Кружков
Григорий Михайлович родился в 1945 году
в Москве. Окончил физический факультет
Томского университета. Поэт, переводчик,
литературовед. Лауреат нескольких
литературных премий, в том числе
Государственной премии РФ (2003), премии
имени Корнея Чуковского (2010) и премии
Александра Солженицына (2016). Постоянный
автор «Нового мира». Живет в Москве.
Григорий
Кружков
*
ШЕСТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ
Варежка
Кто-то варежку
теряет,
Кто-то варежку
находит —
На трамвайной
остановке
И в подземном
переходе.
Варежка с
цветной каёмкой,
Не мужская,
видно сразу, —
Вот такой
сюжет неловкий
Для короткого
рассказа.
Что в нём?
Только грусти — море,
Мягкость
варежки в кармане,
Слов
растерянно-ненужных
Бормотанье
и камланье.
Так и веет
безнадёгой
От подобного
сюжета —
Ведь не
встретить растеряху,
Хоть броди
весь век по свету.
Память о не
бывшей встрече,
Нежности
забытой слепок...
Снег в глаза
и бормотанье
Слов
растерянно-нелепых.
Пещерная
страна
В начале
человек был спелеолог.
С младенчества
ему казался мир
Запутанным
и тёмным лабиринтом,
Растущая
возле калитки липа —
Таинственной
пещерною страной.
Он был ещё
привязан пуповиной
К земле — и
до конца не отделён
От племени
хтонических чудовищ.
Состарясь,
он глядит совсем иначе
На дерево,
обильное листвой;
Он видит в
нём архитектуру рая
И долго,
подбородок задирая,
Скользит по
ярусам и куполам
Постройки
дивной, над которой — небо
И облака... И
видно далеко —
Так далеко,
что места нет для тайны,
И ничего не
страшно. Это всё
Осталось в
детстве — в юности, быть может, —
Пещеры, нимфы,
страхи, тени, тигры —
Осталось
там, внизу, в шуршаньи листьев,
В зелёной
глуби. Маленький кораблик
Плывёт по
небу. Ни воздетых рук,
Ни мелких
слёз — ни дождика, ни шторма.
Всё хорошо,
и ничего не жаль.
Но коноплянки
над водой не свищут;
Но пчёлы в
эту высь не залетают —
И мёда
золотистого, наядам
Слипающего
губы, в тёмных дуплах
Не копят; и
станки пурпурных тканей
Не ткут; и
брызги волн над этим морем
Не солоны...
Полёт
Дедала
С Икаром
ясно: он узнал в полёте
свой отроческий,
свой счастливый сон;
но старина
Дедал, не птенчик желторотый,
как мог
решиться он? —
Он, умудрённейший
из умудрённых,
с балластом
всех покуда не внедрённых
идей, патентов
(в том числе весьма
нетривиальных),
с багажом прозрений,
проектов,
замыслов, изобретений —
и той последней,
дивною идеей,
не доведённой
даже до ума.
Болтаться в
воздухе поддельной птичкой?
Увидеть сына,
вспыхнувшего спичкой,
и след его,
исчезнувший в воде?
А Черномор?
Летать! В его-то годы!
Видали ль вы
такого сумасброда?
И витязя
носить на бороде!
Конечно, в
этом есть своя картинность,
какая-то, я
бы сказал, орлиность
души... Но
юным девушкам претит
на голове
увядшая поляна,
и согласитесь,
это очень странно,
когда старик
по воздуху летит.
Таких примеров,
в общем-то, не густо;
хотя — о да!
— их множество не пусто,
и я, конечно
же, не всё учёл.
Быть может,
вы к нему легко причтёте,
допустим,
Фета и, допустим, Гёте.
Кого ещё?
Стихи
о стихах
Вновь стихи
о стихах...
А о чём?
Не об этой
ведь жизни,
не об этой
же ноющей боли
в височной
кости,
не об этой
же —
Господи Боже,
прости —
полежи
с ней
на диване
часок —
и согреется
стих.
Всё равно о
стихах —
о гуденье,
о
зыбком струенье
этих гроздей,
которые лучше
не трогать рукой,
о жужжанье
тревожном,
об их
беспокойном роенье
на какой-нибудь
ветке садовой —
не важно,
какой.
Дело вовсе
не в ветке,
и не в улье,
конечно, не в мёде,
не в янтарных
мечтах,
что миражем
удачи манят,
а в кружении
риска и фарта —
и
полной свободе
быть зажаленным
до смерти
этою бандой
менад.
Монах
Однажды
прохладным деньком на Тверской
Я встретил
младого монаха,
Он брел средь
толпы оживлённо-мирской,
Задумчивый,
как черепаха.
Навстречу
красавицы юные шли,
Взирая на
мир изумлённо;
Глаза их,
сурьмой обведённые, жгли,
Как очи сестёр
фараона.
Толпа, как
волна, вдоль проспекта текла
Одним
нескончаемым Нилом;
Но были темны
от угла до угла
Дома в переулке
унылом.
Быть может,
там Лазарь томился как раз
В одной из
клетушек подвала;
Но было всё
грустное убрано с глаз,
Как будто
его не бывало.
Харчевни
манили питьём и едой,
Прилавки —
заморским товаром...
Об этом ли
думал монах молодой,
Врагом
искушаемый старым?
Он шёл по
проспекту сквозь морок и дождь,
К богам не
имея вопросов,
И был на
Рамзеса он чем-то похож,
А мы — на
разбитых гиксосов.
Александр
Грин
Каждый день
к нему
приплывали
корабли:
рассаживались
под явором
на скамейке
и вздыхали.
Он выносил
им чаю
с коржиками:
они пили
и снова
вздыхали,
не говоря ни
слова.
К вечеру
он относил
их к морю
в бадейке с
водой
и выпускал
за волноломом.
— Прощайте!
—
Они уплывали,
но на следующий
день
приплывали
снова
с подарками
и без подарков.