КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

*

Олег Ивик. О брачной и внебрачной жизни. М., «Новое литературное обозрение», 2020, 688 стр., 2000 экз.

Книга посвящена событию из тех, что принято считать главными в жизни человека: вступлению в брак (ну и, соответственно, — разводу). Вышла в издательской серии «Культура повседневности», в которой выходили тома «Истории частной жизни». И, соответственно, авторы ее (журналист Ольга Колобова и археолог Валерий Иванов, укрывшиеся под псевдонимом Олег Ивик) выступают прежде всего как историки, рассказывающие о том, в чем именно проявлялась любовь у разных народов в разные времена, каковы были сексуальные традиции у этих народов, об устройстве брака как попытке обуздать с помощью закона эту вот самую стихийную из стихий — от положений в кодексе Хаммурапи (1750 г. до н. э.) и до Уголовного кодекса РФ. География: Египет, Месопотамия (шумеры, ассирийцы, вавилоняне, хетты, служители Кибелы, зороастрийцы), Греция, Рим, Индия, Китай, Япония, Австралия; иудаизм, ислам, христианство, ну и, разумеется, Европа. Авторы сразу же предупреждают, что на какие-либо научные открытия не претендуют — в пределах объема своей книги (28 авторских листов) они стремились предоставить читателю как можно более полный свод сведений о браке (и безбрачии) на основе уже существующих исторических исследований (список использованных работ занял в книге 20 страниц). То есть поставили перед собой две, казалось бы, противоположные задачи: представить читателю, с одной стороны, энциклопедию, с другой — живые и увлекательные истории. И то и другое, на мой взгляд, удалось.

Повествование начинается «раздумчиво» — с цитат античных авторов: «О размерах этого несчастья можно судить даже по приготовлениям к браку. Флейты вопят, ворота лязгают, пылают факелы. Наблюдая всю эту суматоху, любой скажет: „Как видно, вступление в брак — это большое несчастье, похоже, что человека отправляют на войну…”», — писал, например, грек Ахилл Татий во втором веке нашей эры. Далее выясняется, что, во-первых, брак, а также традиционные сексуальные практики в разных культурах были очень даже разными; и, во-вторых, человечество так и не смогло выработать единых «норм» в этой сфере жизни. Ну, скажем, в некоторых культурах до сих пор практикуется и полигиния (многоженство), и элементы полиандрии (многомужества). В античной Греции любовь между мужчинами считалась проявлением высокой духовности, в отличие от любви к женщине, ну а «почти рядом», в Риме, за гомосексуальную связь несли наказание даже государственные мужи. Во многих странах процедура развода до сих пор остается исключительно сложной, но были и светлые моменты в истории — в Древнем Риме, например, развод носил «уведомительный характер»: «жене, собиравшейся на встречу с любовником, достаточно было объявить мужу о разводе (то есть сказать фразу: „Имей у себя твои вещи”), чтобы избегнуть судебного преследования за прелюбодеяние. А по возвращении домой можно было брак восстановить». По-разному сочетались у разных народов жизнь в браке и ограничения сексуальной жизни — в христианской Европе, скажем, нормой считалась супружеская верность, а в Китае и Японии вплоть до ХХ века жена обязана была терпимо относиться к наложницам мужа… С некоторым усилием над собой останавливаю пересказ книги — слишком много неожиданного и интересного сообщается в ней. И если кто-то считает, что уже в силу своего жизненного опыта главное про брак и секс знает, пусть заглянет в книгу Ивика.

Наталья Пушкарева, Анна Белова, Наталья Мицюк. Сметая запреты. Очерки русской сексуальной культуры XI — XX веков. Коллективная монография. М., «Новое литературное обозрение», 2021, 504 стр. 1500 экз.

Подзаголовок этой книги требует уточнения, речь пойдет не о сексуальности вообще, а о «женской сексуальности» в России. И еще: выбранное авторами название «Сметая запреты», как бы предполагающее в качестве объекта рассмотрения некий энергично шедший процесс, который бы «сметал» преграды, может обмануть читателя. Ничего похожего на энергичную порывистость описываемых процессов в книге нет — «запреты» здесь не сметались, а медленно отодвигались. Самой энергичной, «дееспособной» средой сексуальной жизни в России, как показывает материал этой книги, оказалось русское крестьянство. Для автора главы, посвященной допетровскому периоду, основным материалом исследования стали пословицы, поговорки, а главное — разного рода юридические документы, в которых сам перечень форм сексуальной жизни, на которые власти светские и церковные пытались наложить запрет, демонстрируют очень даже развитую и богатую сексуальную жизнь в низовой России, и, кстати, в жизни той была и своя поэзия, своя романтика, достаточно вспомнить о разного рода языческих игрищах, устраивавшихся среди молодежи в деревнях.

Гораздо более сложной оказалась ситуация в просвещенных слоях населения России: в дворянских и интеллигентских семьях, как правило, и близко не подпускали воспитанниц к вопросам половой жизни, из-за чего первая брачная ночь для романтически настроенной девицы часто оказывалась тяжелейшим психологическим потрясением. И не сказать, чтобы образованные мужчины в России были более раскованными в этой сфере жизни. Слишком зависимы были они от «высокого литературного штиля», воспитывавшего их ожидания женщины исключительно как «мимолетного виденья» и «гения чистой красоты» — от Татьяны Лариной до героинь Тургенева. «С гипертрофией духовно-романтического, внутренне-трагического аспекта любовных отношений было связано настороженно-подозрительное и даже враждебное отношение ко всякой чувственности. И такую аскетическую мораль в России насаждали и пропагандировали (в отличие от Запада) отнюдь не только консерваторы и представители церковных кругов, но и властители дум молодежи позапрошлого века, передовых слоев общества — лидеры радикальных общественных движений, прежде всего — разночинцы». В книге приводятся на редкость выразительные в этом отношении цитаты из писем Белинского и Писарева. И даже когда в России в 80 — 90-х годах ХIX века случилось что-то вроде сексуальной революции, «запреты» отнюдь не были «сметены»: ну, скажем, у того же Александра Блока, человека уже вроде как нового русского века, «запреты» трансформировались в культ Прекрасной Дамы, персонифицированный Л. Д. Менделеевой, при этом культ бестелесный, что не могло не вызвать у последней яростного протеста — как отмечают авторы, нежелание Менделеевой в ее дневниковой прозе обходить свои внебрачные связи «было одной из форм протеста против навязанной ей роли „десексуализированного идеала женственности”».

Иными словами, нет повести печальнее на свете…

Стоя. Философия, порно и котики. Перевод с английского Алины Адырхаевой, под редакцией Ольги Страховской. М., «Индивидуум», 2020, 3500 экз.

Так сошлось: утром в метро я читал книгу колумнистки «Эсквайра» и «Нью-Йорк Таймс», а также известной порно-актрисы Стои (Джессики Стоядинович), ну а после обеда неожиданно для себя оказался в Музее Востока на Никитском бульваре, перед бронзовой скульптурой Ситы и Самвары в момент соединения — момент «пустоты и блаженства» («пустоты» в буддийском понимании). Вот два полюса, между которыми и располагается для нас сегодня предмет рассмотрения этой книги. Один полюс — порно, о котором пишет Стоя, то есть некое шоу, цель которого превратить соитие, воспринимаемое здесь исключительно как некое физиологическое отправление, в нечто эстетически привлекательное. С другой стороны — соитие как действо, в котором всегда присутствует божественное (еще от Эрота) начало, как, может быть, единственный дарованный человеку способ почувствовать свою включенность в саму идею жизни (прошу прощения за выспренность этой формулировки, но вычеркивать ее не буду).

Пафос книги Стои — в попытке сделать «секс», который «удовольствие», высоким произведением искусства. И кстати, автор — спасибо ему за это! — избегает по возможности слов «любовь» и «эротика». Вместо них — секс и порно. То есть пафос книги Стои — это, как ей, возможно, кажется, пафос нового времени, когда слово «любовь» становится отглагольным существительным (как в названии фильма: «Займемся любовью»), когда вроде как сгинул весь этот романтический морок вокруг секса и навеки ушли те дикие времена, когда мужчины стрелялись из-за несчастной любви. Сегодня, пишет Стоя, в общественном сознании богов и королей заменили мастера шоу-бизнеса и порнозвезды.

При этом Стоя сознательно ставит целью шокировать читателя, то есть автор хорошо представляет, что считается нормой и как выигрышно смотрится поза нарушителя этих норм; похоже, на самом-то деле не так уж нуждается Стоя в увеличении числа своих единомышленников, напротив, массовое их появление лишит выбранную ею позу скандальной притягательности. Иными словами, чувство «нормы» у девушки есть, и это чувство «нормы» у нее вполне «нормальное».

Книга Стои вполне могла бы стать чем-то вроде декларации людей ее «страты» — а как молодой литератор Стоя хорошо образована и в роли интеллектуалки, ссылающейся на Ницше, смотрится вполне естественно. Но вот что удивительно — попытки ее дать свое определение «секса» выглядят на редкость плоско: «секс — это выражение чувств между двумя взрослыми людьми», «секс — это интимная связь на глубоком уровне, это способ общения» и так далее. Такими же никакими воспринимаются попытки Стои изобразить эротику, получается что-то вроде «жаркие поцелуи и судорожные движения вошли в единый ритм», «я обвила ногами мощные мускулы его правого бедра» и т. д.; то есть в художественном отношении это так же беспомощно, как «эротическая» проза Анаис Нин, которую после ее великолепно написанных дневников читать просто невозможно.

И здесь естественный вопрос к автору этой микро-рецензии: ну а зачем тогда ты вообще пишешь об этой книжке?

Я мог бы ответить, что книга эта претендует на статус особо продвинутой современной эссеистики и что она, скорее всего, будет очень даже востребована. Что в качестве учебника жизни, на что автор претендует уже самой своей тональностью, книжка эта не слишком хороша, потому как… и т. д. Но меня, если честно, все это мало волнует.

У меня были свои причины написать про эту книгу. Первая: там, где автор в своем повествовании отступает от темы секса хотя бы на полшага, ну, скажем в ее «периферийных» описаниях аэропорта, где пришлось делать пересадку, или бесконечного здания, по которому она с другом плутает в поисках укромного места, или где она описывает ночное кафе в Нью-Йорке и узнавших ее и ставших жутко приставучими мужиков; где она описывает путешествие по дорогам Америки или рассказывает, как была не порно-, а просто актрисой, — вот на этих страницах Стоя — классный прозаик. Не знаю, как у нее со словом, по переводу судить трудно, но приемы монтажа, с помощью которого она создает изображение, манера использовать неожиданные, несочетаемые как бы детали — у нее всегда на высоте. А также что касается психологического рисунка состояний молодой женщины, полностью отдавшейся своей профессии, то выглядит он на редкость убедительно, и здесь не обязательны специальные описания, бывает достаточно краткой проговорки, чтобы за ней на секунду вспыхнула перспектива чужой жизни: «Флиртовать я тоже никогда толком не умела. Если не считать секс по графику и за гонорар, последние два года он у меня был только с моим бывшим. И уже несколько месяцев секс меня особо не интересовал».

Ну а вторая причина выбора для моей колонки именно этой книги — это возможность объясниться, почему для меня и подобных мне слова «эротика» и «порнография» означают понятия взаимоисключающие.