СОПОСТАВЛЯЯ СОПОСТАВЛЯЕМОЕ

Сергей Солоух — писатель. Родился в 1959 году в Ленинске-Кузнецком. Окончил Кузбасский политехнический институт. Автор нескольких книг прозы, а также книги «Похождения бравого солдата Швейка. Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека» (М., 2015). Печатался в журналах «Новый мир», «Знамя» и других периодических изданиях. Живет в Кемерове.

Сергей Солоух

_*

СОПОСТАВЛЯЯ СОПОСТАВЛЯЕМОЕ

Однажды я оказался в онкологии. Нет, не случайно и не из любопытства.

Я пришел на прием к врачу. И в очереди, где сидели очень похожие на меня невеселые люди, я услышал такой негромкий разговор:

— Как долго! Как же долго!

— А куда вам торопиться? В этом месте время перестает существовать. Оно останавливается.

Очень сходное ощущение какой-то клинической, фатальной замороженности, вечного нуля возникает в душе и сердце от чтения замечательной, совсем недавно изданной книги историка Сергея Сергеева^[1]. Она так хорошо и так многообещающе начинается:

«Здесь надо сразу пояснить, что автор подразумевает под словом „нация” не особую этнокультурную общность (каковой русские, несомненно, являлись и являются), а общность этнополитическую — народ, выступающий как политический субъект с юридически зафиксированными правами. Нужно также оговориться, что в предлагаемой книге не обсуждаются проблемы этничности и ее природы — биологической или социальной, на сегодняшнем уровне развития науки однозначного ответа на этот вопрос быть не может. „Нация — это пакет политических прав”, — лапидарно формулирует современный политолог П. В. Святенков».

И так безжалостно и беспросветно, без вариантов настоящего и будущего, заканчивается. Не получилось. Не получилось у столь разных исторических образований, как Киевская Русь и Новгород Великий, и столь несхожих и разнокалиберных фигур, как Борис Годунов и декабристы, П. А. Столыпин и обвиняемые по Ленинградскому делу 1950 года партработники. Многое и многих упоминает Сергеев. Века и века попыток на всех возможных уровнях уйти от ничем не ограниченных обязанностей и повинностей к пакету прав, от абсолютизма и патернализма надмирной власти к народоправию и самоуправлению. Все это подробно от главы к главе, от эпохи к эпохе демонстрируется и разбирается в книге «Русская нация», и вот каков итог научного анализа. Неутешительный:

«Итак, мы видим, что русская история раз за разом возвращается на круги своя, демонстрируя поразительную устойчивость социально-политических основ Российского государства, среди коих существование русской нации как суверенной политической общности как будто не предусмотрено. Но значит ли это, что это судьба? И что надо просто смириться с этой судьбой и полюбить ее? Автор этих строк полагает, что в истории нет никакого фатума, она рукотворна. Другое дело, что устоявшиеся веками институты действительно делаются своего рода „судьбой” — „силой сложившихся вещей”, против которой трудно (но возможно) идти. Говорят, это наши исконные традиции. Но если следование традициям ведет народ к деградации и гибели <...> стоит ли за такие традиции держаться? Способны ли русские преодолеть почти шестисотлетнюю „силу сложившихся вещей” или, следуя ей, они станут удобрением для процветания других народов? Ответ на этот вопрос принадлежит будущему, которое еще менее, чем настоящее, находится в компетенции историка».

Да, наверное, вопрос о возможности одного отдельно взятого счастья народного в одной отдельно взятой стране не историками разрешается. А вот вопрос того, как из государства ненародного возникает народное, то самое либеральное по форме и национальное по содержанию, о котором с таким энтузиазмом пишет и мечтает автор книги «Русская нация» Сергей Сергеев и в которое зовет, зовет всех нас, вполне на историческом материале может и должен обсуждаться. Тем более что год нынешний, две тысячи восемнадцатый, — как раз год столетия возникновения одного такого. Вполне либерально-национального. Первой Чехословацкой республики.

Да, да. Ровно сто лет тому назад. 28 октября 1918 года в Праге Национальный совет, в составе Алоиса Рашина, Антонина Швеглы, Франтишека Соукупа, Иржи Стршибного и Вавро Шробара, провозгласил первое независимое государство чехов и словаков. Не чехов, немцев, венгров и словаков. А также поляков, русинов и цыган. Всех волей-неволей проживающих на исторических и не совсем землях Богемии, Моравии и Силезии народов. А именно что чехов и словаков. Полный аналог того, что у нас в России принято именовать — титульной нацией. Государство титульной нации. Чем не пример и не аналогия? Причем, на наше счастье, детально и при этом не так уж и давно рассмотренная, изученная и проанализированная неравнодушным соотечественником Александром Бобраковым-Тимошкиным^[2]. Чем не «песочница», не testbed? Почему бы и не присмотреться, не приглядеться, как получилось, и получилось ли вообще, у братьев, самых западных славян?

Очень любопытно и показательно то, что свой рассказ о новом государстве в центре Европы и его независимости Александр Бобраков-Тимошкин начинает не со дня собственно провозглашения Чехословакии 28 октября 1918-го, а чуть позже, с 14 ноября того же года. Со дня избрания Национальным собранием президентом новой республики Томаша Гаррика Масарика. И это не случайно, потому, что напрямую связано с вопросом «как». Как это чехам и словакам удалось? Точнее, как это удалось Масарику? И можем ли мы чему-то у братьев поучиться? Узнать, что, например, может наполнить одним порывом и дерзанием души таких разных и социально, и этнически групп населения, как москвичи и сибиряки, жители Питера и города Ростов? Мостик перебросить между Приморьем и Поволжьем?

Идея, как бы это банально ни звучало. Идея величия. Но не военного и административного, а духовного, культурного и исторического. Это когда, ну, скажем, главной и естественной формой национального самоопределения в сознании народа становится республиканский Великий Новгород, а вот московские цари или же коммунистическое политбюро воспринимаются как чужеродная и противная национальному духу напасть. Восточной, ордынской, или западной, интернациональной, природы. Разве республика и вече среди Средневековья не такой же повод говорить о русском гуманистическом идеале, о его естественности и соприродности национальному, каким была для Масарика, его предшественников и последователей реформация Яна Гуса? Проиллюстрируем эту простую мысль обширной цитатой из книги Бобракова-Тимошкина.

«Кульминацию чешской истории — и, следовательно, квинтэссенцию смысла ее, — Масарик видит именно в чешской реформации, причем не только в идеях ее „предтечи” — Яна Гуса и первых гуситов, но и в идеологии „чешских братьев”, их духовного отца — Петра Хельчицкого и последнего епископа — Яна Амоса Коменского. „Чешский гуманистический идеал имеет свое историческое и материальное основание в нашей Реформации, а не Французской революции, либеральный гуманизм не тождественен гуманизму нашей Реформации” [цитата из работы Масарика „Чешский вопрос”].

Красной нитью через всю интеллектуальную и политическую жизнь чехов, утверждает Масарик, проходят идеи гуманности („гуманность — это наша последняя национальная и историческая цель, гуманизм это чешская программа” [„Чешский вопрос”]), ненасильственности стремления к правде <…>. Так выстраивается не обычная „государственно-правовая”, от св. Вацлава через Карла IV, линия чешской государственности, а линия интеллектуалов, духовных вождей нации, тех, кто одновременно формулировал и воплощал ее смысл: Ян Гус — Петр Хельчицкий — Ян Амос Коменский — Ян Коллар — Карел Гавличек — Франтишек Палацкий».

А ведь и в самом деле ракурс и взгляд на свою историю более чем плодотворный, цепочка не от Ивана Грозного к Петру Первому и Сталину, а от Минина с Пожарским, через Пестеля с Рылеевым к Столыпину и Ельцину. Освободителей вместо поработителей. Именно она оказалась той самой, от которой пошло чешское национальное возрождение, возрождение народа, в начале девятнадцатого века практически уже поглощенного после почти трех сотен лет чужеземного правления, едва ли не растворенного уже в немецкой как культурно-языковой, так и государственно-административной среде, но в результате полувековой (всего лишь) работы таких людей, как Масарик, его предшественников и последователей, не просто заново сформировавшегося, а даже государственно определившегося.

Так, может быть, мы все-таки не в онкологии? Не в вечном ледяном простенке между часовней и моргом? Где зажелел и воздух, и предметы в нем, и люди, и машины, и пылинки? И, может быть, показан, есть выход из того тоскливого, самого себя столетиями воспроизводящего соположения вещей, особенность и дикость которого так лаконично и жестоко определяет Сергеев:

«Особенность эта состоит в том, что христианский, европейский по культуре своей народ стал главным материальным и человеческим ресурсом для антихристианской, по своей сути, „азиатской” государственности».

Ужасно. Да. Но, с другой стороны, чехословацкий пример, разобранный и объективно, и подробно Бобраковым-Тимошкиным, как будто бы обнадеживает. Большая титульная нация, воодушевленная большой и, главное, органичной, то есть выведенной из истории национального духа идеей человеколюбия и народоправия, ведомая, что непременно и обязательно, харизматичным вождем и лидером, может и должна стать хозяйкой своей судьбы. И правовой, и политической, и государственной. Вроде бы так. Но есть подводный камень, о существовании которого все с той же свойственной ему дотошностью и прямотой пишет в своей книге «Проект „Чехословакия”» Александр Бобраков-Тимошкин. И он прост. Маховик прорыва, на роль которого уже самой своей массой, естественным образом в многонациональном и многоконфессиональном обществе назначается титульная нация, в дальнейшем, если специальных мер не принять, будет непременно разнесен, развален и рассыпан центробежными силами окраин и меньшинств. В Чехословакии такими были прежде всего немцы, а также венгры и поляки. По численности больше трети населения Первой республики. Еще разрушительнее оказался конфликт религий, морально-этическая несовместимость агностицизма, протестантизма и католичества, в конце концов разорвавший этнически вроде бы и однозначно однокоренной союз уже чехов и словаков.

Надо заметить, что Сергей Сергеев, автор «Русской нации», мимо этой базовой проблемы также не проходит. Не отворачивается. Но кажется, что в вариантах ее решения не уходит много дальше программы Пестеля, которую обильно пересказывает и цитирует:

«Что же касается „различных [не славянских и не христианских] племен к России присоединенных”, то их участь — отказаться от своих особенностей и слиться с „коренными народом русским”. Финляндия должна лишиться своей автономии и перейти на русский язык. Перед цыганами поставлен выбор — или, приняв православие, распределиться по волостям, или покинуть Россию. Мусульманам запрещается многоженство. <…> Они [немцы, поляки, греки, армяне и т. д.] должны определиться — или стать „совершенно русскими” со всеми вытекающими отсюда последствиями, или перейти в разряд „совершенно иностранцев”».

Увы, живая практика возникновения и гибели Первой Чехословацкой республики, а равно и ее в известной мере наследницы ЧССР, показывает, что это насильственное, через сдачу и присоединение, слияние в одну семью разнородных (порой не этнически даже, а просто укладом, как те же чехи и словаки), многообразных составляющих не работает. Взрывается. И в этом смысле профетическими и поныне кажутся слова очень близкого идеям Масарика, но далекого и непонятого в его кругу Эммануила Радла, цитируемые (по книге «Война чехов с немцами», 1928) Бобраковым-Тимошкиным в его собственной монографии:

«…понимание нации как естественной единицы против неестественного государства подрывало лояльность к государству, в целях сохранения государства необходим решительный отказ от „органического” в пользу „политического” понимания нации: происхождение, раса, этническая принадлежность не лишены полностью смысла, но не являются решающими: главное — это воля составлять единое государственное сообщество, что в конечном счете соответствует западным идеалам, вроде бы провозглашаемым идеологами республики. Названия „чехословак” и „чехословацкая нация” должны иметь такое же значение, как швейцарец, канадец, бельгиец, австралийская нация».

Но сказанное почти сто лет тому назад в Чехословакии поразительныv образом созвучном сказанному буквально только что, здесь и сейчас, в России: «Нация — это пакет политических прав». А это значит, между прочим, что живая, русская мысль в движении, в развитии. И прекрасная, если не сказать революционная, возвращающая нас к смыслу вещей и понятий книга Сергея Сергеева «Русская нация» не последняя, как у него самого, так и у тех, кто идет тем же путем просвещения нации и страны. И выстроится и у нас цепочка, подобная цепочке чешского национального возрождения Гус — Хельчицкий — Коменский — Коллар — Гавличек — Палацкий, ну, скажем, Аксаковы — Самарин, Киреевский, Хомяков — Толстой и Солженицын. Та самая, от которой и у нас пойдет формирование нации по складу и культуре европейской. Современной, как политически, так и духовно. У чехов на это ушло полвека, не такой уж и огромный срок. Если работать, конечно.

Ну, то есть, если резюмировать все той же печальной онкологической метафорой, нашему, конечно, поколенью умирать от этого. Но дети, дети, может быть, найдут лекарство. Все говорит за то.

И время перестанет останавливаться.