*
ПЯТЫЙ ЭЛЕМЕНТ
Геннадий Калашников. В центре циклона. М., «Воймега», 2018, 72 стр.
Новая книга стихов Геннадия Калашникова по структуре действительно похожа на циклон, а стихотворение, давшее название сборнику, тяготеет к его центру (о нем ниже поговорим отдельно). Вокруг — четыре стихии, если считать по Аристотелю, первообразующие элементы: огонь, вода, земля, воздух.
Лирике присуще одушевление неодушевленного, персонификация существ, объектов и природных сил, но из одних и тех же одушевленных первоэлементов складываются бесчисленные варианты мозаики, каждый автор по-своему видит собственное место в этом узоре и по-своему строит систему существования.
Вот в равновесии Вода — Земля:
<...>
Прячет омут сома,
смотрит осень с холма
из-под тонкой, прохладной ладони.
И Воздух — Огонь:
<...>
томясь электрической силой сухой,
касалась губами верхушек деревьев,
на крыши вставала босою стопой.
Они похожи — Осень и Ночная гроза, эти невесомые крылатые создания, которые касаются нашего мира ладонью, стопой, губами. А что делают все существа и не-существа тут, внизу и наверху: сверчок в рубашке из сатина; кузнечик в тонком золоте трав; синий овес; скворечник с единственным темным глазом; рыбы, что луну задевают боками; любовь, бредущая по поздним электричкам («Прижавшись лбом, во мрак / глядит через окно: / шлагбаум, дом, овраг — / не все ли ей равно?»); холодная звезда в холодном феврале; тот, кто уносит Елену или Европу; снег, что обводит мелом дороги и кровли; дождь, пересчитывающий листья на дереве; молчаливый циферблат небосвода; выныривающий из тьмы троллейбус и бегущий во тьму трамвай…
Все они пребывают в вечном живом круговороте. И в центре его — человек как наблюдатель и участник.
Я — ловец и добыча, живу у словесной реки…
Вот, пожалуй, ключ к стихам Геннадия Калашникова. Тема реки как непрерывного движения встречается чаще всего. Автор, не в состоянии отпустить любимые образы, плывет вместе с ними, посмеиваясь над собой:
Если сплю, то ни хмур, ни весел
по широкой реке в лодке плыву без вёсел.
<…>
Ладно, пусть волки хвастаются, хвастаются, хвастаются клыками,
пусть ворон точит, точит, точит свой клюв о камень,
а ты, ночная птица, сипи, сипи, сипи:
Гена не спи не спи не спи не спи…
«Не спи, не спи, художник!» — только иронически обыгранное.
А вот уже другая водная стихия — не река, а море, поглощающее сушу и все на свете, где за линией горизонта полная неизвестность, и чем дальше в пустоту, тем ближе и ценнее становится все, что осталось на берегу:
Оглянусь и увижу — с осколка земли
ты мне машешь рукою.
Знакомые образы, вылавливаемые из стихийного потока, тащат читателя к центру циклона, автор пытается остановить мгновение, представить, как все начиналось: первобытный мел, огненный центр Земли, обжигающая стужа полюса, и тот, кто сидит в завихряющемся пространстве, выкликает нас, выбрасывает двойников в мир... Но это не Бог, а «закройщик пространства», механизм Бога, слуга циклона. Вот мы и добрались до стихотворения «В центре циклона», до стихий огня и воздуха:
О, север есть север. Его лёд
плавником шевелит впотьмах
и у его ледяных ворот
вздымается снежный прах.
Это Киплинг приветственно машет рукой с другого берега. Но приглядевшись, мы понимаем, что герой отличен от киплинговского — он не хозяин здесь, не покоритель чужих страшных территорий, он на миг возникает в этом вихре, будучи вброшен помимо своей воли в картину мира:
Блестит коса и скрипит стерня,
колосья шуршат в колесе.
Столикий огонь обжигает меня,
и я становлюсь как все:
исчислен, взвешен, насквозь прочтён,
сменивший мильон личин,
в дыму пространства, во льду времён
расплавлен, неразличим.
Кто там, в центре циклона? Автор ищет ответы в той точке бытия, где он оказался, да вот на станции метро «Улица академика Янгеля», почему бы и нет: «Я здесь, я в метро, где бетонный свод, / сумею ли сон превозмочь...» Метро символизирует дорогу в подземный мир, а значит, пропуск к тайне: «И вход и выход из метро — / как ноздри демона, вдыхающего ветер», но тайна, однако, состоит в другом: в каменных отпечатках современный наблюдатель разглядит не спирали ада, а свидетельства зарождения жизни:
Мы добровольно идём в метро,
глядя без интереса
на плиты мрамора, то есть ретро-
спективные снимки процесса
<...>
Этот альбом перелистывал Бог,
Босх, наверное, тоже его пролистывал.
И наконец, чистый огонь, самая противоречивая стихия. Вода и воздух влекут к началу начал, к вечности, собирают по дороге всевозможных мнимых и реальных существ, земля принимает жизнь. Огонь связан с мучениями на земле и очищением духа. Он обостряет чувства и накаляет память. Его воплощения — молния грозы и электричество земных механизмов, фотовспышка, пыхтящий трактор, освещенный трамвай («Последний трамвай, золотой вагон»):
<...>
огонь лицо повернул ко мне, и стал я телом огня,
и голос твой говорил в огне: теперь живи без меня, —
и это всё будет сниться мне, покуда я буду жить,
какая же мука спать в огне, гудящим пламенем быть,
когда-то закончится этот сон, уймется пламени гуд
и я вскачу в золотой вагон, везущий на страшный суд,
конец октября, и верхушка дня в золоте и крови,
живи без меня, живи без меня, живи без меня, живи.
Свет — это другое, он предстает, как в стихотворении «Друзьям», неумолимой силой сродни времени, равнодушно смотрит на нас, надвигается, «он нас перетрет как часов пружины и оси». Но огонь может вступить со светом в союз и с ним выступить против холодного времени… И тогда мы видим уже совсем другой октябрь — как в стихотворении «Millennium»:
Я живу в октябре, и он ко мне не суров,
он повернут ко мне разноцветною призмой света,
он слепит лучом, согревает теплом костров...
Одна стихия обращается в другую, и ни одна из них по отдельности не смогла бы целиком связать этот сборник, только все вместе.
Но несправедливо было бы совсем умолчать, что не только грохочущими льдами и полыхающими подземельями наполняется новая книга, хотя меня больше всего заинтересовали эти мотивы. Здесь нашлось место уютным московским улицам, и памятнику Лермонтову, и моторке на Москве-реке, а также тихим деревенским полям, картинам Шагала, одинокому цветку, воспоминаниям, друзьям, шуткам. Возможно, как раз все это, наша обыденная жизнь глазами поэта, и составляет пятый элемент узора.
Маргарита КАГАНОВА