КНИГИ:
ВЫБОР
СЕРГЕЯ КОСТЫРКО
*
Олег
Ивик. О брачной и внебрачной жизни. М.,
«Новое литературное обозрение», 2020, 688
стр., 2000 экз.
Книга
посвящена событию из тех, что принято
считать главными в жизни человека:
вступлению в брак (ну и, соответственно,
— разводу). Вышла в издательской серии
«Культура повседневности», в которой
выходили тома «Истории частной жизни».
И, соответственно, авторы ее (журналист
Ольга Колобова и археолог Валерий
Иванов, укрывшиеся под псевдонимом Олег
Ивик) выступают прежде всего как историки,
рассказывающие о том, в чем именно
проявлялась любовь у разных народов в
разные времена, каковы были сексуальные
традиции у этих народов, об устройстве
брака как попытке обуздать с помощью
закона эту вот самую стихийную из стихий
— от положений в кодексе Хаммурапи
(1750 г. до н. э.) и до Уголовного кодекса
РФ. География: Египет, Месопотамия
(шумеры, ассирийцы, вавилоняне, хетты,
служители Кибелы, зороастрийцы), Греция,
Рим, Индия, Китай, Япония, Австралия;
иудаизм, ислам, христианство, ну и,
разумеется, Европа. Авторы сразу же
предупреждают, что на какие-либо научные
открытия не претендуют — в пределах
объема своей книги (28 авторских листов)
они стремились предоставить читателю
как можно более полный свод сведений о
браке (и безбрачии) на основе уже
существующих исторических исследований
(список использованных работ занял в
книге 20 страниц). То есть поставили перед
собой две, казалось бы, противоположные
задачи: представить читателю, с одной
стороны, энциклопедию, с другой — живые
и увлекательные истории. И то и другое,
на мой взгляд, удалось.
Повествование
начинается «раздумчиво» — с цитат
античных авторов: «О размерах этого
несчастья можно судить даже по
приготовлениям к браку. Флейты вопят,
ворота лязгают, пылают факелы. Наблюдая
всю эту суматоху, любой скажет: „Как
видно, вступление в брак — это большое
несчастье, похоже, что человека отправляют
на войну…”», — писал, например, грек
Ахилл Татий во втором веке нашей эры.
Далее выясняется, что, во-первых, брак,
а также традиционные сексуальные
практики в разных культурах были очень
даже разными; и, во-вторых, человечество
так и не смогло выработать единых «норм»
в этой сфере жизни. Ну, скажем, в некоторых
культурах до сих пор практикуется и
полигиния (многоженство), и элементы
полиандрии (многомужества). В античной
Греции любовь между мужчинами считалась
проявлением высокой духовности, в
отличие от любви к женщине, ну а «почти
рядом», в Риме, за гомосексуальную связь
несли наказание даже государственные
мужи. Во многих странах процедура развода
до сих пор остается исключительно
сложной, но были и светлые моменты в
истории — в Древнем Риме, например,
развод носил «уведомительный характер»:
«жене, собиравшейся на встречу с
любовником, достаточно было объявить
мужу о разводе (то есть сказать фразу:
„Имей у себя твои вещи”), чтобы избегнуть
судебного преследования за прелюбодеяние.
А по возвращении домой можно было брак
восстановить». По-разному сочетались
у разных народов жизнь в браке и
ограничения сексуальной жизни — в
христианской Европе, скажем, нормой
считалась супружеская верность, а в
Китае и Японии вплоть до ХХ века жена
обязана была терпимо относиться к
наложницам мужа… С некоторым усилием
над собой останавливаю пересказ книги
— слишком много неожиданного и интересного
сообщается в ней. И если кто-то считает,
что уже в силу своего жизненного опыта
главное про брак и секс знает, пусть
заглянет в книгу Ивика.
Наталья
Пушкарева, Анна Белова, Наталья Мицюк.
Сметая запреты. Очерки русской сексуальной
культуры XI — XX веков. Коллективная
монография.
М., «Новое литературное обозрение»,
2021, 504 стр. 1500 экз.
Подзаголовок
этой книги требует уточнения, речь
пойдет не о сексуальности вообще, а о
«женской сексуальности» в России. И
еще: выбранное авторами название «Сметая
запреты», как бы предполагающее в
качестве объекта рассмотрения некий
энергично шедший процесс, который бы
«сметал» преграды, может обмануть
читателя. Ничего похожего на энергичную
порывистость описываемых процессов в
книге нет — «запреты» здесь не сметались,
а медленно отодвигались. Самой энергичной,
«дееспособной» средой сексуальной
жизни в России, как показывает материал
этой книги, оказалось русское крестьянство.
Для автора главы, посвященной допетровскому
периоду, основным материалом исследования
стали пословицы, поговорки, а главное
— разного рода юридические документы,
в которых сам перечень форм сексуальной
жизни, на которые власти светские и
церковные пытались наложить запрет,
демонстрируют очень даже развитую и
богатую сексуальную жизнь в низовой
России, и, кстати, в жизни той была и своя
поэзия, своя романтика, достаточно
вспомнить о разного рода языческих
игрищах, устраивавшихся среди молодежи
в деревнях.
Гораздо
более сложной оказалась ситуация в
просвещенных слоях населения России:
в дворянских и интеллигентских семьях,
как правило, и близко не подпускали
воспитанниц к вопросам половой жизни,
из-за чего первая брачная ночь для
романтически настроенной девицы часто
оказывалась тяжелейшим психологическим
потрясением. И не сказать, чтобы
образованные мужчины в России были
более раскованными в этой сфере жизни.
Слишком зависимы были они от «высокого
литературного штиля», воспитывавшего
их ожидания женщины исключительно как
«мимолетного виденья» и «гения чистой
красоты» — от Татьяны Лариной до героинь
Тургенева. «С гипертрофией
духовно-романтического, внутренне-трагического
аспекта любовных отношений было связано
настороженно-подозрительное и даже
враждебное отношение ко всякой
чувственности. И такую аскетическую
мораль в России насаждали и пропагандировали
(в отличие от Запада) отнюдь не только
консерваторы и представители церковных
кругов, но и властители дум молодежи
позапрошлого века, передовых слоев
общества — лидеры радикальных общественных
движений, прежде всего — разночинцы».
В книге приводятся на редкость
выразительные в этом отношении цитаты
из писем Белинского и Писарева. И даже
когда в России в 80 — 90-х годах ХIX века
случилось что-то вроде сексуальной
революции, «запреты» отнюдь не были
«сметены»: ну, скажем, у того же Александра
Блока, человека уже вроде как нового
русского века, «запреты» трансформировались
в культ Прекрасной Дамы, персонифицированный
Л. Д. Менделеевой, при этом культ
бестелесный, что не могло не вызвать у
последней яростного протеста — как
отмечают авторы, нежелание Менделеевой
в ее дневниковой прозе обходить свои
внебрачные связи «было одной из форм
протеста против навязанной ей роли
„десексуализированного идеала
женственности”».
Иными
словами, нет повести печальнее на свете…
Стоя.
Философия, порно и котики. Перевод с
английского Алины Адырхаевой, под
редакцией Ольги Страховской. М.,
«Индивидуум», 2020, 3500 экз.
Так
сошлось: утром в метро я читал книгу
колумнистки «Эсквайра» и «Нью-Йорк
Таймс», а также известной порно-актрисы
Стои (Джессики Стоядинович), ну а после
обеда неожиданно для себя оказался в
Музее Востока на Никитском бульваре,
перед бронзовой скульптурой Ситы и
Самвары в момент соединения — момент
«пустоты и блаженства» («пустоты» в
буддийском понимании). Вот два полюса,
между которыми и располагается для нас
сегодня предмет рассмотрения этой
книги. Один полюс — порно, о котором
пишет Стоя, то есть некое шоу, цель
которого превратить соитие, воспринимаемое
здесь исключительно как некое
физиологическое отправление, в нечто
эстетически привлекательное. С другой
стороны — соитие как действо, в котором
всегда присутствует божественное (еще
от Эрота) начало, как, может быть,
единственный дарованный человеку способ
почувствовать свою включенность в саму
идею жизни (прошу прощения за выспренность
этой формулировки, но вычеркивать ее
не буду).
Пафос
книги Стои — в попытке сделать «секс»,
который «удовольствие», высоким
произведением искусства. И кстати, автор
— спасибо ему за это! — избегает по
возможности слов «любовь» и «эротика».
Вместо них — секс и порно. То есть пафос
книги Стои — это, как ей, возможно,
кажется, пафос нового времени, когда
слово «любовь» становится отглагольным
существительным (как в названии фильма:
«Займемся любовью»), когда вроде как
сгинул весь этот романтический морок
вокруг секса и навеки ушли те дикие
времена, когда мужчины стрелялись из-за
несчастной любви. Сегодня, пишет Стоя,
в общественном сознании богов и королей
заменили мастера шоу-бизнеса и порнозвезды.
При
этом Стоя сознательно ставит целью
шокировать читателя, то есть автор
хорошо представляет, что считается
нормой и как выигрышно смотрится поза
нарушителя этих норм; похоже, на самом-то
деле не так уж нуждается Стоя в увеличении
числа своих единомышленников, напротив,
массовое их появление лишит выбранную
ею позу скандальной притягательности.
Иными словами, чувство «нормы» у девушки
есть, и это чувство «нормы» у нее вполне
«нормальное».
Книга
Стои вполне могла бы стать чем-то вроде
декларации людей ее «страты» — а как
молодой литератор Стоя хорошо образована
и в роли интеллектуалки, ссылающейся
на Ницше, смотрится вполне естественно.
Но вот что удивительно — попытки ее
дать свое определение «секса» выглядят
на редкость плоско: «секс — это выражение
чувств между двумя взрослыми людьми»,
«секс — это интимная связь на глубоком
уровне, это способ общения» и так далее.
Такими же никакими воспринимаются
попытки Стои изобразить эротику,
получается что-то вроде «жаркие поцелуи
и судорожные движения вошли в единый
ритм», «я обвила ногами мощные мускулы
его правого бедра» и т. д.; то есть в
художественном отношении это так же
беспомощно, как «эротическая» проза
Анаис Нин, которую после ее великолепно
написанных дневников читать просто
невозможно.
И
здесь естественный вопрос к автору этой
микро-рецензии: ну а зачем тогда ты
вообще пишешь об этой книжке?
Я
мог бы ответить, что книга эта претендует
на статус особо продвинутой современной
эссеистики и что она, скорее всего, будет
очень даже востребована. Что в качестве
учебника жизни, на что автор претендует
уже самой своей тональностью, книжка
эта не слишком хороша, потому как… и т.
д. Но меня, если честно, все это мало
волнует.
У
меня были свои причины написать про эту
книгу. Первая: там, где автор в своем
повествовании отступает от темы секса
хотя бы на полшага, ну, скажем в ее
«периферийных» описаниях аэропорта,
где пришлось делать пересадку, или
бесконечного здания, по которому она с
другом плутает в поисках укромного
места, или где она описывает ночное кафе
в Нью-Йорке и узнавших ее и ставших жутко
приставучими мужиков; где она описывает
путешествие по дорогам Америки или
рассказывает, как была не порно-, а просто
актрисой, — вот на этих страницах Стоя
— классный прозаик. Не знаю, как у нее
со словом, по переводу судить трудно,
но приемы монтажа, с помощью которого
она создает изображение, манера
использовать неожиданные, несочетаемые
как бы детали — у нее всегда на высоте.
А также что касается психологического
рисунка состояний молодой женщины,
полностью отдавшейся своей профессии,
то выглядит он на редкость убедительно,
и здесь не обязательны специальные
описания, бывает достаточно краткой
проговорки, чтобы за ней на секунду
вспыхнула перспектива чужой жизни:
«Флиртовать я тоже никогда толком не
умела. Если не считать секс по графику
и за гонорар, последние два года он у
меня был только с моим бывшим. И уже
несколько месяцев секс меня особо не
интересовал».
Ну
а вторая причина выбора для моей колонки
именно этой книги — это возможность
объясниться, почему для меня и подобных
мне слова «эротика» и «порнография»
означают понятия взаимоисключающие.