Игорь Вишневецкий
ПАМЯТИ ЯНА КАПЛИНСКОГО
стихи

Вишневецкий Игорь Георгиевич родился в 1964 году в Ростове-на-Дону. Окончил филологический факультет МГУ. Защитил диссертацию в Браунском университете (США). Автор семи сборников стихов, трёх монографических исследований, повестей и романов, режиссер экспериментального фильма «Ленинград» (2014). В печати как стихотворец дебютировал в 1990 году в «Русской мысли» (Париж). Живет в Питтсбурге.


Ян Каплинский (22 января 1941 — 8 августа 2021) — эстонский поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Автор четырех поэтических книг, написанных по-русски. Лауреат «Русской премии» (2014) и Премии Андрея Белого в номинации «За заслуги перед русской литературой» (2018). — Ред.


Игорь Вишневецкий

*

ПАМЯТИ ЯНА КАПЛИНСКОГО



Мы знакомы были ведь с ним скорее,

если точность тут соблюдать, заочно.

Виделись однажды в сырой Москве, и

это уж точно


получился вдруг разговор, которым

только лишь в романах бывает место;

и гордиться этаким разговором

было бы просто,


если б говоривший всегда — в стихах и

в жизни — не касался того, что сами

мы коснуться в мысленном даже взмахе,

что там словами,


не страшились из суеверья: смерти

и всего, что вне человека, речи

трав, чешуекрылых, воды. Поверьте,

и человечий


в рифму, в ритм упругий, как мяч о воду,

труден мне язык; говорить бы надо

вот сейчас, чтобы забирало сходу,

чтобы надсада


этой неизбежно поминовенной

речи проницала б без перевода

весь вне-человеческий строй вселенной,

чтобы Природа


возглашала с нами одним наречьем.

(Впрочем, в этом только самообманы

видел он — не нашим, не человечьим

мир осиян.) И


я вошёл уже в тень вечерней рощи:

солнце опускается к окоёму.

Он ценил довольно простые вещи —

те, что другому


для работы сельской нужны, в подспорье:

кадку и топор, грабли, лемех плуга.

В нём крестьянин жил — не от маловерья

в дальнего Бога,


а от пониманья того, что точно

всех, кто под камнями, в камнях, всех пленных

времени ещё призовут к бессрочной

в новых вселенных


жизни и всё вымершее как будто

на сознанья плёнке возникнет снова,

станет ярче — праздничней почему-то —

нашего слова.


Я произнесу, хоть и никогда не

были мы на ты (впрочем, намекал он:

почему бы нет?), здесь об Иоанне

(ибо назвал он


имя мне своё при крещенье): Боже,

dona tibi requiem sempiternam,

Ioannes! — более не тревожа

празднично мерным


языком, каким в январе овеян

был приход твой в мир наш (по-над купелью

тот язык звучал).

                          И с каких полей он

вверх по раздолью,


где стрижи, поднимется, будет слышен

и тебе, стрижу, сквозь полёт свободный

выше сосен, дюн и приморских башен?

А соприродный


нашей мысли здесь — тот живой и чистый

русский ли, эстонский (тебе подвластны

оба были) нежный во влаге лист и

свежий и ясный


после гроз весь лес, чьи стволы, чьи кроны

словно книги зыблются многозвездно,

этот очень близкий нам мир зелёный,

мир неуместный


в городе, без наших фонем и наших

интонаций пусть же звучит полнее

в зрелых колебательных книгах-чашах

в память о тебе!.. Я


вспоминаю снова о разговоре.

«Вот представьте, — он говорил тогда мне, —

вы, к примеру, Хлебников. Речь как море

бьётся о камни


правил. Вы их выбрали, вы им форму

придали, без вас их не увидали.

Создали язык как стандарт, как норму.

Это в начале


головокружительно: всё возможно.

А потом приходят к камням другие,

говорят не то чтоб неосторожно

речи такие,


мол, не наш язык и поэт „не знает”.

Где бы были все они в корнесловий

тьме? Ведь это нами язык питает

жизнь своей крови.


Вот вы русский хвалите мой. Некрепко

я владею им. Что на вас — не знаю.

По-английски: „кэп”». — «То же слово: кепка».

Припоминаю,


что ещё не стал он крепчайший кофе

пить, да и без прочих напитков было

хорошо в кафе. В нём самом сквозила

мощная сила.


Мы потом стояли у светофора

на Тверском бульваре. Всё моросило,

как в Москве бывает в апреле. Скоро

нам предстояло


разойтись. Он речь продолжал — похоже,

дождь препоной не был: в «полях ливонских»

(вспоминая Тютчева) день погожий

редок. В эстонских,


в русских ли стихах его даже стёртость

цвета смысл высвечивает — короче

вычерченный путь, верной мысли твёрдость.

В близости ночи,


за которой снова рассвет желанный,

стих, какой храним, как свою державу,

да воздаст Каплинскому Иоанну

память и славу.



9 августа 2021. Питтсбург






 
Яндекс.Метрика