Кекова Светлана Васильевна родилась на Сахалине, окончила филфак Саратовского государственного университета. Автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвященных творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Саратове.

Светлана Кекова

_*

СКВОЗЬ ЭТОТ ХОЛОД

_{* * *}

Мне нужно прошедшие годы

как пламя увидеть и лёд,

надеть сапоги-скороходы

и сесть на ковёр-самолёт,

и сбросить ненужное бремя,

и меч свой волшебный сломать,

чтоб быстролетящее время

за хвост, как дракона, поймать.

Я знаю — ни силой, ни властью

мне не овладеть никогда —

и вот огнедышащей пастью

уже я проглочена, да.

И всё-таки в этом пожаре

я мыслю…

И чувствую я,

что молча мне руку пожали

мои по несчастью друзья.

_{* * *}

Как мир огромен,

как ребёнок мал!

Но мир его на удочку поймал —

плотву святую, рыбку золотую.

Закончим мысль.

Поставим запятую.

Но мысль, как разноцветный попугай,

сидит на ветке,

смотрит круглым глазом

и хочет съесть

весь мир подлунный

разом —

расхожий корм ты ей не предлагай.

Ты ей не верь.

Она издалека

начнёт рассказ про всё, что есть на свете —

про удочку,

про сеть,

про рыбака,

про то, что жизнь — великая река,

где молча рыбы плавают и дети.

Перед иконой Страшного Суда

Ю. К.

₁

Сначала степи развернули свой

ковёр осенний с выжженной травой

(а кое-где проглядывала озимь,

покрывшая, как плат, пласты земли),

и взгляды оторваться не могли

от тех чудес, что создавала осень.

₂

На горизонте плоские холмы

обозначали странное величье

пустынных мест; и щебетанье птичье,

а также брызги солнечной волны

напоминали о нетварном свете,

который видят ангелы и дети

и чтут святые очи Паламы.

₃

По чёрным комьям вспаханной земли

воронья стая движется вразвалку.

Два облака плывут, как корабли.

Деревья входят в мир, как в раздевалку,

и оставляют пышный свой наряд

для ротозеев, фавнов и наяд.

₄

А путь наш продолжается. Вот-вот

вороньему рукой помашем войску,

деревьям обнажённым, Волге, Вольску

и совершим опасный поворот

в тот край, где посреди незримых бурь

то золото сияет, то лазурь,

то светится фаворским светом Слово,

как на иконе инока Рублёва.

₅

Под шум последний лиственной молвы

возникли вдруг хвалынские холмы,

где ковыля печально колыханье,

холмы — Хвалынска слава и хвала,

как бы церквей подземных купола —

живой земли свободное дыханье.

₆

И снова наплывают на меня

в волне молчанья и сердцебиенья

тень всадника и красного коня —

и языки подземного огня

как будто замирают на мгновенье.

А там, где глина, воздух и вода

соединились в День Господня гнева,

у яблони вдвоём — Адам и Ева

перед иконой Страшного Суда.

_{* * *}

С трёхлитровой банкою подмышкой

движется по саду Смердяков

к бане, где в котле под чёрной крышкой

Свидригайлов ловит пауков.

Смердяков родился в этой бане,

знает в ней все щели и углы…

Как кузнечик юный, на экране

прыгает Полад Бюльбюль-оглы.

Этот сюр конца семидесятых

мне явился, как кошмарный сон,

или словно ангелов крылатых,

ангелов крылатых легион.

Липнет грех к душе, как снег к подошвам,

кровью наливается звезда,

а в воспоминаниях о прошлом

просто иней лёг на провода.

Знать бы там, в тоске неосторожной,

что мы отдаём, а что берём…

…Просто в нашей юности безбожной

Достоевский был поводырём.

_{* * *}

На высоком берегу, под ивою,

от родного дома вдалеке,

ели дети яблоки червивые,

отражаясь в медленной реке.

Кто они? Где их отцы и матери?

Где их ангел? Где телец и лев?

Чью любовь они уже растратили,

чью убьют, внезапно повзрослев?

Не горит лампадка в детской спаленке,

ходит строй теней на потолке,

кот мурлычет, сидя на завалинке,

мышь скучает в красном уголке.

И не знают временные жители,

как дома их оказались тут,

и в каком саду, в какой обители

яблоки червивые растут.

Мальчик

Однажды внимательный мальчик прочёл

не сказку, а притчу про мух и про пчёл,

и вот, глубочайшего смысла полна,

ему полюбилась она.

Теперь он следит не за боем быков —

вникает в любовные игры жуков

и видит за ними, в дали голубой,

что будет со мной и тобой.

А муха, в боях нагуляв аппетит,

одна над поверхностью жизни летит,

и видит её удивительный глаз

и небо, и землю, и нас.

На синей земле по зелёным холмам

рассыпаны Богом цветы.

Струится от чашечек роз

фимиам,

как знаменье их чистоты.

Но мухе не нужен цветочный нектар —

души расцветающей тающий жар,

ей нравится падаль, гнильё и навоз,

а вовсе не запахи роз.

…Как пышно сирень в это лето цвела!

Забором был сад обнесён.

И сладкий нектар собирала пчела,

забыв обо всём, обо всём.

А рядышком сёстры трудились её,

и мальчик сидел на крыльце.

На ветхом заборе светилось бельё,

как слёзы на детском лице.

— Но кто же, скажи, эти притчи поймёт?

— Лишь тот, кто нуждается в них.

Есть люди, как пчёлы, творящие мёд

в жилищах своих восковых.

Есть люди, чьи души похожи на мух,

их зренье — как шар, как парабола — слух,

их цепкие лапки оставят следы

на всём — от еды до беды.

А мальчик сидит на ступеньке крыльца,

и видит он мать свою, видит отца,

какую-то видит старуху…

Он знает, что смерть далека и близка,

как этот забор —

и опять от виска

он гонит жужжащую муху.

_{* * *}

На деревьях снег, как в бокале пенки,

и озябли руки, замёрзли ноги.

Наступило время давать оценки,

раздавать долги, подводить итоги.

Ты забыл о юности драгоценной,

но вернётся прошлое — только свистни…

Пусть забито лексикою обсценной,

как листвой осенней, пространство жизни,

пусть по скверу бедному возле речки,

где смешалась брань с колокольным звоном,

цифровые бегают человечки,

пряча дрожь испуга в карман с айфоном,

но сквозь этот холод, сквозь этот морок

ожиданье радости вдруг проступит,

и любой, кто был мне когда-то дорог,

в гастроном зайдёт, шоколадку купит.

Казанская

Спит земля, безвидна и гола,

сны её — как каменные плиты.

Сброшены с церквей колокола

и кресты сияющие сбиты.

Но в железных узах темноты

сон приснился девочке Матроне:

нужно утром принести цветы

к погребённой заживо иконе.

_{* * *}

Татьяне Кан

Всё, о чём мечталось, как ни странно,

сбудется, настанет в свой черёд…

И опять под звуки фортепьяно

чья-то жизнь по улице идёт.

Чья-то жизнь в красивом белом платье,

в туфлях на высоких каблуках,

в кофточке, похожей на объятье,

с разноцветным зонтиком в руках.

Вот она застыла у порога

и кому-то задаёт вопрос —

девочка, вещунья, недотрога

в лёгком нимбе золотых волос.

Но по строгим правилам науки

невозможно получить ответ

на вопрос — откуда льются звуки,

на любовь похожие и свет.