Березин
Владимир Сергеевич родился в 1966 году в
Москве. Прозаик, критик. Автор нескольких
книг прозы и биографических исследований.
Постоянный автор «Нового мира». Живет
в Москве.
Владимир
Березин
*
В
ТЕНИ ЗОНТИКА
(«Человек
в футляре» Антона Чехова)
Герои
Чехова очень много говорят. Существует
мнение, что это объясняется тем, что так
оно и было в жизни — современный писателю
русский интеллигент любил поговорить
о разных разностях, проводя тем не менее
свои дни в праздности и лени.
Ирина
Питляр, «О художественном своеобразии
рассказов Чехова»
13
июля 1930 года на трибуну XVI съезда ВКП(б)
вышел Иосиф Сталин и начал говорить
свое заключительное слово. Он говорил
о том, что «бывшие лидеры правой оппозиции
не понимают наших большевистских темпов
развития, не верят в эти темпы и вообще
не приемлют ничего такого, что выходит
из рамок постепенного развития, из рамок
самотека. Более того, наши большевистские
темпы, наши новые пути развития, связанные
с периодом реконструкции, обострение
классовой борьбы и последствия этого
обострения вселяют в них тревогу,
растерянность, боязнь, страх. Понятно
поэтому, что они отпихиваются от всего
того, что связано с наиболее острыми
лозунгами нашей партии.
Они болеют той же болезнью,
которой болел известный чеховский герой
Беликов, учитель греческого языка,
„человек в футляре”. Помните чеховский
рассказ „Человек в футляре”? Этот
герой, как известно, ходил всегда в
калошах, в пальто на вате, с зонтиком и
в жаркую и в холодную погоду. „Позвольте,
для чего вам калоши и пальто на вате в
июле месяце, в такую жаркую погоду?” —
спрашивали Беликова. „На всякий случай,
— отвечал Беликов, — как бы чего не
вышло: а вдруг ударит мороз, как же
тогда?” (Общий смех. Аплодисменты.)
Он боялся, как чумы, всего нового, всего
того, что выходит из обычного круга
серой обывательской жизни. Открыли
новую столовую, — у Беликова уже тревога:
„оно, конечно, может быть, и хорошо иметь
столовую, но смотрите, как бы чего не
вышло”. Организовали драматический
кружок, открыли читальню, — Беликов
опять в тревоге: „драматический кружок,
новая читальня, — для чего бы это?
Смотрите, как бы чего не вышло”. (Общий
смех.)»
В нашем Отечестве если Государь
приведет какую-нибудь литературную
цитату, так она сразу пойдет по рукам,
а то и заместит само произведение.
Рассказу Чехова «Человек в футляре» с
этим не очень повезло — вся его сложность
с давних пор свелась к тому, что он якобы
написан про одного противного ретрограда,
мешающего прогрессу.
Со школьных времен все помнили
иллюстрацию, на которой по городу идет
человек, замотанный в шарф, будто немецкий
солдат под Сталинградом. Этот укутанный
человек попал даже на почтовую марку с
Чеховым.
Меж тем этот рассказ 1896 года
только часть трилогии, состоящей,
собственно, из «Человека в футляре»,
«Крыжовника» и рассказа «О любви».
Первые два изучали в школе, а третий был
сочтен преждевременным. Но важно именно
то, что это трилогия, и, по сути, это
единое произведение в трех частях, а
возможно, их было бы и больше, не обнаружь
Чехов за год до этого у себя туберкулез.
И это тяжелое время, о котором Чехов
пишет Лидии Авиловой: «Мне опротивело
писать, и я не знаю, что делать. Я охотно
бы занялся медициной, взял бы какое-нибудь
место, но уже не хватает физической
гибкости. Когда я теперь пишу или думаю
о том, что нужно писать, то у меня такое
отвращение, как будто я ем щи, из которых
вынули таракана — простите за сравнение.
Противно мне не самое писание, а этот
литературный entourage, от которого никуда
не спрячешься и который носишь с собой
всюду, как земля носит свою атмосферу».
Итак, в это время Чеховым придумано
особое провинциальное пространство, в
котором есть общие герои — ветеринарный
врач Иван Иванович Чимша-Гималайский
и учитель Буркин. И они, будто Данте с
Вергилием, путешествуют по кругам
русского мира — то мещанского, то
трогательного, то безумного.
Чимша-Гималайский родом из
кантонистов, отец его выслужил офицерский
чин, а сын стал ветеринаром. Иногда может
показаться, что это резонер, что
проговаривает мысли автора, но вслушайтесь
в его проповедь после рассказа о
собственном брате: «…не успокаивайтесь,
не давайте усыплять себя! Пока молоды,
сильны, бодры, не уставайте делать добро!
Счастья нет и не должно его быть, а если
в жизни есть смысл и цель, то смысл этот
и цель вовсе не в нашем счастье, а в
чем-то более разумном и великом. Делайте
добро!» Проповедь эта — одно из самых
часто цитировавшихся в советской школе,
да и не только в школе, мест «Крыжовника».
Но при внимательном чтении видно, что
все это ужасная пошлость, совершенно
неуместная, и едва ли мизантроп Чехов
мог сам произнести это. Кстати, именно
на этом ожидании возвышенного построена
знаменитая цитата (быть может, вымышленная)
из школьного сочинения: «В рассказе
„Ионыч” мать все время пишет романы,
дочь с утра до ночи играет на фортепиано.
Просто удивительно, до чего доходит
пошлость этих людей».
В этих рассказах герои парны —
учитель Беликов отражается в крестьянке
Мавре, которая выходит из комнаты только
по ночам, избегая встреч с людьми.
Печальная история угасшей любви помещика
Алехина соотносится с историей красивой
горничной Пелагеи, которая влюблена в
повара, но «как он был пьяница и буйного
нрава, то она не хотела за него замуж,
но соглашалась жить так. Он же был очень
набожен, и религиозные убеждения не
позволяли ему жить так; он требовал,
чтобы она шла за него, и иначе не хотел,
и бранил ее, когда бывал пьян, и даже
бил. Когда он бывал пьян, она пряталась
наверху и рыдала, и тогда Алехин и
прислуга не уходили из дому, чтобы
защитить ее в случае надобности». Сам
Алехин перетерпел, и любовь прошла
стороною, как проходит косой дождь.
Брат Гималайского покупает-таки
имение и высаживает крыжовник. Имение
это странное, река там течет коричневого
цвета, потому что с одной стороны в нее
спускает отходы кожевенный завод, а с
другой — завод костопальный. На таких
заводах получали уголь для сапожной
ваксы и угольных фильтров, нагревая
кости из скотобоен без доступа воздуха.
И крыжовник был жесткий и кислый,
но счастье человека необоримо. И хозяин
имения был счастлив.
Брат его, наевшись счастливого
крыжовника, возненавидел город, чужое
частное счастье и семейные чаепития.
В этом русском мире живет учитель
греческого языка Беликов.
Ему много искали прототипов и
много их нашли.
В Таганроге, на доме учителя
Дьяконова висит мемориальная доска:
«Здесь жил инспектор Афанасий Дьяконов,
один из прототипов героя рассказа А. П.
Чехова „Человек в футляре”». О прототипах
всегда спорят, даже если образ заведомо
собирательный. Современники пытались
отбить Дьяконова у общественного мнения,
утверждая, что тот был добрым и отзывчивым,
— но поздно, доска уже висит, и кому
какое дело, украл ли кто шубу или у него
украли. В числе прототипов называли еще
и знаменитого публициста из «Нового
времени» Меньшикова, но Меньшикова
вывели в расход в 1918 году в обстоятельствах
столь неприятных, что об этом предпочитали
не вспоминать даже при победившем
социализме.
В таких случаях предпочтительнее
иметь дело с самим текстом.
Что рассказывает нам Чехов?
Два охотника — Чимша-Гималайский
и Буркин — располагаются на привал, и
учитель рассказывает про своего, только
что умершего, коллегу: «Он был замечателен
тем, что всегда, даже в очень хорошую
погоду, выходил в калошах и с зонтиком
и непременно в теплом пальто на вате.
И зонтик у него был в чехле, и часы в
чехле из серой замши, и когда вынимал
перочинный нож, чтобы очинить карандаш,
то и нож у него был в чехольчике; и лицо,
казалось, тоже было в чехле, так как он
все время прятал его в поднятый воротник.
Он носил темные очки, фуфайку, уши
закладывал ватой, и когда садился на
извозчика, то приказывал поднимать
верх. Одним словом, у этого человека
наблюдалось постоянное и непреодолимое
стремление окружить себя оболочкой,
создать себе, так сказать, футляр, который
уединил бы его, защитил бы от внешних
влияний. Действительность раздражала
его, пугала, держала в постоянной тревоге,
и, быть может, для того, чтобы оправдать
эту свою робость, свое отвращение к
настоящему, он всегда хвалил прошлое и
то, чего никогда не было; и древние языки,
которые он преподавал, были для него, в
сущности, те же калоши и зонтик, куда он
прятался от действительной жизни».
И такое впечатление, что на этом
чтение рассказа прерывается и больше
уж обществу ничего не нужно, кроме разве
фразы несчастного Беликова «Оно, конечно,
так-то так, все это прекрасно, да как бы
чего не вышло».
И на волне либеральных надежд
рубежа веков, и посреди кумачово-репродукторной
радости советской жизни кажется, что
вот он — одушевленный тормоз новой
жизни. Уйдет человек с зонтиком, и
начнется новая жизнь с песнями.
Золотая луна будет сиять над
нашим садом. Прогремит на север далекий
поезд. Прогудит и скроется в тучах
полуночный летчик. «А жизнь, товарищи…
была совсем хорошая!»
И тут начинается первая тревога,
даже не тревога, а небольшое беспокойство.
Когда глядишь на историю прошлого
века, часто приходит на ум старая
китайская фраза о том, что не дай бог
жить в эпоху перемен. И цена совсем
хорошей жизни выходит какая-то не такая,
и сама жизнь — недостаточно хорошая. И
все это общественное движение, которое
в официальной трактовке имеет продолжение
сперва в экономической борьбе, затем в
политической, потом свистит в воздухе
оружие пролетариата, потом гулко стреляет
«Аврора», и начинается вовсе неизвестно
что. Публициста Меньшикова, что выходил
в солнечную погоду гулять с зонтиком,
выводят на берег Валдая и расстреливают
на глазах шестерых детей.
Поэтому честный обыватель
начинает думать, что, может быть, и прав
был школьный учитель, лучше б всего
этого не вышло.
Но ветер истории неумолим, он
стучит рамами, бьет стекла и срывает
занавески. Он врывается в дом и гасит
лампу под абажуром.
Но мы опять вернемся к тексту
Чехова.
А дальше там рассказывается о
том, как весь город боится человека в
футляре. Он ходит по домам своих коллег.
Сказать ему нечего, и сама эта обязанность
его тяготит. Но он считает, что нужно
поддерживать добрые отношения с
товарищами, как он сам и говорит. И город
начинает бояться, как бы чего не вышло.
Даже духовенство стесняется при Беликове
кушать скоромное. Сам наш герой боится,
как бы его в чем не обвинили, боится, как
бы его не зарезал полоумный слуга
Афанасий и как бы не забрались воры.
Тут в город приезжает новый
учитель географии. Он украинец, сестра
его (здесь следует ремарка «она уже не
молодая, лет тридцати») — «разбитная,
все поет романсы и хохочет». И тогда
человек в футляре говорит ей лучший из
комплиментов, на которые он способен.
Он сообщает, что малороссийский
язык своею нежностью и приятностью
напоминает греческий. После этого
общество решает его женить, хотя географ
ненавидит его. Географ называет его
«глитай абож паук». А это название пьесы
Марко Кропивницкого «Глитай, або ж
павук», то есть, «Мироед, или Паук».
Кстати, именем автора «Глитай,
або ж павук» назван город Елисаветград,
который успел перед этим побывать
Зиновьевском, Кирово и Кировоградом.
Дело со сватовством затягивается,
и город начинает чувствовать слабину
человека в футляре. Его начинают понемногу
травить. И тут Беликов видит свою пассию
на велосипеде и приходит с разговором
к ее брату. Слово за слово, его спускают
с лестницы, а несостоявшаяся невеста
хохочет, как хохотала она по любому
поводу. Беликов впадает в оцепенение и
умирает через месяц. Его кладут «в тот
футляр, из которого он никогда больше
не выйдет».
Город с трудом сдерживает радость
на похоронах, потом веселится неделю,
но затем все возвращается на круги своя.
Ничего не изменилось — быт так же
непоэтичен и страх никуда не делся.
Герой будто подсматривает из-за плеча
в письмо к Авиловой: все не так и,
одновременно, непонятно, что делать.
После этого рассказа охотники
пытаются уснуть, ветеринар произносит
пафосный монолог «Видеть и слышать, как
лгут… и тебя же называют дураком за то,
что ты терпишь эту ложь; сносить обиды,
унижения, не сметь открыто заявить, что
ты на стороне честных, свободных людей,
и самому лгать, улыбаться, и все это
из-за куска хлеба, из-за теплого угла,
из-за какого-нибудь чинишка, которому
грош цена, — нет, больше жить так
невозможно!», но его товарищ уже валится
под откос сна, и ветеринар снова уходит
курить, мучимый своими мыслями.
Но есть и еще один вариант жизни
персонажа. Он просто психически болен
— тут комментаторы путаются в диагнозах
(дистанционные диагнозы через время и
расстояния вообще свойственны читателям
русской литературы). Обсцессивно-компульсивное
расстройство, какая-то психостения,
тревожность...
Представим себе, если этот рассказ
пересказывать иначе: несчастный больной
человек вместо лечения получает от
образованного общества, что окружает
его, лишь ненависть.
И само это общество переносит
свои страхи на него, слабого и беззащитного.
Он становится демоном помимо своей
воли, его назначают ответственным за
самогипноз окружающих.
А потом, положив его в футляр,
окружающие удивляются, что ничего не
переменилось. Может, дело было не в
любителе греческого языка?
Но теперь кажется, что Беликов
ведет себя как обычный невротик, сейчас
такого человека стали бы лечить. Да что
там — таких людей сейчас много. Они
редко парализуют целый город, и общество
осуждает, когда их спускают с лестницы.
Общество становится на стражу интересов
людей в футляре.
Где настоящий Беликов и был ли
он внутри настоящего футляра, то есть
не выдуманного городскими обывателями
кокона, — непонятно.
Кто это: невротик, человек, точно
предчувствующий страшные беды, или
отвратительный глитай, то есть
«кулак»? Нет, читатель, выбирай сам.
Такова русская литература, которая есть
самое точное зеркало русской истории.
И одному Богу известно, как будут
прочитывать этот текст Чехова в будущем.