами,
хохотом будды в снулой философеме,
музыка говорит языками всеми,
так на зюйд-вест разворачивает норд-ост
в ближнюю лузу мира летящий дрозд...
музей
человек на картине
(назовём его арнольфини
возможно любое имя)
пристально
всматривается в нас разглядывающих его
пожимает плечами
отворачивается
дама в небесно-красном кроваво-синем
взвизгивает оседает сползает на пол
когда она приходит в себя
во всех
кто рядом и днесь
мы поднимаем глаза
на холсте внутри рамы
кто разбросал их
здесь
чтобы лучше видеть
страх наш смятение наше в мазках воздушных
в масках подушных
арнольфини разглядывает картину
и жена его в этом небрежно-красном кровельно-синем
указывает ему на фигуру
речи
творца
арнольфини
не оборачиваясь говорит
покупаю
ван эйк смеется...
* *
*
пока в руке рука, пока
с небес медвяная река,
нежна, стекает, и легка,
в тупик пехотного полка
и нас уносит на века
без маяка за облака,
туда, где в зеркале зрачка
мерцает первая строка...
* *
*
время скисает в маленьких городках,
тонет, барахтаясь, в маках и маргаритках,
теплится еле на сирых ночных ростках,
сиплых афишах выцветших и открытках,
глохнет в тумане утреннем, как в пахте,
в пух проиграв пространству, не ждёт реванша,
выйдешь из дома в сад и забудешь, где
тело твоё, и твоё ли оно — не важно,
мелос блуждает в дольнем, что батискаф,
тихо шуршит бобина, не то кассета,
передаём друг другу, не расплескав,
пригоршни, полные тишины и света...
* *
*
Светлане Кековой
не услады ищи, а отрады,
о насущном — и только — проси:
щебетать, как на суржике травы,
как листва на зелёном фарси,
то распутица, то бездорожье,
то тропинкой ложится строка,
все стихи — дуновение Божье,
вот и ёжимся от сквозняка...
* *
*
что напишет ещё во вневременье
из безвременья ижице зет?
что вот-вот разрешится от бремени
новой мовой беременный свет,
что лоза опустела несметная,
что офсетная тень на лице,
что латунная осень и медная,
в безвоздушном почила свинце,
что останки постылого вретища
опадут, лишь когда налегке
ты мне звуком возлюбленным встретишься
в не рождённом пока языке...