Агрис
Богдан Олегович родился в 1973 году.
Проживает в городе Химки. По образованию
— философ (МГУ имени М. В. Ломоносова).
Пишет с 1994 года, систематически и
профессионально — с 2015 года. Публиковался
в журналах «Плавучий мост», «Волга»,
«Новая Юность», онлайн-порталах «Сетевая
словесность», «На середине мира». Автор
книги стихотворений «Дальний Полустанок»
(М., 2019). В «Новом мире» публикуется
впервые.
Богдан
Агрис
*
ТРАВЯНОЙ
ЗРАЧОК
* * *
Когда мы по
крови кроили времена
И ночь огромная
тянулась и зевала,
Кто бросил
в окоём слепые племена,
И кто, широкие
расправив рамена,
Восстал у
звёздного штурвала?
Так отслоился
страх и вырвался проём,
В который
падая с тех пор необоримо,
То выпростаем
крест над выстывшим жнивьём,
А то в осеннем
контуре снуём
Обломками
пустого дыма.
* * *
На корневищах
лощёных и гибких
лижут огонь
золочёные скрипки.
Каждая
светится каждой струной.
Каждая будет
немного иной.
О световые
ненужные вещи!
Все вы зачем
понемногу зловещи?
Кровь
поднимается. Никнут озёра.
Всё же мы к
вам прикоснёмся нескоро.
* * *
Да это же
покровное крыло,
расправленное
на обводах кровель, —
не облако,
что вон белым-бело,
как и не то,
что нас уже вело
в проулок
шевелящийся и совий.
А
только троекратное крыло.
Коль скоро
это так, иная речь идёт,
чуть
заборматываясь, расправляя плечи.
И лунная вода
пылает ей навстречу.
И тех, кто до
конца играет в чёт и нечет,
становится
уже наперечёт.
Чего же нам
не жить на облике стекла,
когда врастают
племена в подлесок.
Да только
всё шумим вне голоса и веса,
как это нам
однажды предрекла
та, что цвела
за ливневой завесой.
* * *
Сорокопут
расцветает свои крыла.
По-над крылами
— солнечный сон вола.
Зодиакальная,
в сердце стучит юла.
Ты это брось,
ты это, право, брось.
Но для чего
гнётся чужая кость?
Здесь полуось
нарвётся на полуось.
Ветер
стеклянный спит на дымах ольхи.
Травы вошли
в крест молодых стихий.
Следом спешат
ломкие пастухи.
Звёздная
цвель сорвётся на колесо.
Кто-то идёт,
праведен и весом,
Тонкой каймой
моих световых лесов.
* * *
И те, кто
держатся в отсрочке световой
На лучевом
полночном срезе,
На оттиске
пчелы, на контурном надрезе…
И открывается
распадок вековой,
Который сам
собою грезит.
Войти ли в
матовую оторопь воды,
Вернуться
ли в объём пчелиный,
Где в алых
окликах кочующей калины
Святые
светятся сады?
Или уже уйти
по кромке тополиной
В зелёный
прочерк череды?
И видеть
пришлое в созревших всходах сов
На молодой
вершине неба,
Где тонкая
звезда смешала быль и небыль
В одно большое
колесо,
А точные миры
на ободе лесов
Мечтают
каждый: «А вот мне бы, мне бы...»
* * *
Как волокнистый
взгляд по контуру степи
Сквозит и
стелется, пластается и рвётся.
И входит в
марево сухой остаток солнца,
Который как
прилежно ни копи —
А всё равно
объёмом обернётся.
А там ещё
схватить порою под уздцы
Тот ветр, что
в ковылях изогнут и потерян,
И говорить
взахлёб о том просторном звере,
Что носит
звонкие степные бубенцы.
А имена ему
— Мак Кехт, Охтгайре, Эрин,
И травяной
зрачок поёт во все концы.
* * *
Покатая вода
шероховата вдоль.
Разбрызганной
звезды не соберёшь руками.
И катится в
озноб взъерошенное пламя.
А берег,
выкроенный наспех чередой,
Мерцает
мутными стволами.
А мы на
траверзе двухстворчатой звезды,
В покойном
и пологом ложе.
Но травяной
глоток пока ещё возможен.
И вот уже
поёт кривая борозды
На облака
молочной коже.
* * *
Вот идут
прикровенные очи вола
по святым и
минутным стволам.
Здесь вода
отрицает себя наотрез
в светоносной
системе древес.
Раскрываются
насмерть былые леса —
говорят,
говорят в небеса.
А кривые
обводы чахоточных трав
норовят,
норовят за рукав.
* * *
Как шершавая
движется рыба
по окраине
лунного сгиба.
А янтарная
рысь в полчаса
обожгла
затяжные леса.
В зеркалах
вертикального лака
корни щерятся
четверояко.
И стоит
медуница горой
за небес
переменчивый крой.
* * *
Развёрнутая
речь вернулась далеко.
Ночь выкроила
нас из полного забвенья.
На обводной
восток сквозим широкой тенью.
А звёздное
сухое молоко
Легло в древес
холодное плетенье.
Озёр калейдоскоп
на траверзе Луны.
Безмолвные
жнецы на скосах паутины.
Кто высказал
чертёж полночной бригантины
И запустил
её в объёмы тишины,
Миры шерстистые
перевернув на спины?
О, подари мне
свет пшеничного труда
И выведи меня
на отзвучавший голос.
Тогда я стану
нем, тогда я буду колос.
Заговорит
во мне подспудная вода,
А лето не
сточилось ни на волос…
…И в наших
таинствах не затихало «да».