Симкин Лев Семенович — доктор юридических наук. Родился в 1951 году в Москве. Автор многих научных трудов и публикаций, а также книг, в том числе «Собибор/Послесловие» (М., 2019), «Бегущий в небо. Книга о подвижнике веры евангельской Иване Воронаеве» (М., 2019), «Как живые. Образы „Площади революции”, знакомые и забытые» (М., 2021). Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Лев Симкин

*

Случайный поцелуй

Путешествуя по Флориде, мы заехали в Сарасоту — небольшой курортный городок на берегу Мексиканского залива. Никаких особых достопримечательностей, разве что огромная, почти восьмиметровая статуя под названием «Безоговорочная капитуляция». Она повторяет знаменитую фотографию из журнала «Лайф» — поцелуй моряка и медсестры, запечатленный фотожурналистом Альбертом Эйзенштадтом на Таймс-сквер в Нью-Йорке 14 августа 1945 года. Эта фотография много лет украшала дома американцев, ее печатали на майках и «оживили» в фигурках конструктора «Лего».

Днем окончания Второй мировой войны там считается «День победы над Японией» (V-J Day), 2 сентября 1945 года. Наш День Победы у них приходится на 8 мая и называется «День Победы в Европе» (V-E Day). Но символом того и другого часто служит та самая фотография, сделанная 14 августа — в тот день люди, узнав из речи Гарри Трумэна о предстоящей капитуляции Японии, вышли на улицы целыми толпами и ну целоваться от радости.

В 2005 году, к 60-летию Победы, журнал «Лайф» повторно поместил фотографию на обложке одного из номеров, и в том же году скульптором Сьюардом Джонсоном был возведен повторивший ее Сарасотский Колосс. Пример Сарасоты оказался заразителен, и вскоре другие версии этой же скульптуры установили в городе Гамильтон штата Нью-Джерси, Ки Уэсте во Флориде, Перл-Харборе на Гавайях, французском Каенне, бельгийской Бастони и на набережной итальянского города Чивиттавеккья.

В 70-ю годовщину капитуляции, в августе 2015 года скульптуру на какое-то время водрузили на Таймс-сквер, и рядом с нaею стали собираться сотни пар, чтобы воссоздать легендарный поцелуй. Многие девушки одевались в короткие белые платья, а мужчины — в матроски, и в назначенное время одновременно начинали целоваться.

Узнав обо всем этом из Сети, мы отправились поглядеть на «Безоговорочную капитуляцию». Приезжаем по навигатору на берег залива, на то место, где должна стоять алюминиевая статуя, способная, как пишут, противостоять ветрам урагана 3-й категории, а там ничего не стоит, пусто. Интересуемся у прохожих:

— Где тут ваша «Безоговорочная капитуляция»?

— Какая такая капитуляция?

— Ну, «Целующий моряк» (так в обиходе называют скульптуру).

— Да вот же (махнув рукой в сторону пирса).

После чего с удивлением обнаруживается отсутствие статуи. Только один кто-то вспомнил прочитанную в местной газете новость о том, что ее передвинули куда-то в сторону. И вправду, «Безоговорочная капитуляция» оказалась задвинута вглубь каких-то невзрачных строений, рядом со скромной кафешкой, где ее как следует и не разглядишь.

Трансляция

Во вторник 14 августа 1945 года в семь часов вечера по вашингтонскому времени началась общенациональная трансляция речи Гарри Трумэна. Президент сообщил, что японский император согласился на условия капитуляции. Еще до окончания речи американцы вышли праздновать окончание войны на улицы своих городов. И не только своих. Американские солдаты танцевали на Риджент-стрит в Лондоне, распевали на Елисейских полях в Париже песню Бинга Кросби «Don’t Fence Me In» — «Не запирай меня, дай мне проскакать по любимым бескрайним просторам в моем старом седле».

Не обошлось без инцидентов. На Окинаве американские солдаты начали беспорядочную стрельбу в небо, а экипажи стоящих на рейде кораблей восприняли салют как отражение атаки камикадзе — были убитые и десятки ранены. В Сан-Франциско пьяные моряки, в военных действиях участия не принимавшие, устроили беспорядки, грабежи и нападения на женщин.

На Таймс-сквер собралась самая большая толпа в истории Нью-Йорка. Люди смотрели на бегущую строку на доме № 1 — располагавшаяся в нем редакция «Нью-Йорк таймс» не переставая транслировала сообщение о капитуляции Японии. Из окон Центра моды на Манхэттене выбрасывали обрывки ткани, люди украшали ими окрестные тротуары.

Америку охватило всеобщее ликование. Солдаты вернутся с фронта — к моменту окончания боевых действий на Европейском и Тихоокеанском театрах военных действий находилось около 8 миллионов военнослужащих. Для сравнения упомяну, что численность Красной армии к маю 1945 года составляла всего на три с небольшим миллиона больше. Из-за нехватки мужчин на оборонные предприятия стали принимать женщин и подростков. Конечно, тяготы мирного населения были несравнимы с теми, что выпали на долю советского народа, и тем не менее в жизни американцев многое изменилось — по талонам продавались сахар, мясо, сыр, масло, выросли налоги, был введен контроль за потреблением бензина, прекращено производство новых гражданских автомобилей и запчастей к ним.

В Вашингтоне толпа попыталась прорваться на территорию Белого дома с криками «Мы хотим Гарри!» Прошло четыре месяца после того, как он после кончины Рузвельта, согласно конституции США, занял президентский пост. И чуть больше недели — после Хиросимы, и чуть меньше — после Нагасаки, над которыми по его приказу 6 и 9 августа 1945 года взорвали по атомной бомбе. Одна называлась «Малыш», вторая — «Толстяк». Погибло не менее 110 тысяч человек, в основном мирных жителей, а общее число умерших от ран и лучевой болезни в последующие пять лет превысило 200 тысяч. Но в тот день никто из заполнивших Таймс-сквер людей об этом не вспоминал.

Альфред Эйзенштадт бросился туда, прихватив 35-миллиметровый фотоаппарат «Лейка». Обычно он фотографировал с помощью профессиональной «зеркалки», позволявшей снимать людей, не привлекая их внимания: камера висит у фотографа на шее, и непосвященный человек не догадывается, что уткнувшийся в свои ботинки чудак на самом деле наводит объектив на резкость. Однако свой самый известный снимок Эйзенштадт сделал открыто, ни от кого не таясь.

Молодой моряк сразу привлек его внимание. «Он носился по улице и хватал всех женщин, оказывавшихся в поле его зрения, — юных и пожилых, стройных и полных — и целовал их в губы, — позже вспоминал Эйзенштадт. — Я бежал перед ним со своей „Лейкой”, оборачиваясь и фотографируя». Эйзенштадт сделал три снимка, но ни один ракурс ему не нравился, как вдруг моряк схватил в объятья девушку в белом медицинском халате, и это было то, что надо. Если бы она была одета во что-то темное, — признавался он потом, — не стал бы снимать, как и если бы на нем была светлая форма». В тот самый момент, когда моряк поцеловал медсестру, Эйзенштадт нажал на затвор фотоаппарата.

Вообще-то для пуританской Америки (до сексуальной революции оставалось еще два десятилетия) поцелуи незнакомых людей друг с другом были чем-то из ряда вон выходящим. В некоторых штатах, как, например, в Айове, такое издавна считалось преступлением — задолго до харассмента. В Коннектикуте до сих пор не отменен закон, по которому по воскресеньям нельзя целовать жену, а в Индиане мужчине с усами запрещается целовать любого человека.

«И говорят, у эскимосов есть поцелуй посредством носа» (Андрей Вознесенский). Впрочем, мне неизвестно, происходило ли нечто подобное посреди того безумства поцелуев, вызванного известием об окончании войны, — в Вашингтоне, Канзас-Сити, Лос-Анджелесе, Чикаго, Майами.

Фоторепортаж под заголовком «Солдатские поцелуи от побережья до побережья» вышел в журнале «Лайф» 27 августа 1945 года. В нем нашлось место и для фотографии, сделанной Эйзенштадтом, — наряду с другими, снятыми во время народных гуляний в других городах. Где-то в середине журнала, на 27 странице. На обложку она попала 60 лет спустя, а тогда, в августе 1945 года запечатленные на нем мужчина и женщина не знали, что их случайный поцелуй уже принадлежит истории.

Манхэттенский проект

Гарри Трумэн узнал о сути Манхэттенского проекта только после смерти президента Рузвельта. «Мы разработали самое ужасное оружие в истории человечества», — написал Трумэн в своем дневнике 16 июля 1945 года, как только ему сообщили о проведенных в Нью-Мексико успешных испытаниях первой в мире атомной бомбы. Два дня спустя, в день открытия Потсдамской конференции он решил огорошить этой новостью Сталина и гордо поведал ему о создании нового оружия «необыкновенной разрушительной силы». Но тот остался невозмутим. Присутствовавший при этом Уинстон Черчилль решил, что Сталин ничего не понял из сказанного. Он заблуждался. Обо всех параметрах взрывного устройства и даже о предполагаемой дате американского испытания нью-йоркская резидентура НКВД сообщила в Москву за две недели до самого события.

Участвовавший в конференции Георгий Жуков вспоминал, что Сталин в его присутствии рассказал об этом разговоре Молотову и добавил: «Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы». «Я понял, — пишет Маршал Победы, — что речь шла об атомной бомбе. В. М. Молотов тут же сказал: „Цену себе набивают”. И. В. Сталин рассмеялся: „Пусть набивают…”».

26 июля 1945 года на Потсдамской конференции была принята декларация с требованием безоговорочной капитуляции Японии. В тот же день крейсер «Индианаполис» доставил атомную бомбу «Малыш» в расположение американской военной базы на один из Северных Марианских островов. На обратном пути он был торпедирован японской подводной лодкой и быстро пошел ко дну. Из 1196 человек, находившихся на борту, был спасен лишь каждый четвертый, большинство погибших стали жертвами акул.

28 июля 1945 года японское правительство отклонило требования Потсдамской декларации. К этому времени приказ об атомной бомбардировке уже был готов.

«Рузвельт, в отличие от Трумэна, будь он жив, не воспользовался бы атомным оружием», — сказал Альберт Эйнштейн, выступая в 1951 году в Принстонском университете. Правда, и Трумэн поначалу отверг предложение Комитета начальников штабов использовать атомные бомбы против Японии. Лишь после того, как военные эксперты ознакомили его с прогнозом ведения боевых действий на Японских островах, он изменил свое мнение. Они утверждали, что, если США примут решение туда высадиться, сопротивление японской армии резко усилится и тогда война продлится еще не менее года, а расчетные потери армии США составят около 1 миллиона погибшими. Понимая, что президенту не простят гибели такого числа сограждан, Трумэн санкционировал применение атомного оружия. Атомная бомбардировка, мотивировал он свое решение, заставит Японию выйти из войны, и это сохранит сотни тысяч жизней как американцев, так и японцев. Откуда такие цифры потенциальных потерь? Во время битвы на одном только острове Окинава, длившейся с апреля до июня 1945 года, погибли примерно 21 тысяча американских и 77 тысяч японских солдат.

До сих пор продолжаются споры: были ли эти атомные бомбардировки необходимы для достижения победы в войне на Тихом океане. Сторонники говорят, что именно они послужили причиной капитуляции Японии, долго отказывавшейся капитулировать, и помогли сдвинуть баланс мнений внутри японского правительства в сторону мира. Противники уверяют, что не было военной необходимости для применения ядерного оружия, поскольку Япония уже была практически разбита. Последнее я слышу с самого детства: советская пропаганда называла американские атомные бомбардировки Японии «геноцидом». Нас учили еще и тому, что основной целью атомных бомбардировок была демонстрация атомной мощи США Советскому Союзу перед его вступлением в войну с Японией на Дальнем Востоке. Советский Союз начал боевые действия в день взрыва бомбы над Нагасаки — меньше чем за месяц Квантунская армия была разгромлена. Но в Америке полагали, что надо было бомбардировать Нагасаки и Хиросиму, дабы предотвратить еще одну Окинаву.

Одним из участников битвы за Окинаву был 22-летний квартирмейстер (по-нашему старшина) Джордж Мендонса, тот самый моряк, что спустя три месяца поцеловал незнакомую девушку в белом халате на Таймс-сквер.

Рыбак с Род-Айленда

11 мая 1945 года два японских самолета-камикадзе один за другим врезались в авианосец «Банкер Хилл» (CV-17) у острова Окинава. Люди спасались от огня, прыгая в воду. Всего погибло 346 моряков (43 тела так и не были найдены). Матросы пришвартованного рядом эсминца «Салливан» приняли участие в спасательных работах, сели в шлюпки и стали вылавливать раненых. На борту их передавали в руки медсестер. Одним из спасателей был Джордж Мендонса.

Бросив школу в 16 лет, он стал, как и его отец, рыбаком на Род-Айленде. Служить на флот Джордж пошел добровольцем, сразу после нападения на Перл-Харбор. «Каждый мальчишка моего возраста хотел поквитаться с японцами», — вспоминал он спустя годы.

На спущенной с «Салливана» шлюпке он вытаскивал из воды раненых. Некоторые из них были сильно обожжены, и, когда их доставили на борт, Джордж «с благоговением наблюдал, как медсестры за них принялись». 14 августа 1945 года на Таймс-сквер, где он оказался, потому что был в отпуске, ужасно обрадовался, увидев девушку в медсестринском халате, и от полноты чувств бросился ее целовать.

Почему он целовал других незнакомых девушек, Джордж Мендонса не объяснял, может, просто запамятовал. Вероятно, сказалось то, что он до того принял на грудь, и общее возбуждение.

Утром того дня он приехал в Нью-Йорк на свидание с девушкой 20-ти лет по имени Рита, с которой познакомился за несколько недель до того на Род-Айленде, она была родственницей его шурина и жила со своими родителями в Квинсе. Чтобы произвести на нее впечатление, Джордж был одет в парадную форму ВМФ, сшитую во время пребывания в отпуске. На метро они доехали до центра города и пошли в кинотеатр «Радио Сити» на сеанс 13.05. Там шел «Колокол Адано» с Джин Тирни в главной роли. В то самое время у звезды был бурный роман с будущим президентом США лейтенантом ВМФ Джоном Кеннеди. На экране она в роли дочери рыбака влюблялась в майора армии США, назначенного в ее разрушенную войной итальянскую деревню и пытавшегося восстановить семисотлетний городской колокол, снятый фашистами на переплавку. Джордж и Рита так и не узнали, чем там все заканчивается. Кто-то громко постучал с улицы в двери зрительного зала, ему открыли, и он закричал: «Война закончилась, японцы сдались!» Включили свет, остановили демонстрацию фильма, зрители высыпали на улицу.

Джордж и Рита отправились прямиком в «Чайлдс-бар», в нескольких кварталах оттуда. Бармен выстроил стаканы вдоль всей стойки и не переставал наполнять их. «Я выпил довольно много», — вспоминал Джордж. Выйдя из бара, он и его девушка вскоре потеряли друг друга. Это было уже на Таймс-сквер. По его словам, он к тому моменту не совсем контролировал себя и, начав обнимать и целовать всех девушек подряд, уже не мог остановиться. Пересекая Седьмую авеню, Джордж заметил девушку в форме медсестры, и это напомнило ему тот день, когда медсестры спасали вытащенных из воды матросов. Он схватил ее за плечи, развернул, наклонил и поцеловал. А Рита, как выяснилось, была всего в нескольких шагах позади них и все видела.

«Многие люди хотят знать, о чем я тогда думала, — говорила она. — Да ни о чем. Это был счастливый день, я улыбалась как идиотка». Рита уверяла, что не придала этому никакого значения, ну ее жених выпил немного, не сдержался и поцеловал незнакомую девушку, подумаешь. Фотография, по ее словам, ни на йоту не изменила ее жизнь. Их совместную жизнь. Они вскоре поженились и прожили вместе 66 лет. Между прочим, Риту Петри тоже можно разглядеть на сделанном Эйзенштадтом фото, на заднем плане, позади моряка.

Возмездие

14 августа (в Токио уже наступило 15-е) Япония официально приняла Потсдамские условия капитуляции. С оговоркой о личной неприкосновенности императора Японии Хирохито. Утром император записал радиообращение к подданным, где объявил о безоговорочной капитуляции. «Наш враг начал применять новую и страшнейшую бомбу, которая может наносить неисчислимый ущерб невинным людям, — сказал микадо. — Если мы будем продолжать воевать, это не только приведет к коллапсу и полному уничтожению японской нации, а также к концу человеческой цивилизации». Выступление было записано на виниловую пластинку, которую незамедлительно доставили в радиостудию.

Трансляцию выступления императора пыталась сорвать группа армейских заговорщиков, проникших во дворец с намерением украсть пластинку, но им это не удалось. Заговорщики убили командира дивизии императорской гвардии, который отказался поддержать мятеж, но в конечном счет сдались — все, за исключением тех, кто совершил ритуальное самоубийство.

Запись пустили в эфир ровно в полдень 15 августа, сразу после того, как через швейцарское дипломатическое представительство в Вашингтоне была отправлена телеграмма Гарри Трумэну. Перед этим радиослушателей оповестили о том, что вскоре прозвучит важное сообщение. Практически все население Японии тогда впервые услышало голос императора. «Человек-бог» призвал своих подданных «вынести невыносимое». Многие слушали, стоя на коленях, и плакали.

…Америка плакала за четыре года до того, 7 декабря 1941 года, в день Перл-Харбора. Рано утром того дня экипаж японского корабля «Акаги» вручил пилоту Фучиде головную повязку с надписью «полон решимости победить». После чего истребители и бомбардировщики во главе с тем, которым управлял Фучида, стартовали с авианосцев и начали свой полет к Гавайям (230 морских миль, или 426 км). Им удалось достичь полной внезапности: только шесть американских самолетов поднялись в воздух, чтобы отразить нападение. В результате двух воздушных атак на Перл-Харбор большинство кораблей в «линкорном ряду» были серьезно повреждены или затонули, а американские истребители и бомбардировщики были уничтожены на земле. Японцы, разбомбив крупнейшую военную базу США, потеряли всего 29 самолетов из 353, участвовавших в ударе.

Рузвельт назвал 7 декабря 1941 года «днем, который войдет в историю как символ позора». На следующий день Сенат единогласно проголосовал за объявление войны, а через три месяца правительство начало принудительное переселение американцев японского происхождения. Примерно 100 тысяч человек провело в лагерях всю мировую войну. В американском английском возник глагол to Pearl-Harbor, означавший «совершить неожиданное нападение». И только после нового «дня позора» — 11 сентября 2001 года, когда Америка снова «проспала» атаку, президент Джордж Буш провозгласил 7 декабря Национальным днем памяти Перл-Харбора. С тех пор в этот день федеральные ведомства приспускают флаги на своих зданиях. В том же году в День поминовения вышел блокбастер «Перл-Харбор», благодаря которому трагический эпизод вошел в «арт-индустрию».

В моем послевоенном детстве я не раз слышал от старших, будто это камикадзе разбомбили Перл-Харбор, ведь иначе самолетам не хватило бы топлива преодолеть расстояние туда и обратно. На самом деле это, конечно, не так. Но тем не менее, как пишут, четыре японских пилота все же использовали в тот день тактику добровольных самоубийц, направляя свой подбитый самолет на американские корабли и батареи зенитной артиллерии. Но никакого отношения к камикадзе они не имели. Японское высшее командование санкционировало создание отрядов смертников гораздо позже, в конце войны, когда осенью 1944 года корабли американцев и их союзников вплотную подошли к захваченным японцами Филиппинским островам. Традиционный японский синтоизм позволил императору причислить к военным богам всех добровольцев, вступавших в отряды смертников, предполагалось, что их души после смерти попадают в храм Ясукуни. Считается, что три-четыре тысячи японских пилотов намеренно разбили свои самолеты, атакуя противника, и что в результате действий камикадзе удалось потопить около 50 американских кораблей. В августе 1945 года, когда в войну против Японии вступил СССР, пилоты-смертники пикировали на советские танки.

«Медленно рассеивается туман над Токийской бухтой в этот исторический день, — так начиналась заметка в газете Известия от 4 сентября 1945 года под заголовком «На борту линкора „Миссури”». — Миноносец мчит нас к линкору, на котором должна произойти церемония подписания акта о капитуляции Японии. Этот миноносец — маленький, но лихой корабль… Он заслужил ненависть врагов. 11 апреля его атаковал японский летчик-„смертник” и, разбившись, нанес кораблю лишь незначительные повреждения».

Далее описывается сама церемония подписания капитуляции 2 сентября 1945 года в 9:02 по токийскому времени. «Зеленым сукном накрывается небольшой стол, ставятся две чернильницы, промокательная бумага… При общем молчании присутствующих подходят к столу представители японской заносчивой дипломатии и оголтелой военщины… Жалкий вид являет вся эта группа! В течение пяти минут японская делегация стоит под суровыми взглядами всех присутствующих на корабле представителей свободолюбивых наций».

Так прямо и написали корреспонденты ТАСС Богданов и Бочарников — «свободолюбивые нации», и это, представьте, сказано об американцах. В то время мы были союзниками. Ну и, само собой, неприлично было вспоминать о взорванных незадолго до того атомных бомбах.

Трумэн устроил прием в Белом доме по случаю капитуляции Японии, куда, естественно, был приглашен «отец атомной бомбы», лидер Манхэттенского проекта Роберт Оппенгеймер. Андрей Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что Оппенгеймер на том приеме плакал. И еще о том, что 6 августа 1945 года Оппенгеймер заперся в своем кабинете, в то время как его молодые сотрудники бегали по коридору Лос-Аламосской лаборатории, испуская боевые индейские кличи.

Сам Сахаров, в ту пору 25-летний аспирант Физического института АН СССР, в день, когда была сброшена бомба на Хиросиму, вышел из своего дома в булочную и замер в оцепенении у газетного киоска. «У меня подкосились ноги. Я понял, что моя судьба и судьба очень многих, может, всех, внезапно изменилась. В жизнь вошло что-то новое и страшное, и вошло со стороны самой большой науки — перед которой я внутренне преклонялся».

«Мы знали, что мир не будет прежним», — говорил Оппенгеймер три года спустя в интервью журналу «Тайм». И поведал, как в день первого испытания бомбы в Нью-Мексико в июле 1945 года ему пришли в голову слова из Бхагавадгиты: «Я — смерть, разрушитель миров». Правда, по воспоминаниям брата ученого, Франка Оппенгеймера, свидетеля испытаний, «мы просто сказали: „Это сработало”».

Грета

«Я работала ассистентом стоматолога на Лексингтон-авеню у братьев Берк, — рассказывала Грета Циммер Фридман в августе 2005 года в интервью в рамках одной из программ Библиотеки Конгресса (проект «История ветеранов»). — В тот день все утро пациенты говорили, что, похоже, война заканчивается». После того как ее боссы вернулись с ланча, она вышла, не переодевшись, на Таймс-сквер взглянуть, что там происходит. Не успела она прочитать на освещенном рекламном щите сообщение о капитуляции, как оказалась в чьих-то объятьях. «Этот человек, моряк, был очень сильным. Я не целовала его. Он поцеловал меня. Это был настоящий праздник, смысл поцелуя я бы выразила словами: слава Богу, война закончилась!» Как ей позже стало известно, моряка переполняло ликование, что ему не придется возвращаться на Тихий океан, и он был очень благодарен медсестрам, которые на его глазах заботились о раненых.

Так же внезапно Джордж отпустил ее и, спотыкаясь, поплелся к метро. Рита Петри последовала за ним, а Грета вернулась в свой офис. «Там я рассказала своим боссам о том, что видела. И они сказали: отмените все встречи, мы закрываем офис. Мне был 21 год, всего 21».

Грета Циммер Фридман родилась в Винер-Нойштадте в Австрии, в еврейской семье. В 1939 году уже после аншлюса в 15-летнем возрасте ей чудом удалось эмигрировать в Америку. Она всю жизнь хранила паспорт 1939 года, выданный на имя «Греты Сары Циммер». Закон обязывал евреев, если их имя не являлось «чисто еврейским» (согласно списку, составленному самими нацистами), добавлять к нему второе имя: мужчины — «Израиль», а женщины — «Сара». В тот день, 14 августа 1945 года, он еще на знала, что ее родители, Макс и Ида, погибли в лагере смерти.

Альфред Эйзенштадт тоже появился на свет в еврейской семье, в прусском городке Тчев, который тогда (в 1898 году) назывался Диршау. В 11-летнем возрасте ему подарили его первый фотоаппарат. В Первую мировую войну он служил в артиллерии, после ранения вернулся к мирной жизни, продавал пуговицы и ремни в Берлине. А после того, как в 1927 году ему удалось продать первую фотографию, свое детское увлечение сделал профессией. В 1929 году он получил первое задание, положившее начало профессиональной карьере фотожурналиста — ему поручили снимать церемонию вручения Нобелевской премии Томасу Манну в Стокгольме.

Его фотографии тех лет легко найти в Сети. Адольф Гитлер в Танненберге (Восточная Пруссия). Идет с вытянутой рукой мимо строя матросов. Он же и Бенито Муссолини в Риме. Йозеф Геббельс на конференции Лиги наций в Женеве. Поначалу Геббельс отнесся к Эйзенштадту дружелюбно, но как только узнал, что тот еврей, пришел в бешенство. На фото видно, как он сидит, вцепившись в ручки кресла, покуда один из его помощников шепчет ему что-то на ухо. Судя по выражению его лица, с которого постепенно сходит улыбка, — как раз неприятную для него новость о происхождении фотографа.

В 1935 году были приняты Нюрнбергские расовые законы, которыми евреи были лишены германского гражданства. В том же году Эйзенштадт перебрался в Америку. Как это ему удалось сделать, мне не известно. В то время для евреев Третьего рейха, по словам Хаима Вейцмана (впоследствии — первого президента Израиля), «мир разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие впускать их в свою страну».

Несколько сот евреев покинули Германию под видом сотрудников фирмы «Лейц», командированных на работу за рубеж. Это та самая фирма, которая производила любимый фотоаппарат Эйзенштадта — знаменитую «Лейку». Нацистское правительство нуждалось в поступлениях твердой валюты из-за рубежа, а крупнейшим рынком сбыта для производимой ею оптики были Соединенные Штаты. К тому же фирма производила дальномеры и другие оптические приборы для немецких вооруженных сил. Поэтому, вероятно, это и сошло с рук главе компании Эрнсту Лейцу II и его подчиненным, тайно организовавшим то, что историки Холокоста позднее нарекли «Поездом свободы „Лейки”».

За океаном Эйзенштадт сразу начал сотрудничать с журналом «Лайф», первым иллюстрированным фотографиями новостным изданием в Америке, где задержался без малого на шестьдесят лет. Лучше всего Эйзенштадту давались неформальные портреты королей, диктаторов, ученых, спортсменов и кинозвезд. Уинстон Черчилль, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Эрнест Хемингуэй, Сальвадор Дали, Софи Лорен, Михаил Барышников. Его фотографии 90 раз появлялись на обложках журнала. Были среди них и те, что связаны с тем августовским днем 1945 года. Мама с ребенком в Хиросиме, одетая в национальный костюм, на фоне остова дерева и выжженной земли. Роберт Оппенгеймер обсуждает теорию материи с точки зрения пространства с Альбертом Эйнштейном в Принстоне.

Еще один поцелуй

Как раз в городе Принстоне в те же дни случился еще один поцелуй, о котором есть смысл рассказать. Поцелуй был прощальным.

Приезжай ко мне в Принстон,

Тебя ожидают покой и отдых.

Мы будем читать Толстого,

А когда тебе надоест, ты поднимешь

На меня глаза, полные нежности,

И я увижу в них отблеск Бога...

И она приехала. В середине августа 1945 года, возможно, в этот день. Ее звали Маргаритой, и она была тайной возлюбленной автора этих строк Альберта Эйнштейна. У них даже было общее имя, придуманное ими, — Альмар, что означало Альберт и Маргарита.

О любовной связи Альберта Эйнштейна с Маргаритой Коненковой стало известно лишь в 1998 году, когда на аукционе Sotheby’s были выставлены его к ней письма. Согласно завещанию наследницы — падчерицы ученого Марго Эйнштейн, — эти письма могли быть опубликованы только через 20 лет после ее смерти. Из них стало ясно, что роман великого физика и жены великого скульптора начался в 1935 году в мастерской Коненкова в Нью-Йорке, где тот создавал скульптурный портрет Эйнштейна, и продолжался десять лет.

Как чета Коненковых оказалась в Америке? Формально Коненков поехал в США ненадолго для участия в выставке советского искусства, но пробыл там 22 года. И никто его за это не проклинал и не преследовал. Больше того, когда в августе 1945 года он неожиданно засобирался на родину, по распоряжению Сталина для перевозки скульптур выделили целый пароход.

На свидание с возлюбленным Маргарита отправилась весьма спешно, что, возможно, было связано с появлением 18 августа 1945 года постановления Государственного Комитета Обороны СССР. Там в числе прочих был такой пункт: «…поручить тов. Берии принять все меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах». В своей книге «Разведка и Кремль», выпущенной в 1994 году на немецком и английском языках, крупный чекист Павел Судоплатов открыл, что Коненкова выполняла задания советской разведки.

В данном случае речь, видимо, шла об устройстве встречи Эйнштейна с советским вице-консулом в Нью-Йорке Павлом Михайловым. Очевидно, под этим именем скрывался резидент советской разведки, работавший в годы войны в США под прикрытием дипломатического ранга, генерал-лейтенант Павел Мелкишев (1902 — 1985). «Ты просила, и я собираюсь навестить вице-консула», — отчитывается Эйнштейн в письме к Маргарите. Свидетельства этой встречи есть и в рассекреченных документах ФБР из досье на Эйнштейна, хотя сам разговор с ним секретным агентам прослушать не удалось.

По причине неблагонадежности Эйнштейн не был допущен в Манхэттенский проект (кодовое название программы США по разработке ядерного оружия). В послании директора ФБР Эдгара Гувера американской разведке (1940 год) было сказано: «Благодаря своим радикальным взглядам профессор Эйнштейн не может считаться пригодным для использования в секретных работах». Однако отправной точкой проекта стало письмо, отправленное в 1939 году Эйнштейном и Силардом Рузвельту, — об опасности создания в Германии атомной бомбы, которая взрывается благодаря энергии, вырабатываемой в результате цепной реакции деления урана, и о необходимости проведения широкомасштабных исследований в этой области в Америке. Правда, в отличие от Оппенгеймера, Эйнштейн прямого участия в создании атомного оружия не принимал.

«Жена известного скульптора Коненкова, наш проверенный агент, — пишет Судоплатов, — …сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне». Благодаря ей, рассказывает он, советские агенты были внедрены в научные и конструкторские центры Америки, где создавался ядерный боеприпас. Роберта Оппенгеймера уговорили добиться перевода в Лос-Аламос Клауса Фукса, видного немецкого физика-эмигранта, члена германской компартии, сотрудника Макса Борна. В июне 1945 года он передал в Москву подробную информацию по устройству атомной бомбы. Игорь Курчатов признавал, что переданные разведчиками данные «создали технические возможности решения всей этой проблемы в значительно более короткие сроки». Первая советская атомная бомба («изделие РДС-1»), испытанная в 1949 году, сильно напоминала американскую плутониевую бомбу «Толстяк», которую сбросили на Нагасаки 9 августа 1945 года. Клауса Фукса арестовали в феврале 1950 года за передачу секретных сведений Советскому Союзу и приговорили к 14 годам тюрьмы.

…На прощание он подарил ей свои золотые часы (они были проданы вместе с письмами в 1998 году на аукционе Sotheby’s). Знал, что больше они не увидятся. Не знал, любила ли она его или просто выполняла задание разведки.

Ты говоришь, что любишь меня,

Но это не так.

Я зову на помощь Амура,

Чтобы уговорил тебя быть ко мне милосердной.

После возвращения Маргариты из Принстона Коненковы вернулись в Москву, где скульптор сразу же получил на улице Горького громадную мастерскую. За последующие четверть века он сумел стать обладателем всех возможных наград, включая звание Героя Соцтруда. Маргарита умерла в 1980 году, пережив мужа на 9 лет и Эйнштейна — на 35. Среди ее бумаг обнаружились испещренные формулами листы и сонет на немецком языке, подписанный инициалами А. Е.

«…В своей жизни я совершил одну большую ошибку, — признавался Эйнштейн в письме другу за несколько месяцев до смерти. — Это произошло тогда, когда я подписал письмо президенту Рузвельту и предложил создать атомную бомбу. Единственным, что оправдывает тот шаг, была опасность, что атомную бомбу сделают и немцы». «Мы сделали работу за дьявола», — писал впоследствии Энрико Ферми. Как и большинство ученых Лос-Аламоса, он испытывал чувство вины.

В августе 1945 года Бертольт Брехт вместе с актером Чарльзом Лоутоном работал в Америке над переводом написанной им перед войной пьесы «Жизнь Галилея». В самый разгар работы пришлось вносить в нее существенные изменения: атомная бомба «осветила конфликт Галилея с властями новым, ярким светом». Брехт удалял все эпизоды, которые могли располагать к положительному истолкованию поведения Галилея. Его моральное отступничество он связал с безответственностью современных физиков. Тогда в финальном монологе Галилея появились слова: «…пропасть между вами и человечеством может оказаться настолько огромной, что в один прекрасный день ваш торжествующий клич о новом открытии будет встречен воплем ужаса».

Так что у тех, кто передавал в СССР секреты американского атомного оружия, был серьезный мотив — когда у Сталина появится такая же бомба, равновесие страха может предотвратить атомную войну. Еще через 10 лет, в 1955 году, работая над постановкой «Жизни Галилея» в «Берлинер ансамбль», Брехт приступит к пьесе, прямо посвященной создателям атомной бомбы под названием «Жизнь Эйнштейна». «Борются две державы… — писал Брехт по поводу центрального конфликта пьесы. — Икс передает одной из этих держав великую формулу, чтобы с ее помощью и самому быть защищенным. Он не замечает, что черты лица у обеих держав схожи».

Возможно, в этом сумел убедиться Клаус Фукс, отпущенный в 1959 году на свободу «за примерное поведение». Он отбывал наказание в Англии, там, где после нападения Германии на Советский Союз по своей инициативе вступил в контакт с секретарем военного атташе в советском посольстве в Лондоне, полагая, что атомная бомба не должна принадлежать только западному миру. После освобождения из английской тюрьмы он отказался от заманчивых предложений заниматься научной работой на Западе и улетел в Восточный Берлин, где до смерти работал в институте ядерных исследований.

«Оживляж»

В год смерти Эйнштейна 25-летний Сьюард Джонсон закончил четырехлетнюю службу на флоте. Он пошел служить добровольно, причиной его патриотического порыва стала начавшаяся Корейская война, одна из самых жестоких после Второй мировой (почти три миллиона погибших). Между прочим, ее предпосылки были заложены в августе 1945 года, когда на территории Кореи, на тот момент полностью оккупированной Японией, появились советские и американские войска и полуостров был разделен по 38-й параллели на две части. А приказ о вступлении американских войск, дислоцированных на Дальнем Востоке, в боевые действия против КНДР дал все тот же Гарри Трумэн.

Сьюард родился в 1930 году, родился с серебряной ложкой во рту. Его дед Роберт был одним из трех братьев, основавших одну из крупнейших в мире фармацевтических компаний «Джонсон и Джонсон», известную всем по кремам и шампуням, а теперь еще и по вакцине от ковида. В возрасте шести лет у него уже был собственный пони. К учебе он был не очень способен (учился в спецшколе для дислексиков, высшее образование так и не получил), к работе на семейной фирме — тоже. После окончания службы на флоте Сьюард несколько лет там поработал, но успехов не снискал и был уволен родным дядей. Уже под сорок занялся, можно сказать, скульптурой. Под его руководством целый коллектив принялся «оживлять» фотографии. В том числе ту, знаменитую, где Мэрилин Монро в белом платье, раздувшемся от потоков теплого воздуха из решеток метро (Нью-Йорк, сентябрь 1954 года). Стоит теперь в Чикаго, высотой 8 метров и весом 15 тонн.

Он создал в Принстоне целое предприятие — Ателье Джонсона, с литейным цехом, позже его работы стали отливаться в Китае. Здесь же при помощи техники, управляемой компьютерной программой, двухмерные изображения превращались в статуи. Так возникли моряк с медсестрой из «Безоговорочной капитуляции». Ее первая версия, бронзовая статуя в натуральную величину, была размещена на временной выставке во время празднования Дня победы над Японией в информационном центре на Таймс-сквер в Нью-Йорке. После закрытия выставки была сделана огромная, почти восьмиметровая скульптура, ее-то и поставили в Сарасоте.

Основанный Джонсоном фонд приобрел старую ярмарочную площадь в городе Гамильтоне, штат Нью-Джерси для демонстрации работ, выполненных в его Ателье под открытым небом. Со временем в том же штате Нью-Джерси возник целый парк его творений под названием «Земля скульптур». Там немало оживших картин импрессионистов, скажем, «Танец» Анри Матисса или «Завтрак на траве» Эдуарда Мане, спрятанный на небольшой полянке за деревьями. Можно войти в картину, можно присесть рядом на траву. По всей территории парка стоят раскрашенные бронзовые скульптуры людей в натуральную величину, издалека не поймешь — то ли это скульптура, то ли посетитель парка.

Есть такая художественная техника, создающая оптическую иллюзию, будто изображенные объекты существуют в трех измерениях. Она называется «тромплей» (от французского trompe l’oeil — «обмануть глаз»). Ее начало связывают с соревнованием между двумя художниками, случившимся в Древней Греции в VI веке до н. э. Один из них — Зевксис — создал натюрморт, настолько убедительный, что птицы слетали вниз, чтобы клюнуть нарисованный виноград. Его соперник Парразий попросил Зевксиса оценить одну из его картин, которая была за парой рваных занавесей в его кабинете. Но когда Зевксис попытался отодвинуть занавески, то не смог, так как они были нарисованы, что и сделало Парразия победителем.

Претенденты

«Не воспринимайте меня слишком всерьез, — говорил Эйзенштадт позировавшим ему знаменитостям. — Я здесь не как фотограф, я пришел как друг». Но дружба с ними не всегда складывалась, во всяком случае, во время фотосессии в 1952 году Эрнест Хемингуэй в ярости грозился выбросить Эйзенштадта за борт своей лодки.

Снимая своей маленькой камерой на улице, он, понятно, не вступал в словесный контакт с моделями. На Таймс-сквер была суматоха, Эйзенштадт фотографировал быстро и не интересовался именами своих героев, к тому же те быстро растворились в толпе. На фотографии невозможно четко разглядеть лица целующихся, и в течение нескольких десятков лет вопрос, кто же изображен на фото, оставался открытым.

В 1980 году 60-летняя жительница Лос-Анджелеса Эдит Шейн прочитала в местной газете интервью с Эйзенштадтом и написала ему письмо о том, что это она изображена на снимке. Тот навестил ее, подарил копию знаменитой фотографии, хотя и сомневался в том, что сфотографировал на Таймс-сквер именно ее. Но по крайней мере в августе 1945 года 27-летняя Эдит Шейн и вправду была медсестрой в одной из больниц на Манхэттене. После войны, правда, сменила профессию и тридцать лет работала воспитателем детского сада в Беверли-Хиллз.

С этого момента ее стали атаковать журналисты, и она с удовольствием им рассказывала, как услышала по радио, что Вторая мировая закончилась, и сразу побежала на улицу, где присоединилась к ликующей толпе на Таймс-сквер. Люди обнимали и целовали друг друга. Один матрос схватил ее и поцеловал. Поцелуй был долгим, и она позволила ему это сделать, потому что он боролся за свою страну. А потом повернулась и пошла в другую сторону. «Мы ничего не сказали друг другу, — говорила Эдит в интервью «Тайм» в 2005 году. — Я даже не знаю, посмотрел ли он на меня, может, и нет».

Эдит узнала себя на знаменитой фотографии едва ли не сразу после ее первой публикации («на мне была такая же обувь, и у меня были такие же швы на чулках»), но все эти годы хранила молчание. «Я не хотела, чтобы люди знали, что меня поцеловал незнакомец. Но времена изменились, и теперь об этом можно рассказать», — сказала она. После поцелуя матроса она встретила солдата, который тоже хотел поцеловать ее, но это было уже чересчур, и она покинула Таймс-сквер.

Да, забыл сказать, Эдит Шейн к тому моменту была замужем, а после еще раз выходила замуж, и еще, всего трижды. В 1980 году Эйзенштадт сфотографировал ее вместе с детьми и внуками.

Тогда же «Лайф» опубликовал рассказ об этой встрече и обратился к читателям со словами: «Если вы тот матрос на фотографии, пожалуйста, сделайте шаг вперед». Два месяца спустя узнали себя десять мужчин и семья одиннадцатого, которого уже не было в живых. И еще две женщины, утверждавшие, что это они — та медсестра.

Советскому человеку это не может не напомнить знаменитое бревно во время субботника на Красной площади. Говорят, лет через 30 после легендарного субботника радиоведущий попросил откликнуться тех товарищей, которые несли бревно вместе с Ильичом. И откликнулось не меньше 600 человек!

С каждым юбилеем Победы число претендентов на роль «того самого моряка» прибавлялось. Все новые мужчины узнавали в нем себя, а их, в свою очередь, «опознавала» Эдит Шейн. Она у каждого претендента спрашивала, что сказал ей «тот моряк» сразу после поцелуя. «Лжеморяки» пытались выкрутиться: кто-то предполагал, что герой попросил у девушки номер телефона, кто-то рассказывал, что назначил ей свидание. На самом же деле он не произнес ни слова.

Первым из тех, кого она признала, был Карл Мускарелло, отставной полицейский из Флориды. Правда, по ее словам, в августе 1945 года она даже не видела его лица, потому что закрыла глаза во время поцелуя. Мускарелло объявил о том, что это он, лишь в 1995 году, хотя его мать узнала его на фото сразу по родимому пятну на руке. Купив тот номер «Лайфа», она позвонила сыну и сказала примерно следующее: «Ты что, не знаешь, что не должен целоваться с незнакомками? Ты же можешь чем-нибудь заразиться». На торжествах, посвященных 60-летию победы над Японией (2005 год), Эдит Шейн сопровождал именно он. В доказательство того, что именно их поймал объектив Альфреда Эйзенштадта, 87-летняя Эдит и 78-летний Карл повторили свой знаменитый поцелуй на Таймс-сквер.

Грета Фридман и Джордж Мендонса еще в 1980 году были приглашены редакцией «Лайфа» воссоединиться на Таймс-сквер и повторить свой поцелуй. Грета наотрез отказалась: «Это был не мой выбор». Тем не менее они время от времени обменивались открытками.

Спустя некоторое время у Мускарелло появился конкурент — 80-летний ветеран ВМС США Гленн Макдаффи. 14 августа 1945 года он, 18-летний матрос (его часть была дислоцирована в Бруклине), отправился навестить свою подругу и вышел из метро на Таймс-сквер, где люди праздновали Победу. От радости, что его брат, попавший к японцам в плен, будет освобожден, Макдаффи начал кричать и подпрыгивать. Неизвестная медсестра открыла ему руки для объятия, он побежал к ней и долго ее целовал.

Несмотря на то, что эта версия явно противоречила воспоминаниям Эйзенштадта, Макдаффи захотел доказать свою правоту и пошел на эксперимент. Он попросил сделать около сотни снимков, на которых он стоит в той же позе, что и матрос на Таймс-сквер, только вместо девушки у него на руках лежит подушка. Сравнив оригинальную фотографию с экспериментальными и произведя замеры лица и рук Макдаффи, проводившая эксперимент художница объявила: да, это был он. К тому же ветеран успешно прошел десять тестов на полиграфе. И только после того, как было проведено независимое исследование с привлечением судебных антропологов и специалистов по распознаванию лиц, инициатором которого выступил журнал «Лайф», стало ясно — ни Мускарелло, ни Макдаффи к тому матросу отношения не имеют. Только Эдит Шейн была вне подозрений. До своей смерти в 2010 году она принимала участие в торжественных мероприятиях по случаю Победы в качестве «той самой медсестры с фотографии».

В 2012 году вышла книга «Целующий матрос», авторы которой Джордж Галдоризи и Лоренс Верриа обратили внимание на то, что Эдит Шейн никак не могла быть медсестрой на снимке, потому что ее рост всего лишь 4 фута (1 м 47 см), а девушка на фото выглядит значительно выше. И это не говоря уже о том, что она не подходит по росту ни к одному из претендентов на роль матроса. К тому моменту ее уже не было на этом свете, 91-летняя Эдит Шейн умерла в 2010 году, у нее остались трое детей, шестеро внуков и восемь правнуков.

Интервью

А что же Грета? Она увидела знаменитую фотографию в 60-е годы, мгновенно узнала себя и написала в журнал «Лайф», вложив в конверт дополнительные фото, подтверждающие ее утверждение. Ей ответили, что личность медсестры уже установлена. Но Грета знала, что это была она. «Швы на моих чулках были идеально ровными — я всегда за этим следила, — рассказывала Грета. — И это была моя фигура, моя прическа, моя маленькая сумочка». Ее муж заметил кое-что еще: необычный угол наклона большого пальца левой руки. «Знаешь, когда ты напряжена, — сказал он, — твоя рука напрягается, а большой палец торчит вот так». Грета Фридман в 1956 году вышла замуж за доктора Мишу Фридмана, ветерана Второй мировой войны, служившего в ВВС. С тех пор не работала, училась в художественном колледже, но окончила его только в 1981 году, в том же году, когда ее двое детей окончили колледж.

В 1980 году Грета и Джордж узнали друг о друге. Их в числе других претендентов пригласили приехать на Таймс-сквер отметить 35-ю годовщину Победы. Отношение к ним было ровное, как к остальным претендентам. Альфред Эйзенштадт сделал еще несколько снимков. На здании «Нью-Йорк таймс», там, где в августе 45-го бегущей строкой шло сообщение о капитуляции, на этот раз высветилось: «Это, должно быть, вы».

В интервью Патриции Редмонд для Библиотеки Конгресса Грета объясняла, почему ее приняли за медсестру, которой она не была. На ней была белая униформа, «мы одевались одинаково и в некотором смысле делали то же, что делают медсестры». Грета показывала свои старые фото, «так я выглядела в то время, ты видишь, посмотри на прическу». Отвечала на вопрос, почему еще две женщины утверждают, что это их поцеловали. По ее словам, Джордж Мендонса был не единственным моряком, целовавшим встречных женщин. «Так что, возможно, всех этих женщин целовали разные моряки».

Джордж Мендонса впервые увидел фотографию на обложке «Лайфа» в 1980 году: «Это было все равно что смотреть в зеркало». Но он не заметил там еще одного персонажа. Когда на фото взглянула его жена Рита, то немедленно узнала себя. С тех пор копия знаменитой фотографии висела в их прихожей. Джордж говорил авторам книги «Целующий моряк», что никогда бы не повесил ее, если бы жена не одобрила: «Она босс!»

Джордж Мендонса никак не мог смириться с тем, что его не признают. В 1987 году подал иск против журнала «Лайф» и его учредителей за публикацию знаменитой фотографии без его согласия. Правда, спустя какое-то время отозвал свой иск, не выдержав судебных издержек. Но, по свидетельству Шарон Моллер, дочери Мендонса, ее отец никогда не отказывался от своих претензий.

Примерно в те же годы развернулась схожая судебная драма вокруг другого фотоснимка — «Поцелуй у здания муниципалитета». Робер Дуано сделал его все для того же журнала «Лайф» в 1950 году, а во второй половине 80-х он стал символом Парижа, будучи напечатан на двух с половиной миллионах открыток и полумиллионе плакатов, и это не считая календарей и маек. Когда стало известно, что агентство и фотограф заработали 650 тысяч долларов, семейная пара, позировавшая на снимке, потребовала от Робера Дуано 90 тысяч. Фотограф выиграл процесс (им уже когда-то был выплачен гонорар), однако ему пришлось признаться в том, что он нанял профессиональных моделей. Это признание стоило ему репутации.

Эйзенштадт не признавал постановочных кадров — только жизнь, фиксируемая в «решающий момент». Это понятие ввел в обиход другой великий фотограф — Анри Картье-Брессон, и означает оно то, что снимок должен быть сделан в ту самую долю секунды, когда эмоции достигают пика. Его рабочим инструментом тоже была малоформатная камера «Лейка», популярная в 30-е годы. Он, как и Эйзенштадт, старался снимать незаметно и, чтобы лучше маскироваться, заклеивал блестящие элементы камеры черной лентой. Ему тоже принадлежит знаменитая фотография поцелуя, парижского — влюбленные целуются через столик в кафе.

Китч

В Сарасоту «Безоговорочную капитуляцию» привезли временно — на выставку, открытую к 60-летию Победы. Но Джек Курран, 88-летний ветеран, служивший в ВМС США во время Второй мировой войны, решил облагодетельствовать родной город и купил ее у Ателье Сьюарда Джонсона, выложив за скульптуру полмиллиона долларов.

Предложение поставить ее на берегу Мексиканского залива в качестве визитной карточки Сарасоты вызвало жаркие споры. Да это же чистой воды китч, говорили искусствоведы. Напоминает поделку дешевой фабрики по производству сувениров, вторили им наиболее образованные члены городского самоуправления. Но обычным людям скульптура полюбилась с первого взгляда. Статуя привлекала местных жителей и туристов, они стали фотографироваться рядом с нею, хотя с близкого расстояния вид был сильно ограничен, позволяя запечатлеть лишь ноги моряка и юбку медсестры. Словом, ее обожает публика и ненавидят критики.

— Люди, потребляя китч, уверены в его высокой художественной ценности. Это искусство?

— Нет, это не искусство, — услышал я от историка искусства Леонида Бажанова, к которому обратился за разъяснениями.

— Ну, может, это то, что называется «современным искусством»?

— Нет, это даже не современное искусство, это арт-индустрия. Ее иной раз принимают за современное искусство, но она к нему не имеет отношения. И востребована куда больше, чем современное искусство.

Ну, с этим я не стал спорить, вспомнив о бурных протестах москвичей против установки на Болотной набережной «Большой глины». Ее автор Урс Фишер имел в виду муки творчества скульптора, мнущего глину, рвущего ее на куски, а люди приняли художественную провокацию за «фекальный столб».

— Правда, как и в современном искусстве, в арт-индустрии можно нанимать исполнителей твоего замысла, — продолжил Леонид Бажанов. — Просто в искусстве это неприлично, а тут не зазорно.

Тут, как я понял, главное — придумать, остальное пусть делают другие. И повторять можно до бесконечности. Ту же «Безоговорочную капитуляцию» не раз производили из разных материалов, различалась, понятно, цена, самая низкая — за работу из пенополистирола, за алюминиевую — подороже, и самая высокая — за бронзу (свыше миллиона долларов), только бизнес — ничего личного.

Ну а что такого-то? Во время зарождения фотографии считалось, что искусством может быть лишь рукотворное произведение. А тут — техника. Но, с другой стороны, скульптуру можно отливать в большом количестве копий. Между прочим, наше знание греческой скульптуры основано на римских копиях греческих статуй.

Сейчас работы Сьюарда Джонсона можно увидеть не только на улицах многих американских городов, но и в других странах, их там больше четырехсот. В Париже, Лондоне, Стамбуле. Из городов сопредельных России государств назову украинский Тернополь. В 2002 году посол Нидерландов подарил городу уличную скульптуру под названием «Случайная встреча» — две подруги на скамейке. Правда, спустя неделю одну из девушек, установленных на бульваре Шевченко, ночью отпилили и унесли в неизвестном направлении, вторую — пришлось тоже убрать. Узнав об этом, Джонсон предложил вернуть на прежнее место хотя бы часть скульптурной композиции, и теперь там сидит одинокая девушка. Туристы любят составить ей компанию, подсаживаются и фотографируются рядом.

У нас нет своего Джонсона, зато есть свой Зураб Церетели. Как сказала мне художница Ирина Драгунская, оба воплощают народный взгляд на искусство. Простодушный китч. Оба точно отвечают массовому запросу. Запрос этот идет волнами, соответствуя моде, и в любой момент может измениться. В советское время на его месте был Вучетич, он тоже отвечает запросам. Сейчас — другое, псевдоакадемизм поменялся на псевдомодернизм. Псевдо — потому что к искусству оба имеют опосредованное отношение.

Ну не имеют, и что с того? Как говорит Леонид Бажанов, люди есть люди, и эти двое не первые, кто их вкус испортил. И не последние. Китч стал заполнять мир после войны, это она разрушила все идеалы. И это не хорошо и не плохо, дизайн не может быть плохим, если он радует чей-то глаз.

И, добавлю от себя, заставляет кого-то плакать.

Это я к тому, что работы двух «народных» скульпторов неожиданно оказались вблизи друг от друга в Нью-Йорке. С 1982 года на скамейке в парке на Бродвее, в центре деловой части города сидел бронзовый бухгалтер с раскрытым на коленях портфелем с рабочими бумагами. Называлась эта скульптура «Двойная проверка». После 11 сентября 2001 года она долгое время оставалась в заваленном пеплом и обломками башен-близнецов парке и стала первым памятником трагедии — люди приносили к ней свечи, цветы, венки, бумажки с именами погибших. Позже Джонсон воссоздал цветы, записи и свечи в бронзе, заменил опасную пыль, которой была покрыта скульптура, на патину. Бухгалтера перенесли на другой берег Гудзона, а когда парк восстановили, вернули на Бродвей. А напротив места падения башен в 2006 году поставили подаренную Церетели 30-метровую бронзовую башню, посередине которой висит 12-метровая слеза, олицетворяющая наши слезы по этому поводу. Вероятно, это тоже китч. А имеет ли это значение, если слезы настоящие и пролиты они после настоящей трагедии?

Окончательный вердикт

Ясность в том, что на знаменитом фото Грета Фридман и Джордж Мендонса, появилась лишь в 2012 году, когда вышла книга Джорджа Галдоризи и Лоренса Верриа «Целующий матрос».

В начале 90-х школьный учитель Лоренс Верриа во время урока, посвященного окончанию Второй мировой войны, спроецировал на экран слайд с фотографией Эйзенштадта, мол, она олицетворяет конец войны как никакая другая. «Я знаю этого парня», — объявил один из учеников с «галерки», Энтони Рестиво, балансируя на двух задних ножках своего стула. Минувшим летом он в Ньюпорте завтракал каждую субботу с бывшим моряком. «Да, мистер Верриа, он теперь рыбак и вроде как местный герой». Следующим летом Верриа приехал в Ньюпорт и увидел на витрине первой же забегаловки постер с поцелуем на Таймс-сквер. Официантка сказала, что мужчина на фотографии работал в доках, недалеко от закусочной. Спустя какое-то время они разговаривали у него дома, в комнате, напоминавшей музей Второй мировой войны. «Нас окружали бумаги, фотографии, таблички и модели кораблей 40-х годов… Он называл моряков и пилотов некогда вражеской империи „япошками”… его глаза наполнялись слезами, когда он рассказывал о пережитом».

Фотография с его автографом висела в кабинете Верриа в течение многих лет. В марте 2007 года он узнал, что Джордж Мендонса перенес сердечный приступ и чуть не умер, и подумал, как это несправедливо, «если он покинет этот мир без признания, которого он добивался и, возможно, заслуживал… Я должен был знать, что на самом деле произошло на Таймс-сквер 14 августа 1945 года. В течение следующих трех лет я брал интервью у всех основных кандидатов на роли целующихся моряка и медсестры».

Тем же самым озаботился писатель и капитан ВМС США Джордж Галдоризи. В тот вечер 2003 года он был в Ньюпорте по делам и ужинал в доме у друга, капитана в отставке Джерри О’Доннелла. После ужина Джерри сказал: «Я хочу познакомить тебя с моим соседом». После встречи ему пришла в голову идея обратиться за помощью к экспертам из военно-морского колледжа Наваль в том же Ньюпорте. Отозвалось несколько волонтеров. Они воспользовались компьютерной технологией распознавания лиц. Мендонса и прежде говорил, что является обладателем тех самых «больших рук» и «шрама на лбу», неизменно свидетельствовавших в его пользу. Он и был идентифицирован в августе 2005 года командой экспертов-добровольцев из колледжа, сопоставивших его шрамы и татуировки с теми, что можно разглядеть на фото. Их вывод подтвердили специалисты из Йельского университета и судебный антрополог. Те же эксперты — после анализа телосложения «претенденток» — сошлись во мнении, что «медсестрой» является Грета.

Немного об авторском праве

Когда москвичи еще не привыкли к церетелиевскому Петру, почти на сто метров возвышающемуся над Москвой-рекой, ходили слухи, что это переделанная под нового заказчика статуя Колумба, которую Церетели создавал для США. Правда, сам скульптор эту версию опровергает. А вот установка у стен Нижегородского Кремля вторых Минина и Пожарского — это абсолютно достоверная история.

В начале нашего столетия московскому мэру Юрию Лужкову пришла в голову мысль подарить городу — родине героя — такой же памятник, как тот, что стоит на Красной площади с 1818 года, все равно ведь лучше не изваяешь. Разумеется, он поручил сделать копию мартосовского шедевра Зурабу Церетели, кому же еще. Но не мог же скульптор просто взять и повторить то, что было сделано кем-то другим, вот его двойники и оказались на пять сантиметров ниже оригинальных.

Зачем — я так и не понял, не из опасения же претензий в части авторского права, в самом деле. Это я к тому, что Джоэл Мэй, архитектор из Сарасоты и член городского комитета по общественному искусству, поднял вопрос о возможном нарушении Джонсоном авторских прав Альфреда Эйзенштадта. Его поддержал городской прокурор, ведь такой подарок городу (со стороны покупателя скульптуры Джека Куррана) мог привести к финансовым убыткам в результате возможного судебного разбирательства. Дело в том, что Эйзенштадт, передавая фото в редакцию, жестко оговорил свои авторские права и в дальнейшем контролировал каждую публикацию, определяя каждый раз возможности публикаторов. В 2005 году срок авторского права еще не истек, оставалось ждать целых семь лет.

Сьюард Джонсон пытался отвести этот аргумент, заявив, что в основу его творения легла не фотография Эйзенштадта, защищенная авторским правом, а совсем другое фото. Не один он заметил на Тайм-сквер целующуюся пару. Буквально в ту же секунду, но с несколько иного ракурса, ее снял фотокорреспондент ВМС США Виктор Йоргенсен. Его работу с подписью «Прощальный поцелуй войне» напечатали в «Нью-Йорк таймс». В отличие от защищенной авторским правом фотографии Эйзенштадта, эта — с самого начала являлась общественным достоянием, поскольку была сделана сотрудником федерального правительства при исполнении служебных обязанностей. Джонсон лукавил, снимок Йоргенсена отличается — не видна часть улицы, и ноги медсестры там не полностью. В конце концов он обязался возместить покупную цену для покрытия убытков, если таковые будут от иска о защите авторских прав. Ему повезло — никто иска не предъявил.

Джонсон особенно болезненно реагировал на критику «оживленных» им произведений изобразительного искусства. Одну из своих работ он провокационно назвал «Нарушение авторских прав» (1994 год), это изображение Эдуарда Мане, работы которого он не раз копировал.

Жить с одними и оправдываться перед другими

Осталось ответить на вопрос, почему же скульптуру в Сарасоте убрали с видного места. Ответ нашелся сразу — в одном из январских выпусков «Сарасота Геральд Трибун» за 2021 год. Оказалось, она была передвинута городскими властями с берега залива с глаз подальше по требованию сторонниц движения «MeToo». Те уже давно точили зубы на «Безоговорочную капитуляцию». В 2019 году, на следующий день после смерти Мендонсы, на алюминиевой ноге «Медсестры» появились огромные слова «MeToo», написанные красной краской из баллончика.

Как полагают американские феминистки, тот поцелуй 1945 года был не «спонтанным проявлением восторга по поводу окончания войны», а «актом сексуального насилия» по отношению к застигнутой врасплох женщине. Основания для обвинений дала сама Грета Фридман в своем интервью 2005 года, о котором я уже рассказывал. «Тот парень просто подошел ко мне и вцепился! Он был таким сильным. Я не собиралась с ним целоваться». В 2012 году Грета сообщила «Си-Би-Эс Ньюс»: «Я не видела, как он приблизился ко мне. Я оказалась в его крепких объятьях, прежде чем что-то осознала». С каждым новым интервью акцент на то, что они даже не были друг с другом знакомы, усиливался, во многом благодаря задаваемым вопросам. В 2019 году ее вынудили к прямому признанию — поцелуй был сделан не по обоюдному согласию.

С этого момента полемика по поводу статуи заполонила СМИ и блогосферу. Настолько, что в популярнейших «Симпсонах» появилась сцена, где мальчик в матросском костюме целует Лизу Симпсон во время фотографирования, имитируя известную сцену, а та в ответ шлепает мальчика и кричит: «Отстань!»

Джордж и Грета не были влюбленными, говорили обвинители. Грета не подозревала о существовании Джорджа, пока не оказалась в его руках. Больше того, Джордж был пьян. По современным стандартам его действия по законам США подпадают под определение сексуального посягательства и подлежат уголовному преследованию.

Их оппоненты осмеливались лишь осторожно напомнить, что эйфория, которую в тот день почувствовала вся страна, является важной частью американской истории и что фотография всегда покоряла сердца ветеранов войны и их семей. Поцелуй принадлежит другому времени, можно ли судить о нем, используя современные ценности?

Им отвечали: да, этот моряк рисковал жизнью ради своей страны и имел полное право праздновать Победу. Однако это право не распространялось на чью-либо телесную автономию. Тело женщины принадлежит ей и не может использоваться по прихоти любого мужчины без ее согласия. Пора признать «неприятную правду» — на фотографии изображено сексуальное насилие.

«Мендонса не был монстром, просто старые истории не всегда выглядят так, как нам бы того хотелось, — писала на следующий день после смерти Мендонсы Моника Хессе, колумнист «Вашингтон пост». — Казалось бы, чудесно, когда девушку неожиданно целует незнакомец в конце долгой и ужасной войны, но все это выглядит иначе, как только начинаешь замечать, как ее голова упирается в сгиб его локтя, как она не может уклониться от его губ».

Особенно ужасно все это выглядит в свете «новой этики», которая, в отличие от старой, ставит под запрет какие бы то ни было телесные контакты вне ясно выраженного обоюдного согласия. Один из моих френдов по Фейсбуку, тридцати лет от роду, вполне себе гетеросексуальный, недавно публично поделился своей досадой от того, что «незнакомая девушка приятной наружности» грубо нарушила его личные границы, по-дружески погладив его по плечу. «А что же тогда чувствует женщина, — восклицает он, — к которой пристает какое-то мужло?»

Как писал Жванецкий, я никогда не буду женщиной и потому никогда не узнаю, что они чувствуют. Особенно в нынешние времена, когда отношение к чужим объятиям и особенно к поцелуям сильно изменилось. Особенно к поцелуям. Не секрет, что нынешнюю молодежь отличает особое к ним отношение. Почему-то, как я не раз слышал от ее представителей, секс едва ли не сводится к простому физиологическому отправлению, а поцелуй связывается с проявлением чувств и ассоциируется с неприкосновенностью приватного пространства.

И все же я не вполне понимаю, как можно судить о поступках людей из прошлого по современным понятиям, да еще и воевать с поставленными им памятниками. «Сама потребность ставить памятники выделяет человека из всех других живых существ, — полагает профессор Владимир Успенский. — Человек — это единственное животное, строящее памятники», — добавляет он, перефразируя определение, приписываемое американскому Обществу гробовщиков (в оригинале — гробницы). Каменные бабы среди русских курганов и статуи острова Пасхи имели культовый характер. Первобытные скульпторы, понятно, придавали им очертания конкретных людей, и тем не менее…

По сути дела, «Безоговорочная капитуляция» — тоже часть своего рода культа, не формального, но важного. Культа чего? Любви, человечности, не знаю. Их атакуют с разных сторон, но они неистребимы — люди будут плакать, смеяться и целоваться, как в тот августовский день 1945 года, когда узнали об окончании одной войны и еще не знали о начале другой — холодной. Жизнь конечна, а поцелуй вечен, мы выживаем, потому что целуемся. Выживаем благодаря человеческим инстинктам, а боимся быть просто людьми и адекватно воспринимать друг друга. Найти то общее, что нас примиряет, а не растаскивает по сторонам. Вот, пожалуй, в чем «культовый», глубинный смысл того поцелуя, вот почему ему ставят памятники.

И еще, вокруг этого поцелуя — калейдоскоп историй, и все сходятся в одну точку. Это нам только кажется, что наша жизнь пролетает незаметно, а если посмотреть на нее глазами истории, видно, как много судеб и глобальных событий может вместить один миг человеческой жизни и поцелуй, как его символ.

Что тут еще скажешь? Сьюард Джонсон умер год назад (ему было 89 лет) в своем доме в Ки-Уэсте, в одном из тех городов, где возведены моряк с медсестрой. К тому моменту Альфреда Эйзенштадта уже полтора десятилетия не было на свете, он умер в Нью-Йорке на 97 году жизни. В Америке живут долго — Грета Фридман и Джордж Мендонса умерли в 92 года каждый, Джордж — в 2019 году в доме престарелых, Грета — в 2016 году у себя дома, похоронена рядом с мужем на Арлингтонском национальном кладбище.