Вольтская Татьяна Анатольевна родилась в Ленинграде. Поэт, эссеист, автор девяти сборников стихов. В 1990-е годы выступала как критик и публицист, вместе с Владимиром Аллоем и Самуилом Лурье была соредактором петербургского литературного журнала «Постскриптум». Лауреат Пушкинской стипендии (Германия), премий журнала «Звезда» и журнала «Интерпоэзия» (2016). Работает журналистом. Живет в Санкт-Петербурге.

Татьяна Вольтская

*

ПТИЧЬЯ ДУША

* * *

Расскажи мне, как бедная флейта

Зарождается из тишины,

Как зимой начинается лето,

Миновав средостенье весны,

Как небесную родину помнят

Колоколен еловых кижи,

Как в снегу расцветает шиповник

Ни с того, ни с сего, расскажи,

Как бессильно колотятся шины

В снежном месиве сером, на льду,

И как лёгкое сердце — пружиной

Подлетает на слове «приду».

* * *

Без мельтешения холопьего,

Как обещание, как дар,

Большие медленные хлопья

Спокойно вышли на бульвар.

Зима как будто бы ушла уже,

Земля бесстыжая — гола,

И вдруг — невидимые клавиши

Нажаты — значит не ушла:

Между машин с тупыми мордами,

Скамеек и деревьев — снег

Идёт рядами старомодными,

Торжественный, как прошлый век,

Вспять повернувшее столетие

Сквозь стены, кроны, тормоза —

Идёт во всем великолепии

И смотрит пристально в глаза.

* * *

Дымный запах жёлтых листьев

Проникает всюду —

Обволакивает лица,

Хрупкую посуду.

Фонарей, горчит виною,

Падает на рельсы —

Будто город за спиною

Взял и загорелся.

Каменные львы у речки

Всё шары катают.

Это жизнь горит, как свечка,

И, как свечка, тает.

* * *

Проплыл трамвай вдали и замер —

Как в рюмку белого плеснул.

Бог, декоратор и дизайнер,

Развесил в воздухе весну:

Листвы прозрачные фонарики,

Качающиеся легко,

И луч, и в переулке маленьком —

Подробный цокот каблуков.

Шерсть облаков свисает клочьями,

Таджики дворик подмели,

И вылетают на обочины

Мотоциклисты и шмели.

* * *

Только тающий около

Пограничника теннисный мяч,

Я люблю у Набокова

Только детский отчаянный плач

По рассеянной матери,

Что оставила сына в лесу,

И теперь не обнять её,

Только тени клубятся внизу

И вверху, где вчера ещё

В старом парке мелькали чижи,

И сороки, и краешек

Белой юбки.

И вот — у чужих:

Слёзы наскоро вытерты,

Чемоданы — в отеле, в углу.

Не чугунные литеры

Понарошку-романов люблю —

Только эту истерику

По России, проигранный матч,

Словно Демон над Тереком,

Пролетающий теннисный мяч

И аллею, где всё еще,

Старый, в детских штанишках, бегом,

С сердцем тающим, ноющим

Он бежит, и над ним — махаон.

* * *

Друг до друга дорваться — жадно, как до воды,

Ненадолго уйти от погони, тщеты, беды,

Ничего не видя, к ключице припав, к руке,

Как с пологого берега — лежа плашмя — к реке.

Ни пятно окна, ни комната не видна,

Возле губ — за волной волна, за волной волна,

И в любой из них отражается Божий мир —

Облака, цветы и крепче меня сожми

Повторяющий пересохший рот,

И рябина, что наливается у ворот,

И звезда в ветвях, и ребёнок, идущий спать.

Оторвись от меня на денёк — а потом опять.

* * *

Это руки, это ноги,

Над плечами — голова,

Обалдевшая с дороги.

Я их вижу: я жива.

Словно стадо к водопою

По разгвазданной тропе,

Тело — лёжа или стоя —

Сонно тянется к тебе.

Вроде ветра или танца

Понимая наготу,

Хочет молча распластаться

Животом по животу,

Отразиться, закачаться,

Еле ноги унести.

Это — небо. Это — счастье.

Это — хриплое прости.

* * *

С неба сыплется белая крупка

Во дворы, на машины, в сердца.

Город спит, исчезающий, хрупкий,

И трамвай тормозит у кольца.

Высыпается белая манка

На карнизы, кусты, гаражи,

За окном серебрится приманка

Для доверчивой птичьей души:

Наклюётся холодного вдоволь —

И забудет, как звали её

И канал, и обрубленный тополь,

И чугунной калитки литьё,

И в подъезде чужом по соседству

Век проспит, или два, или три.

Только имя твоё, будто сердце,

Ровно бьётся у спящей внутри.

* * *

Что ж мы так испугались — исчезнуть, шагнуть за черту,

От кого же мы так охраняем свою пустоту,

Только смерть померещится — пятимся, валимся с ног —

Не мелькнёт ли под окнами чёрный её воронок,

Голубые околыши её верных ищеек и слуг —

Не цветёт ли над полночью наш асфоделевый луг.

В каждом шорохе слышится, в трепете листьев — пора,

Чем мы лучше и краше посмотревших весь этот парад?

Ветер дует нам в души, пробует на разрыв —

Но не так ведь, не прямо до кишок, не до нежной мездры.

Только шаг за ворота, на рассвете туман, забытьё,

Только смерть, а не гибель, что ж мы так испугались её,

Всё на месте — на столике чай, в окне гаражи-этажи,

Что же сердце от жалости и от боли дрожит и дрожит?