*
ПЯТЫЙ ЭЛЕМЕНТ
Геннадий
Калашников. В центре циклона. М., «Воймега»,
2018, 72 стр.
Новая
книга стихов Геннадия Калашникова по
структуре действительно похожа на
циклон, а стихотворение, давшее название
сборнику, тяготеет к его центру (о нем
ниже поговорим отдельно). Вокруг —
четыре стихии, если считать по Аристотелю,
первообразующие элементы: огонь, вода,
земля, воздух.
Лирике присуще
одушевление неодушевленного, персонификация
существ, объектов и природных сил, но
из одних и тех же одушевленных
первоэлементов складываются бесчисленные
варианты мозаики, каждый автор по-своему
видит собственное место в этом узоре и
по-своему строит систему существования.
Вот в равновесии
Вода — Земля:
<...>
Прячет
омут сома,
смотрит
осень с холма
из-под
тонкой, прохладной ладони.
И Воздух — Огонь:
<...>
томясь
электрической силой сухой,
касалась
губами верхушек деревьев,
на крыши
вставала босою стопой.
Они похожи — Осень
и Ночная гроза, эти невесомые крылатые
создания, которые касаются нашего мира
ладонью, стопой, губами. А что делают
все существа и не-существа тут, внизу и
наверху: сверчок в рубашке из сатина;
кузнечик в тонком золоте трав; синий
овес; скворечник с единственным темным
глазом; рыбы, что луну задевают боками;
любовь, бредущая по поздним электричкам
(«Прижавшись лбом, во мрак / глядит через
окно: / шлагбаум, дом, овраг — / не все ли
ей равно?»); холодная звезда в холодном
феврале; тот, кто уносит Елену или Европу;
снег, что обводит мелом дороги и кровли;
дождь, пересчитывающий листья на дереве;
молчаливый циферблат небосвода;
выныривающий из тьмы троллейбус и
бегущий во тьму трамвай…
Все они пребывают
в вечном живом круговороте. И в центре
его — человек как наблюдатель и участник.
Я —
ловец и добыча, живу у словесной реки…
Вот, пожалуй, ключ
к стихам Геннадия Калашникова. Тема
реки как непрерывного движения встречается
чаще всего. Автор, не в состоянии отпустить
любимые образы, плывет вместе с ними,
посмеиваясь над собой:
Если
сплю, то ни хмур, ни весел
по
широкой реке в лодке плыву без вёсел.
<…>
Ладно,
пусть волки хвастаются, хвастаются,
хвастаются клыками,
пусть
ворон точит, точит, точит свой клюв о
камень,
а ты,
ночная птица, сипи, сипи, сипи:
Гена не
спи не спи не спи не спи…
«Не спи, не спи,
художник!» — только иронически обыгранное.
А вот уже другая
водная стихия — не река, а море, поглощающее
сушу и все на свете, где за линией
горизонта полная неизвестность, и чем
дальше в пустоту, тем ближе и ценнее
становится все, что осталось на берегу:
Оглянусь
и увижу — с осколка земли
ты мне
машешь рукою.
Знакомые образы,
вылавливаемые из стихийного потока,
тащат читателя к центру циклона, автор
пытается остановить мгновение,
представить, как все начиналось:
первобытный мел, огненный центр Земли,
обжигающая стужа полюса, и тот, кто
сидит в завихряющемся пространстве,
выкликает нас, выбрасывает двойников
в мир... Но это не Бог, а «закройщик
пространства», механизм Бога, слуга
циклона. Вот мы и добрались до стихотворения
«В центре циклона», до стихий огня и
воздуха:
О, север
есть север. Его лёд
плавником
шевелит впотьмах
и у его
ледяных ворот
вздымается
снежный прах.
Это Киплинг
приветственно машет рукой с другого
берега. Но приглядевшись, мы понимаем,
что герой отличен от киплинговского —
он не хозяин здесь, не покоритель чужих
страшных территорий, он на миг возникает
в этом вихре, будучи вброшен помимо
своей воли в картину мира:
Блестит
коса и скрипит стерня,
колосья
шуршат в колесе.
Столикий
огонь обжигает меня,
и я
становлюсь как все:
исчислен,
взвешен, насквозь прочтён,
сменивший
мильон личин,
в дыму
пространства, во льду времён
расплавлен,
неразличим.
Кто там, в центре
циклона? Автор ищет ответы в той точке
бытия, где он оказался, да вот на станции
метро «Улица академика Янгеля», почему
бы и нет: «Я здесь, я в метро, где бетонный
свод, / сумею ли сон превозмочь...» Метро
символизирует дорогу в подземный мир,
а значит, пропуск к тайне: «И вход и
выход из метро — / как ноздри демона,
вдыхающего ветер», но тайна, однако,
состоит в другом: в каменных отпечатках
современный наблюдатель разглядит не
спирали ада, а свидетельства зарождения
жизни:
Мы
добровольно идём в метро,
глядя
без интереса
на плиты
мрамора, то есть ретро-
спективные
снимки процесса
<...>
Этот
альбом перелистывал Бог,
Босх,
наверное, тоже его пролистывал.
И наконец, чистый
огонь, самая противоречивая стихия.
Вода и воздух влекут к началу начал, к
вечности, собирают по дороге всевозможных
мнимых и реальных существ, земля принимает
жизнь. Огонь связан с мучениями на земле
и очищением духа. Он обостряет чувства
и накаляет память. Его воплощения —
молния грозы и электричество земных
механизмов, фотовспышка, пыхтящий
трактор, освещенный трамвай («Последний
трамвай, золотой вагон»):
<...>
огонь
лицо повернул ко мне, и стал я телом
огня,
и голос
твой говорил в огне: теперь живи без
меня, —
и это
всё будет сниться мне, покуда я буду
жить,
какая
же мука спать в огне, гудящим пламенем
быть,
когда-то
закончится этот сон, уймется пламени
гуд
и я
вскачу в золотой вагон, везущий на
страшный суд,
конец
октября, и верхушка дня в золоте и крови,
живи
без меня, живи без меня, живи без меня,
живи.
Свет — это другое,
он предстает, как в стихотворении
«Друзьям», неумолимой силой сродни
времени, равнодушно смотрит на нас,
надвигается, «он нас перетрет как часов
пружины и оси». Но огонь может вступить
со светом в союз и с ним выступить против
холодного времени… И тогда мы видим
уже совсем другой октябрь — как в
стихотворении «Millennium»:
Я живу
в октябре, и он ко мне не суров,
он
повернут ко мне разноцветною призмой
света,
он слепит
лучом, согревает теплом костров...
Одна стихия обращается
в другую, и ни одна из них по отдельности
не смогла бы целиком связать этот
сборник, только все вместе.
Но несправедливо
было бы совсем умолчать, что не только
грохочущими льдами и полыхающими
подземельями наполняется новая книга,
хотя меня больше всего заинтересовали
эти мотивы. Здесь нашлось место уютным
московским улицам, и памятнику Лермонтову,
и моторке на Москве-реке, а также тихим
деревенским полям, картинам Шагала,
одинокому цветку, воспоминаниям, друзьям,
шуткам. Возможно, как раз все это, наша
обыденная жизнь глазами поэта, и
составляет пятый элемент узора.
Маргарита
КАГАНОВА