Михайлов Сергей
Юрьевич родился в 1970 году в Молдавии, с
1988 года живет в Калининграде. Окончил
филологический факультет Калининградского
государственного университета. Поэт,
переводчик. Автор трех поэтических
книг. Редактор и составитель нескольких
антологий калининградской литературы.
Стихи переводились на европейские
языки. В публикации сохранена авторская
пунктуация.
Сергей
Михайлов
*
ПРИВЕСОК
ПУСТОТЫ
* *
*
Как шумело
так и поутихло
И легла как
выжженная прядь
На лицо такая
паутинка
Что уже не
спутать и не снять
Но и как
усердный ноготочек
Соскребал
вощёнку с леденца
Тишины
сердечной молоточек
Убирает
лишнее с лица
* *
*
Сергею
Корнющенко
Молодость
сошедшая с экрана
Весть
опередившая гонца
Век не
заживающая рана
Хоть и зацепило
слегонца
Саечку с
испугу втихомолку
Сохранит
стыдливая молва
Ровно
положённая на полку
Общим планом
снятая глава
Темнотой
накормлены досыта
По углам
который ни возьми
В кинозале
хохотно да смыта
Плёнка
набежавшими слезьми
Рано-рано ох
встаёт охрана
И стоит до
самого конца
Молодость
сошедшая с экрана
Весть
опередившего гонца
* *
*
Завалила
углы, опрокинула спатки
Неделимых,
увы, на четыре лопатки.
У неё что ни
час — перерешивать поздно:
Штабель тесен
и част, и никто не опознан.
Всё мирком
да ладком, как и задали на дом.
Не видать
далеко. А смотреть и не надо.
А скажи
поперёк баю этого баю —
Унесёт за
порог, под шумок закопает.
* *
*
Ведя учёт
последствиям зимы,
Я нескольких
вещей не досчитался
И с теми, кто
был ею взят, прощался.
Хотя знакомы
с ними были разве мы?
Нет, не были.
Но я без них остался.
Что до вещей
— вздыхаешь легче ты,
Теряя то, не
был к чему привязан, —
Я перечислю
их для простоты:
Ракушка,
шарф, густая тень под вязом.
А рад ли я
привеску пустоты?
Конечно, рад.
Но вспомнить их обязан.
А памяти что
мне сказать насчёт,
Которую по
пустякам я трачу? —
Что сору
вровень донному течёт
Её ручей.
Возьми-ка на учёт —
И в каждой
капле сыщешь недостачу.
Детский
сад
Ивану
Михайлову
Вооружившись
линзою окна,
Мы видим, как
раскатывает небо
В лепёшку,
не жалея толокна,
В кормилицу
играющая Геба, —
И весь присыпан
сытною мукой,
Перележавшей
все земные сроки,
Больничный
сад, где вскормлены рукой
Её младенческой
синицы да сороки.
Да будет пир
в юдоли этой слёз,
Да высохнут
они без промедленья! —
Столь счастливо
дитя, беря всерьёз
Мир целый в
безраздельное владенье…
Но в поздний
час, едва им овладев,
Она услышит
зов без разговоров
Идти домой,
взаправду онемев;
И сей же миг
из гибельных просторов
На сад ночной
прольётся детский гнев
Горючими
слезами метеоров.
* * *
А если хочешь
знать, так это вот:
Улыбка,
бабочка чужого полуслова,
Одно мгновенье
лишнее живёт, —
Уже ты всё
прервал и всё нарушил
И жизнь её
фактически разрушил,
Из ничего
возникнув бестолково;
Уже свершён
досадный разворот
Лица, и глаз,
и губ, её несущих,
К тебе, из
сокровенного наружу, —
Лови её, она
вспорхнёт вот-вот,
Перелетая в
мир несущих.
Так вот и
жизнь — мгновение, пока
Лица не
покидает чужака —
Нелепая
волшебная ошибка! —
Улыбка,
угасающе легка,
К тебе не
обращённая улыбка.
* *
*
Саше
Артамоновой
Только что
были здесь
А теперь
только пыли взвесь
Между шторками
светится
Да темно на
лестнице
Слепком
тёплого тела
Стекло
запотело
В горке по
краю сколото
Детских
фигурок сколько-то
Переложено
ватой
Будто снег
вороватый
Нас принакрыл
дохой
И не пустил
домой
* *
*
ничто нас не
пугает как рассвет
на чёрной
площади живого места нет
раб-колокол
звонит по всей стране
всё громче
звон всё будущность странней
Вечер
И кодла
мальчиков, и девочки на взводе
Любовь мою
крадут, хохочут ей в лицо.
Ещё не смерть,
но что-то в этом роде
Под окнами
стоит, сшибая на винцо.
Как не отдать
на круг весёлый этот опыт,
Как не войти
по горло в сумеречный свет?
Фуфырь моей
вины чужими будет допит.
Но мне ли
алчущих ловить на воровстве? —
Когда я сам…
Когда? Вот именно: когда же?
Но память,
занята нелепицей одной,
Столь
зачарована темнеющей водой,
Что не заметит
и моей пропажи.
* *
*
Памяти
Виктора Рябинина
Ирге и оврагу
Приданный
лягу
Раскину кости
Заходите в
гости
Что стяжал
Ничего не
жаль
Которые живы
Тяни мои жилы
Тяните соки
Хоботки осоки
Сильфиду
малую
Мясцом побалую
Злаку да
былью
Крови налью
Вдовам на
пяльцы
Горькие
пальцы
А вам хвощи
Послаще хрящи
Колите колени
Мои коренья
Или вам не
нравится угощенье
Жду юрка-мышицу
В сердечную
мышцу
А серую мышку
Глубоко под
мышку
Девица-река
Вот моя рука
и другая рука
А тебе
сон-трава
Моя голова
Опадай листом
Бывшее лицом
Испей синица
Из моей
глазницы
И ты куница
Из моей
ключицы
Красно лежится
Пеной душицы
Вольно бежится
Волной пшеницы
Гостьими
устами
Ах говорится
* *
*
В холмы закат
залёг тупой иглой,
Нацелившись
в меня, быть может.
Печаль моя
светла — она полна толпой
Возвышенно
кипящих мошек.
Они-то — да,
а страсти — нет. И ты
Мне машешь
из толпы в порядке хохмы.
И сердце
тешит первый опыт пустоты.
И мгла
спускается на холмы.
Облака
Громоздятся,
толкутся, пихаются
Облака —
облако к облаку.
Отчего так
истошно икается
Пережившему
вас сопляку?
Перекатами
плотными, полными
Тычется
горечь под самый дых —
Что случилось,
что вы меня вспомнили
В эмпиреях
своих ледяных?
Бездыханный,
стою — кумекаю:
Как прикажете
понимать
Вашу прихоть,
а больше и некому
Так ревниво
меня вспоминать?
Невесомые —
падали. Падали.
Не поднять
вас. Не обнять.
Вышли на небо
вы, не правда ли,
Чтобы свиделись
мы опять?
Вон как пышете
сахарной горкой —
Жжётся
чистый-пречистый лёд!
Всласть мне
икается горько-горько.
Но и это
сейчас пройдёт.