*
НЕБО САННИКОВА
Андрей
Санников. Собрание стихотворений.
Редактор-составитель Сергей Ивкин.
Екатеринбург; М., «Кабинетный ученый»,
2021, 280 стр.
Фактически
полное собрание стихотворений Андрея
Санникова, легендарной уже фигуры
уральской поэзии, выпущенное «Кабинетным
ученым» к 60-летию поэта, позволяет
увидеть все сделанное им в прекрасной
целостности. Уточню: именно сделанное,
ибо сам Санников любит повторять
известную фразу Хармса о том, что стихи
надо писать так, что если бросить
стихотворение в окно, то есть стекло
разобьется. Санников сам живет в таком
мире вещей и является их активным
созидателем и разрушителем. И еще уточню:
именно целостности, даже если речь идет
не о монолите авторского сознания и
письма, но о поэтической эволюции.
Собрание,
представляющее в хронологическом
порядке девять книг и ряд циклов, то
есть не одно десятилетие работы
(что, кстати, ранее было предпринято
поэтами его поколения и его географии
— Виталием Кальпиди с «Izbrannoe» и Юрием
Казариным с его «500 стихотворениями»),
предъявляет того Санникова, которого
ранее приходилось самостоятельно
конструировать и достраивать. Санникова
всех его поэтических возможностей.
Санникова всех возрастов. Санникова
всех, если так можно выразиться,
направлений/направленностей, поскольку
метареализмом, ключевым для современной
уральской поэзии и недолюбливаемым
Санниковым, или сюрреализмом, который
утверждает сам поэт, его поэтическая
речь ограничиваться не может.
В
энергичном конструировании книги,
скрупулезном пересмотре и переоценке
сделанного, проявляется зазор, ради
которого автор и составитель и затеяли
это издательское предприятие. Зазор
этот связан с ретроспективной коррекцией
мифа о Санникове-поэте. Условно говоря,
если сложить все книги Андрея Санникова,
которые нам доступны (а доступны только
те, что были опубликованы, остальные
существуют в виде рукописей и/или
замыслов), то полученная сумма практик
не даст того, что предъявляется в этой
книге. Даже избранное Санникова,
выпущенное в 2014 году Виталием Кальпиди
и Мариной Волковой в рамках проекта
«ГУЛ», представило нам как бы
все-того-же-Санникова.
С
одной стороны, в подобной стратегии нет
ничего нового. Всякое собрание — даже
полное на настоящий момент (точнее,
почти
полное — невключения/исключения, как
правило, всегда есть) авторское собрание
сочинений — продуманная автопересборка
с учетом запросов времени и меняющегося
представления о творческих задачах;
авторская и составительская рефлексия
при составлении таких сводов неизбежна.
Публикация юношеских стихов (они
открывают книгу) — нередкий жест
зрелости, осознавшей свою литературную
состоятельность и из этой состоятельности,
глядя ее глазами, достраивающей
поэтический миф. Публикация стихотворений,
не вошедших в книги (они тоже здесь
наличествуют), также не редкость; выбор
текстов здесь связан с самоощущением
в текущий момент и формированием
творческой репутации постфактум.
Итак,
что мы знали о поэте Андрее Санникове
до этой книги? Представитель уральского
поэтического андеграунда — вплоть до
1990-х годов. Как и все восьмидесятники,
преодолевающий наследие Мандельштама
— Пастернака, больше Мандельштама и
акмеизма вообще, учитывая вещественную
конкретность его художественного мира,
впаянность поэтического сознания в мир
предметов. Мастер объективации и
символизации (поезд как символ
материальности времени; земля как
сверхсгущенная материя быта; снег и
холод как знаки отчужденной реальности
и т. д.). Носитель катастрофического
сознания — Марк Липовецкий указывает
на «экзистенциальный резонанс» поэтики
Санникова с Мариной Цветаевой, «самым
трагическим из русских поэтов»
(думается, отсюда двоящийся образ Марины
в стихах; жену поэта тоже зовут Мариной).
Поэт мощного языкового чутья, языковой
функции. Кумир поэтической молодежи,
восхищенно твердящей про «подземные
дирижабли», «железные дурдомы», про то,
как «сидят подводные татары», а «господь
лежит глазами ниц / с клоками ваты из
глазниц», или вот это:
Разбитые
дивизии дождей
отходят
через город весь июль.
И
животы торчат у тополей.
Дожди
отходят на восток и юг.
Среди
дождей и ты. Ты слеп. Ты дождь.
И
в толпах тополей стоит она.
Ты
слеп. Тебя ведут. И ты идешь.
Кругом
войным-война. Войным-война.
Рьяный
консерватор, фундаменталист, в политическом
спектре — правый, никогда не политизирующий
свои поэтические высказывания, а потому
уважаемый даже левыми, не имевшими с
ним иных дел, кроме литературных (см.
знаменитый учебник «Поэзия»).
Автор «ангельских писем» и ангелического
субъекта, смоделированного с учетом
опытов метафизического письма поэтов
второй культуры — от Елены Шварц и Ольги
Седаковой до Алексея Парщикова (от
которого в уральскую поэзию прилетели
еще и дирижабли). И в то же время брутальный
экзистенциалист, ни в коей мере не
презирающий постмодерн и постмодерность
и, когда ему надо, использующий
инструментарий стилизации, интертекста
и метатекста (см. «Сибелиусы. Комментированное
издание»).
…
1
Сибелиус
выходит на балкон.
Уже
светает. Желтый небосклон
напоминает
позднего Эль Греко.
Идет
туман от торфяных болот.
Мы
слышим, как Сибелиуса рвет,
6
как отдается
в перелесках эхо.
7
Теперь мы
видим все со стороны.
Вот
кадры кинохроники страны
(все
это снято как бы с вертолета
и
в черно-белом). Бегают полки,
горят
сараи. Слышен крик: «Волки
12
позорные!»
За кадром плач и рвота.
Все
это, повторюсь, было известно о Санникове
и ранее.
Что
мы узнаем об Андрее Санникове благодаря
«Собранию стихотворений»? Принципиально
новыми, не попавшими в предыдущие
сборники блоками являются здесь
«Юношеские стихи» (еще один цветаевский
след), а также написанные за последние
5 лет циклы «Следы горения», «Плотный
песок», и более всего — книга «Переводы
о бессмертии», точнее, извлечения из
нее. Хотелось написать: ранний и поздний
Санников, но сложно судить, насколько
«Юношеские стихи», датированные 1977 —
1980 годами, подвергались последующей
правке и вообще насколько точны авторские
датировки. И все-таки, следуя логике
составителя: ранний и поздний Санников.
Вот
ранний:
По
моему лицу топчется
невнятный
свет.
Мой
голос тощ.
В
моих порах снег.
И
как-то боком летает
и,
ударяясь об асфальт и дома, звенит
прозрачная
железяка
зимы.
(Посвящение
Боратынскому; из «Юношеских стихов»,
1977 — 1980)
А
вот и поздний:
и
ничего не происходит
и
вот я стою как здание как
постройка
или дерево
и
ровный раскачивающийся как вода
у
пристани в июле тогда
ветер
дует и дует в лицо в окна в
подмышки
и ветви
и
вот я ветшаю и улыбаться не перестаю
и
плакать не перестаю
и
петь не перестаю
и
молчать не перестаю
и
нет смерти
а
если есть то я о ней не узнаю
(2018
— 2019)
Причем
у раннего и позднего, если миновать
условного срединного, оказывается
множество общих черт, начиная от
склонности к верлибрам, заканчивая
эмоциональной разряженностью речи, как
будто говорящий еще не осознал или уже
преодолел драматизм существования в
мире примитивно устроенных вещей.
В
таком — хронологически выстроенном —
ракурсе «Собрание…» выглядит как своего
рода санниковская трилогия расчеловечения.
От юношеской, слегка рассеянной оптики
и внутренней гармонии говорящего
(«голуби спят в губах у меня»), через
боль и отчаяние 1990 — 2000-х годов («утро
пластилиновых голубей — / белых или
помнящих темноту»), к заново собираемому
посткатастрофическому субъекту, я бы
сказала, целановского типа («здравствуйте
птицы / живущие будто сухие мыши»). Чтобы
говорить так, как говорит Санников,
нужно перестать быть человеком — хотя
бы в своем собственном представлении.
больше
можешь не жить
меня
освободили от обязательной жизни от
обязательств
от
имени возраста денег обиды
(обида
измучила меня ну наконец-то)
можешь
жить а можешь не жить
а
я и не знаю
но
зренье осталось а рост
все
время меняется
В
сухом остатке мы имеем верлибры и опыты
герметического письма от того, кто
должен бы присягать на верность
поэтическому традиционализму, но
предпочел развиваться в рамках собственной
логики. Эта логика атипична уже тем,
что, направленая на преодоление разрыва
— я говорю здесь про уральскую ситуацию
— между поколением восьмидесятников
и молодежью, то и дело норовящей отойти
от традиций, почитаемых старшими
поколениями, приводит всякий раз в
какую-то новую художественную парадигму.
Если мэтр уральской поэзии развивается
именно так, через принципиальную
пересборку поэтики, то получается, что
и уральская поэзия предстает уже совсем
иной, не такой, как ее нам представляли
и какой она нам представлялась. Не
пространством метареалистического
мейнстрима, но чем-то эстетически
диверсифицированным, причем еще на
каком-то начальном этапе позднесоветского
поэтического андеграунда. Я бы сравнила
показанного нам в этой книге раннего
Санникова даже не с Кальпиди или Туренко,
с которыми его принято сравнивать, но
с не принадлежащим этому кругу ранним
Ильей Кормильцевым, который до того,
как оказался вовлечен в пространство
рок-музыки, писал верлибры без опоры на
какую-либо отечественную традицию. И
хотя в «Юношеских стихах» Санникова
нет стремления произвести пересборку
действительности, которое можно заметить
у Кормильцева, важен сам факт уникальной
оптики и практики, еще не приведенной
к пресловутому общему уральскому
знаменателю.
Юлия
ПОДЛУБНОВА
Екатеринбург
— Москва