*
ФИЛОСОФ-ЗУБ,
ИЛИ КАК ОДОЛЖИТЬ ДЕНЬГИ ПО ХАЙДЕГГЕРУ
М. Хайдеггер:
pro et contra.
Рецепция и трансформация
идей Мартина Хайдеггера
в
русской философской мысли. Антология.
Под редакцией Ю. М. Романенко и др.
СПб.,
РХГА, 2020, 1152 стр.
Мартин Хайдеггер,
пожалуй, один из тех, кому Бог — или
Dasein — велел оказаться в этой любопытной
издательской серии, отличающейся
(впрочем, как и все еще пополняющееся
печально известными «Черными тетрадями»
полное собрание сочинений Хайдеггера
в сотню томов) завидным объемом. Ведь
прав был Владимир Бибихин, первый у нас
переводчик и популяризатор Хайдеггера,
писавший в «Деле Хайдеггера», что
«предметом равнодушной историко-философской
инвентаризации фрейбургский мыслитель
не стал и, возможно, не станет никогда».
Это воистину так — стоило мне, например,
записать беседу с переводчиком Эрнста
Юнгера и, кстати, одним из — очень многих
— авторов данного сборника — и не столь
многих его составителей — философом
Александром Михайловским,
а тому помянуть перевод «Черных тетрадей»,
как — перепечатки, ругань в Фейсбуке,
расфрэнды и прочая прелесть. Александр
Македонский, конечно, герой, но зачем
же так виртуальные копья ломать…
Да
и поток публикаций о Хайдеггере в нашей
стране только увеличивается — только
недавно выходили очередные «Черные
тетради» и посвященный им спецномер
журнала «Логос»
(и отсутствие авторов из него в этой
антологии несколько обедняет картину
— или же является продуманной редакторской
стратегией), как буквально одновременно
с этой книгой «Издательство Института
Гайдара» выпустило перевод хайдеггеровского
труда «К философии (о событии)», а
«Владимир Даль» — «Понятие времени».
Итак, продолжая из
Бибихина (в антологии не только несколько
его текстов, но и рассуждения о нем
самом, включая статью М. Богатова «Почему
Бибихин — не Хайдеггер?»): «Не будет
преувеличением сказать: почти все это
исследование остается, по существу,
расследованием. Кто он все же был на
самом деле? Не воплощение ли он какой-то
темной силы или опасного соблазна?
Настоящий ли философ? Не дзен-буддист
ли он? Не нигилист ли? Может быть, он
поздний реакционный романтик? Может,
он крипто-томист, замаскированный
богослов? Конечно, убежденно говорят
одни». So who is Herr Heidegger?
Перед
тем, как хоть по самым верхам рассмотреть,
о чем «говорят одни» и другие, сразу
разбавим мед очень маленькой чайной
ложкой дегтя. Во-первых, эту статью
Бибихина «Дело Хайдеггера» — да в самое
начало бы, в виде исключения пожертвовав
хронологическим принципом комплектации
блоков, ведь она дает биографическо-идейный
дайджест всего Хайдеггера. А в этой
серии «Pro et contra» все силы и копья ушли,
видимо, на философско-идейные нужды —
статей, посвященных биографии героя,
его жизни в ЖЗЛ-смысле слова, тут
практически нет. Во-вторых, в выходных
данных значится, что эта книга 2020 года
— «2-е издание», но чем именно оно
отличается от издания с 2019 годом в
выходных данных,
ровно такого же объема и появившегося
в продаже в то же самое время (!),
является, видимо, еще одной загадкой
российского хайдеггероведения…
И
если уж зашла речь о принципах отбора
статей для этой книги, не только весьма
внушительной, но яркой, пафосно бросающейся
в глаза своей черной обложкой с бархатным
отливом и золотым тиснением, то еще одно
соображение впроброс. Из десятков, если
не сотни статей тут отрицательных — да
и то относительно — ровно три штуки.
Да, жанр и не особо предполагает
ренегатов-критиков, но опять же в прошлых
антологиях они встречались. Назовем же
этих героев: это статья Я. Слинина о
возникновении философии Хайдеггера из
феноменологии Гуссерля и статья И.
Инишева об опять же феноменологии как
экзистенциальной практике (вообще IV-й
блок статей о метафизике, онтологии и
феноменологии отличается самым высоким
уровнем философической зубодробительности
— и, как видим, страстей). Впрочем, булавки
там довольно милосердные, отдающие
иногда большую честь феноменологии
Гуссерля, нежели Хайдеггера. Зато от
философа Нелли Мотрошиловой, автора
книги «Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт:
бытие — время — любовь», объекту ее
научных интересов достается на орехи
по первое число. Хайдеггер, по ее версии,
«разглагольствовал (в самоуверенном
стиле)», а «такой разгул негативизма на
фоне поистине „метафизического”
хайдеггеровского самовозвеличивания
склонил некоторых авторов и читателей
к подозрению: не появились ли в мысли
Хайдеггера некоторые психопатологические
признаки?» Возможно, и склонил, но доверие
к в целом не лишенным основания инвективам
Мотрошиловой подрывает как раз эта
дискретность в отсылках — фразы вроде
«в согласии со многими экспертами»:
эксперты не поименованы, тогда как на
собственные работы автор ссылается
чуть ли не в каждом абзаце. «Некоторые
личностные черты Хайдеггера — непомерное
тщеславие, страстное желание всегда и
во всем играть первую скрипку, как и
уверенность в том, что такого
философа-новатора, как он, у человечества
не было и не будет, — также помогают
понять сам его нацистский ангажемент,
а впоследствии и упорную нераскаянность
в том, что он пошел на такой союз». Да
ведь мы и так догадались, что основная
причина обвинений — опять же эти,
выходящие сейчас и на русском языке
«Черные тетради» и их рецепция?
Но отдадим дань
уважения группе составителей этой
хайдеггерианы — не только, разумеется,
за титанический труд, но и за расстановку
акцентов. Симпатизируя в подавляющем
большинстве своем Хайдеггеру (о котором
будет верным сказать: он никого не
оставил, не оставляет и не оставит
равнодушным, завещав опубликовать
«Тетради» в конце своего ПСС, то есть —
в наши дни), они не пускают вослед Н.
Мотрошиловой фан-клуб апологетов и
адвокатов Хайдеггера, что камня от камня
не оставили бы от обвинений того в
сотрудничестве с нацистским режимом в
1930-е, антисемитских высказываниях в
«Тетрадях» и дальнейшем молчании и
«нераскаянности» по этому поводу. И
здесь одной из наиболее адекватных
представляется статья отнюдь не
профессионального философа А. Рясова,
где приводятся не только суждения за и
против («Стало быть, мы в зале суда. Перед
нами два взаимоотрицающих взгляда —
обвинение и апология»), но и осуществляется
попытка анализа механизмов функционирования
не только политического (об этом, слава
Богу, теоретизировали Адорно, Беньямин
и Бурдье), но идеологического в философии.
Право, Хайдеггер заслуживает подхода
именно такого уровня рефлексии, а не
установления в сотый раз, сам ли он в
гитлеровские времена рвался быть
ректором «всеми правдами и неправдами»
(Мотрошилова) или же просто не взял
самоотвод
(«в согласии со многими экспертами»).
Правда, «опыт срыва» Хайдеггера Рясов
сравнивает даже «не с Юнгером и Чораном,
а с Батаем и Арто» — почему вдруг два
первых автора, не только имевших в своем
бэкграунде опыт аффилирования с фашизмом
и его успешного преодоления, но и отнюдь
не менее трансгрессивно «прокачанных»,
вдруг ставятся ниже других, вызывает
лично у меня некоторые вопросы — впрочем,
не имеющие прямого касательства к
разбираемой книге.
Перечислив
некоторых авторов, стоит заметить, что
подискутировать о Хайдеггере собрался
буквальным образом весь цвет отечественного
любомудрия. В. Бибихин и Т. Горичева, С.
Хоружий и А. Ахутин, В. Подорога и Ф.
Гиренок, А. Дугин и А. Магун. И если,
кстати, у кого-нибудь могут возникнуть
вопросы об участии Дугина, то стоит
припомнить, что он своими лекциями и
книгами отметился в числе первопроходцев
фундированной рецепции Хайдеггера в
нашей стране (уж не говоря о том, что об
адептах традиционализма вроде Генона
и Эволы и многих других относительно
массовый российский читатель узнал
также от Дугина). Впрочем, кто был первым,
вторым и третьим, выяснять все же сейчас
не будем (хронологией толкования
Хайдеггера занимается М. Богатов), но
заметим, что переписывавшаяся с
Хайдеггером из СССР Татьяна Горичева
рассказывает эту крайне любопытную
историю (и, снимем перед ней в очередной
раз шляпу, рассказывает действительно
потрясающе аналитично и ярко) даже
подробнее, чем в ее относительно недавнем
интервью в «Горьком».
Вообще, тексты
известных — и не только, конечно, —
авторов тут таят сюрпризы. Например,
крайне неожиданным образом из идущих
рядом другого текста Бибихина «Сила
мысли» и мемуаров А. Вознесенского «Зуб
разума» первый, к сожалению, отличает
большой процент общих мест, а вот
экспрессивная импрессия Вознесенского
о Хайдеггере, которого он сравнивает с
мощно сидящим в надкостнице зубом, в
манере его речи, его (запротоколированных)
вопросах и ответах заставляет увидеть
всю сцену и оценить язык мемуариста,
заставляющий подчас вспомнить образность
некрологов Лимонова.
Если от текста
отзыва могло сложиться впечатление,
что речь только о современном или
недавнем прочтении и восприятии
Хайдеггера в нашей стране (интересно
подумать, какого объема и скольких томов
достигла бы книга, не ограничься
составители только российской рецепцией…),
то это отнюдь не так. «Актуальные вопросы
хайдеггероведения в России можно
представить в виде определенных рубрик,
связанных с ключевыми проблемами его
философии: бытие, нигилизм, истина как
алетейя, конечность человека, техника
как судьба человеческой истории,
преодоление метафизики, критика
онтотеологии, политическая конфликтология,
поэтика философского языка, хайдеггеровские
толкования классиков истории философии
(Парменида, Гераклита, Канта, Ницше и
мн. др.)», — провозглашают составители
в (тоже коллективном!) предисловии — и
держат слово. И восприятие Хайдеггера
в былые годы, в СССР и России, это не
только факт философии, но и крайне
любопытно.
Вот «Гейдеггера»
читает Бердяев и разочаровывается:
«Забота, характеризующая Dasein, есть
ничтожество. Но непонятно, откуда у
Гейдеггера раздается голос совести.
Гейдеггер антиплатоник. У него нет духа.
И его пессимистическая философия есть
не столько философия Existenz, сколько
философия Dasein. Его онтология ничто,
которое ничтоствует. Он совсем не
раскрывает, что такое существование,
не выброшенное в мир». (Стоит добавить
голос Бердяева к критикам Хайдеггера?
Нет, ибо он признает его величину.) Вот
Франк просьбу об одолжении денег
сопровождает ссылкой на «экзистенциальные
обстоятельства (демонически-хайдеггеровского
содержания)». А вот Шор делится
впечатлениями от посещения лекций
Хайдеггера — «…он внушал мне
непосредственную, физиологическую
антипатию; в 19<29> году в нем что-то
переменилось, и какая-то положительная
струя в его личности начала как будто
бы преодолевать темное начало. <…>
От третьих лиц я слышал, что он мною
интересовался и ценит меня». Конечно,
тут я утрирую, приводя фактоиды, а не
факты — русские философы рано увидели,
оценили Хайдеггера и уже начали работу
по его осмыслению, начавшуюся с весьма
вдумчивой и проницательной рецензии
1928 года В. Сеземана на «Бытие и время»,
— работу, которую прервало то, что в
нашей стране прервало почти все.
И
настоящий гимн «темному началу»
Хайдеггера исполнят в советские времена
так, что просто зачитаешься, экий пыл,
каков стиль! «Дипломированные лакеи
германского фашизма рядятся в ветхое
идеологическое тряпье кьеркегорьянства,
извлеченное из мусорной ямы истории
философии. Новоявленные пророки
экзистенциализма — Мартин Гейдеггер,
Карл Ясперс и их многочисленные подпевалы,
нудно твердят зады (может, азы? А то
намеки уж совсем ниже пояса… — А.
Ч.)
кьеркегорьянства. Убогое содержание
облечено в произведениях Кьеркегора в
пестрый, яркий литературный наряд.
Гейдеггер переводит его на свой
эпилептический язык».
Но и тут не все так просто — ведь слышали,
читали, возможно, в спецхранах, а опять
же Бибихин — как Евгений Головин, Виктор
Топоров, Борис Дубин и другие просветители
— выполнял переводы для реферативных
сборников ИНИОНА, донося, пусть и с
отрицательными интонациями (этим
хвастался Головин, что, разнося во
внутренней рецензии кого-то, таким
образом получал возможность поведать
о нем девственному советскому читателю),
это имя до опять же пусть ограниченного,
но числа читателей. А в отмечании
обреченности и пессимизма Хайдеггера
— свидетельствующих, понятно, для
советских идеологов об общем крахе
идейной системы Запада — советские
пропагандисты, кстати, сходятся с тем
же Бердяевым…
Очевидным образом,
сюжетов вокруг Хайдеггера возникает
масса, всех абсолютно не перечислить,
даже и попытка обречена на провал (кто
бы мог подумать, что сравнение темы
смерти при жизни в «Господах Головлевых»
и у Хайдеггера оправданно и интересно!
— а это успешно демонстрирует статья
К. Ермилова). Тем более что некоторые
высказывания проходят буквально под
рубрикой «ух ты!», как говорит своими
смайликами Фейсбук. Например, М. Лифшиц
в своих заметках: «Фашизм всегда вынужден
поворачивать против самого фашизма.
<…> Фашизм против Хайдеггера — а не
против ли самого фашизма?» Наблюдения
же некоторых авторов, право, самоценны
даже безотносительно темы разговора.
Так, у Гиренка: «А размыкается мое
одиночество Богом в трансцендентном
воображении. Мне остается надеяться на
случай, который приведет меня к
самоподчинению. Философия после
Хайдеггера отказывается понимать
человека как сущее среди сущего, хотя
сам человек стремится стать разумным,
но не мыслящим и не живым существом.
Человек не привратник бытия. Бытие
ничего не значит без воображающего
понимания человека».
И
на волне этого высказывания я рискну
сильно подставиться, попытавшись указать
на несколько мыслей, которые могли бы
восприниматься как реперные точки этой
действительно огромной и полифонической
книги. Это высказывания о переводе
Хайдеггера — а вопрос переводов
Хайдеггера Бибихиным и не только им тут
дискутируется едва ли не меньше, чем те
же «Черные тетради», — и том посыле, что
увидели или хотели бы увидеть в его
работах его переводчики, интерпретаторы
и читатели. Итак, о языке перевода из
предисловия составителей: «Вряд ли
можно вести речь о некоем „едином” и
„единственном” для Хайдеггера языке,
что, конечно, создает определенные
сложности для переводчика. С другой
стороны, дискурс Хайдеггера, не оставляющий
выбора читателю, „навязывающий” не
только язык, но и некоторые властные
ходы мысли, провоцируют и переводчика
на создание „нового” языка». Эта мысль
наследует идее Бибихина, что переводы
Хайдеггера могут и должны корректироваться
со временем, ибо раз и навсегда
«утвержденного» оптимального перевода
нет и быть не может. Это — стилизируясь
под тот ригоризм, в котором обвиняли
самого Хайдеггера, — стоило бы, замечу,
помнить тем, кто и сейчас нападает на
тот или иной перевод.
И второе, об ожиданиях
и интенциях по отношению к философствованию
Хайдеггера в целом сформулировал Сергей
Хоружий (увы, этот текст он уже не прочтет)
— на всякий случай напомню: физик,
переводчик «Улисса», актуализатор
практик исихазма и создатель синергийной
антропологии. «Лучше всего это можно
выразить на его собственном языке:
мыслитель доставляет нам исторический
и теоретический фундамент для другого
начала». О другом начале
целую книгу написал — куда уж без него
в разговоре о Хайдеггере — Владимир
Бибихин, и это, кажется, символично и
неспроста: в немецком философе видели
не только последнего великого философа
Запада (и не только — вспомним внимательное
общение Хайдеггера с японцами или его
чтение и даже участие в переводе Лао-цзы),
но и открывателя философии нового
порядка, толкователя мира после смерти
Бога и множества других смертей.
Впрочем, все равно
«окончательный, итоговый (final) анализ
философии М. Хайдеггера невозможен, ее
ценность заключается в континуальной
эристике, в процессуальности мысли.
„Конец метафизики” есть метафора для
обозначения, во-первых, логического
предвидения развития метафизики и,
во-вторых, этого ощущения переходности
эпохи, в которую жил Хайдеггер и живем
сейчас мы» (Ф. Ажимов). Так что и третьему
изданию данной антологии, можно думать,
вполне быть.
Александр
Чанцев