Чухонцев
Олег Григорьевич родился в 1938 году в
Павловском Посаде. Автор тринадцати
лирических книг. Лауреат литературных
премий. Живет в Москве. Пользуясь случаем,
сердечно поздравляем Олега Григорьевича
с юбилеем.
Олег Чухонцев
*
ГЛАСЫ И ГЛОССЫ[1]
извлечения
из ненаписанного
I
несказанное, несказанное
будучи русским, то есть ленивым,
я все свое написал во сне,
если не написал, то увидел,
вспомнил, вообразил,
и это главное, что осталось,
так и осталось во мне,
а записать, как всегда, не хватило —
слов, честолюбья и сил
да и желания, как ни странно…
дягиль зонтичный, герань луговая, болотная орхидея,
папоротники, хвощи, чистотел, бальзамин —
вот он, ковер Прозерпины, цветочная теодицея,
нюхай-вдыхай кислород этих бездн и куртин
левкой однорогий в картофеле,
львиный зев и анютины глазки
желтые лютики, красные маки,
лютики, маки, желтые, красные
в лесу и в поле, в саду и дома
читая как Библию Теофраста
я последний эндемик с заброшенной грядки,
беспородный отсевок, словесный сорняк,
потому и двоятся мои недостатки,
что одним я — поповник, другим — пастернак
ухо приложишь: кто-то царапает, что-то скребет,
кто там карябает лапками тонкие стенки
спичечного коробка? кто там пляшет фокстрот,
эники-беники, варит вареники, жарит гренки
или по старомосковски — гренки — кто?
над водою стоит стрекоза,
у пиона открылись глаза,
красный лезет белок из бутона:
хочешь внове свое рассказать,
ан — опять под рукою, опять —
хинь трухлявая, сено-солома…
карабкаясь по стеблю гладиолуса,
последние бутоны расцвели,
а у меня ни мелоса, ни голоса,
и если б не рыдали «журавли»
с подпольных ребер, если б загрудинная
тревога не точила изнутри
и не мои шестнадцать с половиною
и не кураж и школьное пари…
и спать ложась, на столик аккуратно
клал карандаш и тайную тетрадь
и все-таки лучшие строки приходят во сне,
я их так отчетливо вижу, как первые марки,
которые праздничны так же, и клейки, и ярки,
так праздничны, что перед ними любые подарки —
ничто: под подушку засунешь, проснешься — и не…
короткой очередью дятел
прошил предутреннюю рань
ныряет в кусты трясогузка
попугаи — порхающие орхидеи
чирикающий кипарис и кукушкин лен
я с трудом голоса различаю птиц
и не знаю совсем языка цветов
скульптурные мышцы платанов
и войлок стареющих пальм
ангел рождественский, агнец древесный,
чудо колючее — ты ль?
и постепенно начал различать
в том слитном шуме за окном отдельно
грачиный грай, и карк ворон, и цвирк
стригущих ласточек или стрижей
неправда все! и ласточки весною —
не души умерших, своя у них нужда:
жилье построить, склеить хоть слюною
жилище, не до нас им, господа
что-то все время падает с неба,
какие-то ветки, сучья и щепки —
птицы наверно строят жилье,
какой-то пух, и мусор, и вата —
это тополь цветет и сеют крупу
береза с осиной, и ель трусит;
а то разбудят удары по крыше —
яблоки поспевают и глухо
о землю слива стучит в саду,
или падают шишки еловые — белка
по ветвям проскакала, махнув хвостом,
а это дятел лущит сосну
и сыплются сколки коры с шелухою…
вот ветер проборонит вершины,
а за ним забухают по лопухам
капли, как желуди с дуба — как я
мог забыть о них, желудях, — наконец,
все смешав, задождит, затрещит, захлещет
что-то неназываемое — скорей
закрывай все окна, воткни в ячейки
шпингалеты рам и проверь запор,
чтоб не дать сквозняку разгуляться в доме,
и попробуй прилечь на тахте в углу
и забыться, забыться…
а ясным утром
вдруг услышишь: падает мокрый лист
и кристаллики снега медленно, медленно
замелькают в воздухе, золотясь
в просверках солнечной паутины,
выйдешь, смотришь — и не узнаешь:
все — до рези в глазах — побелело за ночь,
и такое чувство, что вдруг попал
в другое место, в другое время
даже не года — координат;
только одно и утешит — слышишь? —
голову подыми — а там
что-то поскрипывает, но тихо,
как про себя, но живет, живет
собственной жизнью…
жизнь — это шум
и ничего другого…
во соло — грохот! — то хор голосов
II
лохом пусть, архи-лохом жил, но на трость опершись,
пью каберне и мерло, не лакируя их водкой;
жаль, эта долгая, долгая, долгая, долгая жизнь
стала такой короткой
в такие погоды лучше не просыпаться
к этой действительности, спать бы себе да спать
проснулся в слезах: мне снилась
нескладная жизнь моя,
и сердце так часто билось:
о, скоро, видать, и я …
неужели и эта жалкая жизнь прошла?
(жалкая, милая, бестолковая, дорогая)
и в снах одни покойники и что
еще кошмарнее самоубийцы
но все они прекрасны
блажен, кто сам в конце поставил точку
как неохотно зелень уходила
из сада этой осенью густой,
как женская нетраченная сила
уходит, поражая красотой
и завеснило, заосенело
по осени гриб выше головы:
куда, подлец, — на дерево забрался,
да не один — взгляните только вы —
со всей семьей, да так там и остался:
сидит в изложье дерева сам-пят,
сам-шест, сам-сем — со счета бы не сбиться —
ты все кусты облазил — нет опят,
ан — вот куда надумал взгромоздиться;
а говорят, поэзия в траве —
хотел бы уточнить: в траве и выше,
ну, скажем, в олимпийской голове
у дачника, бормочущего вирши:
— пока пыль столетий бесследная
глаза не повыест уму,
телекия великолепная
по званью цветет своему;
державы падут и империи,
болваны рассыплются в прах,
а в праздничной этой мистерии
она — абсолютный монарх;
позвольте же, Ваше Величество,
в глаза, не сочтите за лесть,
и мне на правах ученичества
Вам оду сию преподнесть
и л и я м б —
— пока столетий пыль бесследная
глаз не повыедет уму,
телекия великолепная
цветет по званью своему;
падут державы и империи,
болваны сокрушатся в прах,
а в этой праздничной мистерии
она — незыблемый монарх;
позвольте же, Ваше Величество,
хоть лесть глаголящих не счесть,
и мне по праву ученичества,
сию Вам оду преподнесть
на дорогу выбежал жасмин —
и его крапива обстрекала
все лето погромыхивали громы
по сторонам, но дождь не шел, и сушь
природу жгла; что было делать, кроме
как рыться в книгах, забираться в глушь
каких-нибудь историй или хроник,
попутно пыль сдувать со словарей
и думать, привалясь на подоконник,
о смысле жизни, о тщете своей…
однако! хоть бы град просыпал, что ли,
или случился в городе грабеж,
а то все сушь да глушь — и поневоле
в египетскую мистику впадешь;
а впрочем, где сшибутся туча с тучей —
не до тебя — пускай клокочет высь,
а жизнь твоя и участь — частный случай,
космический, но частный… — и смирись!..
и чем страшней, тем интересней,
чем интересней, тем страшней
1 Из
книги с тем же названием.