*
ДЕРЕВЯННЫЙ НАРОД
Андрей
Рубанов. Человек из красного дерева.
М., «АСТ; Редакция Елены Шубиной», 2021,
507 стр.
Мощно
заявив о себе в нулевые реалистическими
романами «Сажайте и вырастет» (2005),
«Великая Мечта» (2007), «Жизнь удалась»
(2008), «Готовься к войне!» (2009), Андрей
Рубанов неожиданно перешел к работе
над крупной фантастической формой, где
тоже показал, что не лыком шит. Достаточно
вспомнить любопытное футуристическое
полотно «Хлорофилия» (2009), за которым
последовало его продолжение — антиутопия
«Живая земля» (2010) и, годом позже,
космический философский роман «Боги
богов» (2011). Все эти вещи по-прежнему
актуальны, особенно «Боги богов» —
книга-размышление о природе и сути
власти, которую можно растаскивать на
цитаты, открывая на любой странице.
Десятилетие назад, отзываясь на этот
роман, я удовлетворенно резюмировал,
что в России теперь есть кому писать
большую умную фантастику. К великой
моей досаде, после выхода романа «Боги
богов» Андрей Рубанов от фантастической
прозы надолго отошел и не особенно
обещал вернуться… И все-таки разлуки
с использованием необычайного писатель
не выдержал и в 2019 году предъявил
читателям вышедшее в «Редакции Елены
Шубиной» нестандартное «славянское
фэнтези» «Финист — Ясный Сокол»,
став с этой книгой лауреатом премии
«Национальный бестселлер». И вот теперь
— снова в «Редакции Елены Шубиной» —
остросюжетный фантастический роман
«Человек из красного дерева».
Фантастика
Рубанова — всегда сочетание, органичный
симбиоз нескольких фантастических
направлений. Упомянутая выше книга
«Боги богов» — это и космический биопанк,
и интеллектуальная фантастика, и НФ. А
«Человек из красного дерева», если
оперировать терминами жанровой
литературы, одновременно — и детектив,
и авантюрно-исторический роман, и
мистическое фэнтези. Основа детективной
составляющей книги — расследование
обстоятельств смерти искусствоведа-историка
Петра Ворошилова, случившейся в
провинциальном городке Павлово.
Ворошилов, шестидесятипятилетний
местный уроженец, специалист по
древнерусскому храмовому искусству,
завершив ученую карьеру в степени
кандидата наук, вернулся из Москвы,
построил в Павлово особняк и разместил
в нем внушительную коллекцию старых
икон и прочих древних редкостей. Здесь
и было найдено его тело с признаками
обширного инфаркта. Поздним вечером
кто-то разбил окно, проник в дом, сработала
сигнализация, прибывшие полицейские
обнаружили труп историка без следов
насилия. При этом из коллекции Ворошилова
исчезла деревянная женская голова,
когда-то принадлежавшая дубовой статуе
славянской святой Параскевы Пятницы,
хранительницы семейного счастья и
благополучия. Этот уникальный предмет,
датируемый примерно XII веком, считали
бы за честь принять в дар многие музеи,
но выгодно продать украденный артефакт
частным образом невозможно, нет в стране
таких коллекционеров. Известно, что
Параскева Пятница в синкретичных
народных верованиях приняла на себя
часть функций жены Перуна Мокоши —
влиятельнейшего божества восточнославянского
языческого пантеона. Но кому могла
понадобиться голова дохристианского
идола? И какое отношение к событиям
имеет Антип Ильин, столяр из деревни
Черные Столбы, работающий на местной
мебельной фабрике? Именно от лица Ильина
и ведется изложение событий.
Автор
недолго держит нас в неведении. Здесь
следует сделать краткое историческое
пояснение. После крещения Руси
древнерусские деревянные скульптуры,
ведущие свое начало от славянских
языческих статуй, какое-то время
дозволялось ставить в церквях, позднее
православными иерархами было принято
решение о недопустимости размещения в
христианских храмах объемных изображений
святых. Постановление Святейшего Синода
от 21 мая 1722 г. запрещало «иметь в церквах
иконы резные, или истесанные, издолбленные,
изваянные». В петровскую эпоху почти
все деревянные фигуры были из церквей
вынесены и уничтожены: порублены или
сожжены. И все-таки часть храмовых
скульптур, спрятанная фанатичными
почитателями, тайно хранящими верность
языческим богам, в пору геноцида идолов
уцелела, а некоторое число статуй,
выполненных из наиболее ценных и твердых
пород дерева, сохранилось до наших дней.
И вот эти деревянные фигуры — далее
отечественную историю пишет Рубанов —
присутствуют в сегодняшней действительности
не только в виде полусгнивших безжизненных
чурбанов. Антип Ильин рассказывает
художнице Гере Ворошиловой, пытающейся
разобраться в причинах смерти отца, о
присутствии в нашем мире вполне живого
деревянного народа — истуканов,
произошедших от древнерусских храмовых
скульптур. Часть статуй триста лет назад
ожила самостоятельно, остальным для
этого нужна помощь: существует тайный
ритуал, проведением которого можно
вдохнуть в древние фигуры жизнь, то есть
«поднять» их. Антип, высококлассный
мебельщик-краснодеревщик, помимо
основной работы как раз и занимается
реставрацией тел истуканов, готовит их
к обряду «поднятия». В первой части
романа Ильин представляется нам
старательным, работящим, доброжелательным
и почитающим Господа человеком. Ну,
почти человеком, ведь Антип не человек.
Он — деревянный. Деревянные люди не
болеют, отлично видят в темноте, не
стареют и не умирают, они могут лишь
сгореть или погибнуть от незаживающей
трещины. «Мне не нужно ни есть, ни пить,
ни спать, живу силой Святого Духа. Мы
называем его по-гречески „Невма”», —
говорит Антип, «поднявшийся» триста
лет назад из деревянного святого образа
Ильи-пророка (отсюда его фамилия Ильин).
Антип
выписывает с острова Цейлон кусок ствола
неимоверно дорогого сандалового дерева,
бревно весом едва ли не в четверть тонны,
вырезает из него тело для головы Параскевы
(именно он украл ее из дома Ворошилова),
искусно соединяя части скульптуры.
Остается лишь «поднять» отреставрированную
статую. Ильин и его давний, тоже деревянный,
друг Читарь, хранитель священных книг
и мастер ритуала поднятия, приступают
к оживлению Параскевы. Закончить обряд
им мешает приезд полицейских, подозревающих
Антипа в убийстве искусствоведа. Друзья
прячутся в специально оборудованном
схроне, Ильин сжигает свой дом с секретной
мастерской-подвалом. После пожара
выясняется, что ожила небольшая модель
статуи Параскевы Пятницы, заготовка из
красного дерева, «поднявшаяся» в
симпатичную девочку-подростка. Антип
делал этот макет с большой любовью, и
вот результат… Страницы романа, связанные
с деревянной девочкой Дуняшкой, нечаянной
дочкой Ильина, чрезвычайно занятны, о
ее дальнейшей судьбе Рубанову следует
еще одну книгу написать. Впоследствии
«поднимут» и основную скульптуру, что
приведет к появлению значительных
проблем, поскольку статуя возродится
не доброй Параскевой, а своенравной и
грозной Мокошью. Антип, совсем недавно
с заботливым тщанием вырезавший ее
тело, будет болезненно переживать
«разногласия» со своим созданием,
соединяя в своей рефлексии хорошо
известные нам по литературным памятникам
терзания Пигмалиона, Франкенштейна и
Бен Бецалеля. Читая о «поднятии» храмовых
скульптур, которое осуществляли с
помощью крови, жира и молитв Антип и
Читарь, я вспомнил отдаленную литературную
аналогию: пример использования намоленных,
священных деревянных предметов для
изготовления человекоподобных существ.
В конспирологическом и очень
постмодернистском романе Тони Барлама
«Деревянный ключ» (2010) автор подводит
читателя к мысли, что Буратино (Пиноккио)
на самом деле был сделан не из обычного
полена, а из кедрового обломка Креста
Господня. Но у Барлама Буратино — голем,
искусственное существо, тогда как у
Рубанова Антип и прочая деревянная
братия — живые создания, имеющие душу
(Невму), хотя само «поднятие» истуканов
внешне очень похоже на оживление
магами-кабаллистами подручного материала
с помощью тайных знаний.
Деревянный
народ, тайно проникший во все страты
российского общества, заботится о
собственной численности и процветании:
коалиция истуканов, привлекая при
необходимости специалистов-людей (таким
был искусствовед Ворошилов) разыскивает
и реставрирует сохранившиеся древние
храмовые скульптуры, заряженные за века
своего святослужения молитвами церковной
паствы, осуществляет их «поднятие» и
помогает скорейшей социализации новых
членов. О какой-то отдаленной цели
сообщества истуканов писатель не
сообщает, основная задача деревянных
с момента их появления в русской истории
— сохраниться и умножиться. Истуканы
шифруются, соблюдают конспирацию,
минимизируют контакты даже друг с
другом. Они сплочены, «все ребята очень
надежные, живут по заповедям, братьям
помогают», в их среде есть мудрые и
могущественные руководители-наставники,
вроде владыки Николая Можайского, ночью
восстающего из деревянного резного
образа святого Николая. Но есть и
раскольники, не стремящиеся подчиняться
общим правилам: например, московский
знакомый Антипа с говорящей фамилией
Отщепенец — йони-массажист и блогер,
предпочитающий вести в столице беззаботную
жизнь альфонса.
Авторский
месседж этого большого романа, насыщенного
разнообразной информацией (чего стоит
только потрясающая история железнодорожных
шпал, изготовлением которых когда-то
занимался Антип), мне показался несколько
туманным. Сам Рубанов пишет: «Автор
хотел сказать очень многое. Причем когда
он начинал делать книгу, он хотел сказать
одно, когда заканчивал — совсем другое.
А читатели потом видят нечто совершенно
третье». Действительно, присутствие в
романе деревянных изделий позволяет
интерпретаторам иронически оперировать
аллюзиями хоть на сказку Толстого о
Буратино, хоть на повесть Волкова о
деревянных солдатах Урфина Джюса, но
сам Рубанов обходится практически без
шуток и намеков на мрачно сдвигающуюся
окружающую деревянность, лишь мельком
упоминая в связи с этим супергероев из
американских фильмов-комиксов, одиозных
телевизионных ведущих и некоторых
известных исторических персон.
Но
вернемся к Антипу, к его нетленности и
молодости. Ильин выглядит примерно на
тридцать пять, неприхотлив, неутомим в
труде и сексе. Казалось бы, все замечательно
— живи да радуйся, но Антип почему-то
хочет стать человеком. Я давно заметил,
что с вечностью у писателей и проблемы
вечные: их герои почему-то не желают
наслаждаться бессмертием, подавай им
жизнь человеческую — полную страданий,
грешную и конечную. Даже энергичный
Остап Бендер в свое время декларировал:
«Мне не нужна вечная игла для примуса,
я не хочу жить вечно…» Вот и Рубанов
так развернул события с участием Антипа,
так выстроил его долгое и непростое
существование (текст перемежается
любопытными главами-воспоминаниями о
знаковых событиях в почти трехсотлетней
жизни героя), что Ильину чрезвычайно
трудно в предложенных обстоятельствах
оставаться бессмертной отстраненной
деревяшкой, строго соблюдающей
христианские заповеди, как того требует
его добродетельное прошлое статуи в
православном храме. В конце концов, еще
раньше Антип мог быть и языческим идолом
на древнеславянском капище… Автор не
скупится на сюжетные сюрпризы, часть
их связана с появлением на страницах
женщин из лучших древесных пород и
породистых женщин из плоти, а где женщины
— там страсти и любовь. Антипа тянет к
Гере Ворошиловой, а он девушку просто
пугает. И чем больше герой ощущает себя
человеком, тем настойчивее искушают
его мирские соблазны, тем сильнее
сбивается он с пути истинного, деревянного
христианина, совершая цепь грехов: от
самых безобидных до страшных, смертных.
Не оправдывая и не осуждая своего героя,
Рубанов описывает жизнь Ильина: и
отягощающее его зло, и возвышающую его
любовь. Размышляя вместе с Антипом над
сложностями человеческого бытия, автор
показывает мучительную дихотомию его
духа, настоянного на православных
молитвах и глубинном язычестве. И этим
всем обосновывает, объясняет отчаянные,
но просчитанные действия героя в финале
романа…
P.
S. Я
не поклонник романных циклов, но в
«Человеке из красного дерева» Рубанов
развернул настолько захватывающий веер
возможностей дальнейшего развития
событий, что хотелось бы продолжения.
Да и книга кончается словами: «Пока
прощайте». Без запятой между ними.
Владимир
ЛАРИОНОВ
Санкт-Петербург