КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ
КОСТЫРКО
*
Юлий
Гуголев. Волынщик над Арлингтоном. 2019
— 2020. М., «ОГИ», 2020, 104 стр., 500 экз.
Шестая
книга стихов одного из самых известных
на сегодня поэтов (премии: «Московский
счет» — 2007; «Поэзия» — 2020). О высоком
профессиональном уровне этих стихов и
о том, насколько органично они встроены
в корпус современной поэзии, говорить
не буду. В данном случае это подразумевается.
Я же, читая их, пытался найти ответ на
вопрос: а о чем они? Вопрос вроде бы
нелепый, стихи в конечном счете почти
всегда про одно и то же — про смерть и
про «не смерть», про любовь, про движение
времени, про вечность и так далее. Но
тут все дело в самом пути, которым идет
поэт, трогая эти и другие понятия из
этого ряда, в тех образных системах,
который он при этом выстраивает, то есть
— в наличии и особенностях своего
поэтического языка. Иными словами, ответ
на вопрос «о чем?» подразумевает и ответ
на вопрос «как?» (как оно в поэзии и
водится).
Язык
Гуголева, на первый взгляд, создан
поэтами предыдущего литературного
поколения, отказавшимися от языка
«поэтичного» в пользу, условно говоря,
уличного, бытового языка, набухшего
нашей реальной жизнью: «Заделали по
пьяни. / Рожали поутряни. / Крестили в
Теплом стане. / Потом все как в тумане
// Вроде мыли… в бане ли? / Учили… на
баяне ли? / Заходили… к Тане ли? /
Возвращали? Заняли?» Строго соблюдаемая
«антипоэтичность» языка должна была
тем не менее вести — пусть и парадоксальным
образом — к «подлинной поэтичности».
Ход этот Гуголев знает хорошо и даже
как бы пользуется им — скажем, стихотворение
«Преимущества», о предельном погружении
«лирического героя» в быт завершается
явлением перед ним просвечивающей
сквозь убожество быта «подлинной
красоты»: «Сырость, серость, глубь в
голубизне / Радуга двойная как во сне».
Но традиционный вроде бы финал означает
на деле нечто другое — у Гуголева радуга
светит не сквозь «убожество быта», а
само «убожество быта» может быть радугой.
Гуголев не разделяет жизнь на «нижнюю»
(приземленную, говорить о которой и
можно только на уличном жаргоне) и
«подлинную» (для «высокой поэзии»
предназначенную), а разделение это и
стало, по сути, пафосом поэтического
стёба девяностых — нулевых годов.
Гуголев же стебается над самой традицией
этого стёба. Для него вот эта жизнь —
единственная реальность. И свою
поэтическую миссию Гуголев видит в
озвучивании того, что вот эта сегодняшняя
тупая, «бытовая» жизнь, частью который
являемся и мы, — что она надумала о себе,
жизни, о смерти, о вечности. То есть какой
она видит саму себя? И первым ответом
здесь, повторяю, становится сам язык,
разрабатываемый Гуголевым; то есть та
иерархия ценностей, которую в языке
этом выстраивает нынешняя жизнь. У
Гуголева «бытовое» и «бытийное» всегда
рядом, и соседство их естественное —
«Снова слышу щебет птички / да сопение
жены, / словно грохот электрички, / словно
хохот Сатаны…» На этом языке стихи
Гуголева говорят именно о том, что мы
привыкли считать «бытийным», о том, чему
в русской поэзии мы отводили область
высокой философской лирики: «Не имеет
смысла обольщаться, /
здесь все
происходит и сейчас.
/ если не дано второго шанса, / все, что
есть — единственный наш шанс»; «Нет для
нас у бога ближних, / значит будем этих
возлюблять. // этих станем, не читая,
лайкать. / Господи, спаси и не забань! /
С этими судьба нам пить и плакать, /
кисонек в них видеть и собань». То есть
что? При полном отсутствии у Гуголева
тютчевской стройности, собранности и
вообще «хороших поэтических манер»,
стихийного как бы, мы тем не менее имеем
дело с автором философской лирики?.. А
почему нет?
В.
М. Есипов. Встречи и прощания. М.
— СПб., «Нестор-История», 2020, 336 стр., 500
экз.
Короткий
список персонажей этой книги, содержащийся
в ее подзаголовке — «Воспоминания о
Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной,
Владимире Войновиче…», — следует
расширить именами Бориса Балтера (брат
автора), Ирины Радченко (рано умершая
жена автора, переводчица французской
литературы), Александра Володина, Надежды
Мандельштам, Бена Сарнова, Семена Липкина
и множеством других, знаковых и для
русской литературы, и для истории русской
общественной жизни имен. В названии
книги автор поставил слово «прощания»
— почти всех персонажей этой книги
автору, как их младшему современнику,
пришлось хоронить. Портретные очерки,
составившие эту книгу, еще и форма
«прощания» автора с ее героями. Возможно,
отсюда чуть суховатый, подчеркнуто
«деловой» стиль повествования, с
постоянными уточнениями, где и когда
происходил описываемый эпизод и кем
были участники его, о чем говорили и
какими именно словами, как развивался
тот или иной сюжет в жизни портретируемого,
свидетелем которого был мемуарист, и
так далее — автор этой книги выступает
в ней еще и как историк с обостренным
чувством ответственности за свои
«свидетельские показания».
Персонажи
портретных очерков Есипова, те, кого
сегодня принято называть «шестидесятниками»,
могут удивить читателя непохожестью
на уже как бы канонизированный в нашей
литературе — усилиями тех же
«шестидесятников» — образ. Есипов
изображает «шестидесятников» такими,
какими видел их именно он, не следуя
романтическому образу «сердитых молодых
людей». Он стремится сохранить всю
сложность и «разносторонность»
взаимоотношений со своими героями. А
отношения были разными, от, скажем,
родственных — с Борисом Балтером до
несколько отстраненных — как в случае
с Беллой Ахмадулиной (к ней самой Есипов
относился, можно сказать, с пиететом,
но некоторые стихи ее ему активно не
нравились). При этом, независимо от того,
насколько автор и впрямь был близок со
своим персонажем, он не позволяет себе
и тени фамильярности.
Особо
я выделил бы воспоминания об Аксенове,
с которым автора связывали не только
дружеские отношения, но и совместная
работа — Есипов неожиданно для себя
стал литературным представителем
Аксенова в России. И как раз портрет
Аксенова активнее всего спорит с
каноническим портретом «шестидесятника
Аксенова» (хотя бы из аксеновского же
автобиографического романа «Таинственная
страсть»). Аксенов у Есипова — это
человек сознательно или интуитивно
научившийся делить свою жизнь на личную,
приватную, и на публичную, «в образе».
Ну а поскольку Есипов был допущен в
«личную жизнь» писателя, то он, естественно,
не мог не писать и об «Аксенове в жизни».
Портретные
очерки перемежаются воспоминаниями
автора о своей жизни — о детстве и
отрочестве, об учебе в институте
промышленного рыболовства и о работе
на рыболовном траулере, про начало своих
занятий литературой. Большой очерк
посвящен жене. По идее, это проза
художественная, таковой она и является,
но с сохранением все той же «деловитости
и документальности» письма, и вот
странный эффект — как раз вот эта
информативность и скрупулезность в
воспроизведении жизненного материала
и создает в повествовании Есипова эффект
прозы именно художественной; ну, скажем,
история о том, как автор издавал первую
книгу стихов, начав свою эпопею с
издательства «Советский писатель» в
1974 году и закончив выходом книги в 1987
году уже в издательстве «Современник»,
— история эта читается еще и как
необыкновенно типичное и обобщенное
изображение не только всех перипетий
издания первой книги молодым автором,
но и самого феномена «советского
издательства». Иными словами, Есипов
писал не столько литературные мемуары,
сколько книгу о своей жизни, частью
которой была литература.
Курт
Воннегут, Сьюзен Макконнелл. Пожалейте
читателя. Как писать хорошо. Перевод
с английского Алексея Копапанадзе. М.,
«Альпина Паблишер», 2021, 568 стр., 2500 экз.
Полное
название отсылает нас к тому неожиданно
бурному сегодня потоку книг, авторы
которых обещают научить читателя писать
художественную прозу. Популярность
такого рода книг — не только в России,
но и во всем мире — для меня, например,
загадка, поскольку профессия писателя
сегодня одна из самых безденежных
(думаю, курьер издательства «Эксмо»
даже при своей нищенской зарплате
зарабатывает больше, чем писатель,
выпускающий в этом издательстве в год по два
типовых детективных романа в бумажной
обложке), к тому ж профессия эта еще и
одна из самых ненадежных, то есть, если
вам удалась первая ваша книга, это не
значит, что вы сможете написать вторую.
Ну а что касается учебных пособий типа
«Как стать автором бестселлера», то
они, казалось бы, ничего кроме иронии в
принципе не могут не вызывать, то есть,
если ты знаешь, как им стать, почему не
стал? И тем не менее представляемая
здесь книга издана как бы в ряду вот
этих мануалов. То есть как учебник
писательского мастерства, в авторах
которого значится не более не менее как
— Курт Воннегут.
Но
скажу сразу, это, слава богу, не учебник.
Издатель просто использовал бренд
востребованного жанра. Книга эта будет
интересна в первую очередь тем, кому
интересен Воннегут. Дело в том, что
Воннегут книгу эту, как значится в
выходных данных, не писал, книгу написала
бывшая ученица Воннегута в «Писательской
мастерской Айовского университета» в
60-е годы, Сьюзен Макконнелл, сохранившая
дружеские отношения с Воннегутом до
конца его жизни, ну и, разумеется, —
знаток творчества Воннегута. Здесь
прослеживается сюжет творческой
биография Воннегута; то, как зарождались
и вызревали замыслы его книг, какие
события в его жизни (Вторая мировая
война в частности) определяли содержание
его прозы, ну а также — какие отношения
складывались у Воннегута с самим ремеслом
писателя. Материалом стало художественное творчество
Воннегута и его биография, письма
писателя и данные им интервью, ну и,
разумеется, воспоминания автора о
Воннегуте — и как о человеке, и как об
учителе. Макконнелл приводит в книге
не только краткое эссе Воннегута «Как
писать хорошим стилем» — похоже,
единственный специально написанный им
на эту тему текст, но и множество его
высказываний: в прозе, в письмах, в
разного рода записях. Получилась книга
о творческой лаборатории Воннегута,
представленной в самых разных ракурсах,
сама же тема Воннегута как наставника
молодых писателей присутствует здесь
как «одна из».
Что
же касается собственно «советов мастера»,
«тайн творчества» и проч., то в этой
сфере Воннегут более чем традиционен:
«избегайте многословия», «пишите
просто», «говорите своим голосом»,
«пишите о том, что вам не безразлично»
и т. д. То есть — ничего нового и
неожиданного. По сути, совет молодым
писателям у Воннегута был один: хотите
стать писателем? Пишите. Только не
ленитесь. Разнятся в книге только
формулировки этого совета. Вот одна из
них: «…писатели не только, как правило,
депрессивны: в среднем у них коэффициент
интеллекта сравним с коэффициентом
консультанта в парфюмерном отделе
торгового центра. Наша сила в терпении.
Мы обнаружили, что даже недалекий человек
может сойти за… ну, почти умного, если
будет записывать раз за разом одну и ту
же мысль, немного улучшая ее с каждым
повторением. Вроде как накачиваешь
шарик велосипедным насосом — любой
может это сделать. Просто нужно время».