Агрис Богдан Олегович родился в 1973 году. Проживает в городе Химки. По образованию — философ (МГУ имени М. В. Ломоносова). Пишет с 1994 года, систематически и профессионально — с 2015 года. Публиковался в журналах «Плавучий мост», «Волга», «Новая Юность», онлайн-порталах «Сетевая словесность», «На середине мира». Автор книги стихотворений «Дальний Полустанок» (М., 2019). В «Новом мире» публикуется впервые.
Богдан Агрис
*
ТРАВЯНОЙ ЗРАЧОК
* * *
Когда мы по крови кроили времена
И ночь огромная тянулась и зевала,
Кто бросил в окоём слепые племена,
И кто, широкие расправив рамена,
Восстал у звёздного штурвала?
Так отслоился страх и вырвался проём,
В который падая с тех пор необоримо,
То выпростаем крест над выстывшим жнивьём,
А то в осеннем контуре снуём
Обломками пустого дыма.
* * *
На корневищах лощёных и гибких
лижут огонь золочёные скрипки.
Каждая светится каждой струной.
Каждая будет немного иной.
О световые ненужные вещи!
Все вы зачем понемногу зловещи?
Кровь поднимается. Никнут озёра.
Всё же мы к вам прикоснёмся нескоро.
* * *
Да это же покровное крыло,
расправленное на обводах кровель, —
не облако, что вон белым-бело,
как и не то, что нас уже вело
в проулок шевелящийся и совий.
А только троекратное крыло.
Коль скоро это так, иная речь идёт,
чуть заборматываясь, расправляя плечи.
И лунная вода пылает ей навстречу.
И тех, кто до конца играет в чёт и нечет,
становится уже наперечёт.
Чего же нам не жить на облике стекла,
когда врастают племена в подлесок.
Да только всё шумим вне голоса и веса,
как это нам однажды предрекла
та, что цвела за ливневой завесой.
* * *
Сорокопут расцветает свои крыла.
По-над крылами — солнечный сон вола.
Зодиакальная, в сердце стучит юла.
Ты это брось, ты это, право, брось.
Но для чего гнётся чужая кость?
Здесь полуось нарвётся на полуось.
Ветер стеклянный спит на дымах ольхи.
Травы вошли в крест молодых стихий.
Следом спешат ломкие пастухи.
Звёздная цвель сорвётся на колесо.
Кто-то идёт, праведен и весом,
Тонкой каймой моих световых лесов.
* * *
И те, кто держатся в отсрочке световой
На лучевом полночном срезе,
На оттиске пчелы, на контурном надрезе…
И открывается распадок вековой,
Который сам собою грезит.
Войти ли в матовую оторопь воды,
Вернуться ли в объём пчелиный,
Где в алых окликах кочующей калины
Святые светятся сады?
Или уже уйти по кромке тополиной
В зелёный прочерк череды?
И видеть пришлое в созревших всходах сов
На молодой вершине неба,
Где тонкая звезда смешала быль и небыль
В одно большое колесо,
А точные миры на ободе лесов
Мечтают каждый: «А вот мне бы, мне бы...»
* * *
Как волокнистый взгляд по контуру степи
Сквозит и стелется, пластается и рвётся.
И входит в марево сухой остаток солнца,
Который как прилежно ни копи —
А всё равно объёмом обернётся.
А там ещё схватить порою под уздцы
Тот ветр, что в ковылях изогнут и потерян,
И говорить взахлёб о том просторном звере,
Что носит звонкие степные бубенцы.
А имена ему — Мак Кехт, Охтгайре, Эрин,
И травяной зрачок поёт во все концы.
* * *
Покатая вода шероховата вдоль.
Разбрызганной звезды не соберёшь руками.
И катится в озноб взъерошенное пламя.
А берег, выкроенный наспех чередой,
Мерцает мутными стволами.
А мы на траверзе двухстворчатой звезды,
В покойном и пологом ложе.
Но травяной глоток пока ещё возможен.
И вот уже поёт кривая борозды
На облака молочной коже.
* * *
Вот идут прикровенные очи вола
по святым и минутным стволам.
Здесь вода отрицает себя наотрез
в светоносной системе древес.
Раскрываются насмерть былые леса —
говорят, говорят в небеса.
А кривые обводы чахоточных трав
норовят, норовят за рукав.
* * *
Как шершавая движется рыба
по окраине лунного сгиба.
А янтарная рысь в полчаса
обожгла затяжные леса.
В зеркалах вертикального лака
корни щерятся четверояко.
И стоит медуница горой
за небес переменчивый крой.
* * *
Развёрнутая речь вернулась далеко.
Ночь выкроила нас из полного забвенья.
На обводной восток сквозим широкой тенью.
А звёздное сухое молоко
Легло в древес холодное плетенье.
Озёр калейдоскоп на траверзе Луны.
Безмолвные жнецы на скосах паутины.
Кто высказал чертёж полночной бригантины
И запустил её в объёмы тишины,
Миры шерстистые перевернув на спины?
О, подари мне свет пшеничного труда
И выведи меня на отзвучавший голос.
Тогда я стану нем, тогда я буду колос.
Заговорит во мне подспудная вода,
А лето не сточилось ни на волос…
…И в наших таинствах не затихало «да».