КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

_*

Дзюнъитиро Танидзаки. Ключ. Дневник безумного старика. Перевод с японского, предисловие и комментарии В. И. Сисаури. СПб., «Гиперион», 2021, 320 стр., 1000 экз.

Две самых скандальных повести в истории японской литературы прошлого века, написанные ее классиком Дзюнъитиро Танидзаки. Предметом пристального внимания и, соответственно, художественного исследования автора стала сексуальная жизнь героев. Значение слова «сексуальное» в данном случае требует уточнения: то, о чем идет речь в обеих повестях, больше относится не к физиологии, а, скажем так, «к любви» — к той любви, в которой «физическую» составную невозможно отделить от «духовной» и которой дела нет до выработанных в общественном сознании представлений о том, что правильно и что неправильно, что нравственно и что безнравственно в отношениях мужчины и женщины. Появление этих двух повестей Танидзаки было воспринято его читателями как нарушение общепринятых литературных приличий, проделанное с подчеркнутой демонстративностью. Но нужно сказать сразу, что специальных намерений примерять шокировавшие современников литературные позы Генри Миллера (в «Тропике Рака» и других романах) у Танидзаки не было. На имидж «анфан террибль» он особо не тратится — Танидзаки в этих повестях решает прежде всего литературные, а не имиджевые задачи.

В повести «Ключ» любовный треугольник: муж, мечтающий о физической гармонии в отношениях со своей горячо любимой женой; его жена, к мужу относящаяся «по-человечески» хорошо, а «по-женски» — холодно; и чуть отодвинутый на периферию повествования любовник жены, который одновременно жених их дочери. Сюжет повести начинается с того, что муж неожиданно для себя решается на близость с женой в тот момент, когда та впадает в полубессознательное состояние, и эта близость становится тем, о чем он мог только мечтать. Ну а для жены ее полубессознательное состояние, сделавшее возможной такую их близость, оказывается действительно «полу-»: спиртное и лекарства, затормозившие ее сознание и одновременно обострившие чувственность, создают для нее иллюзию слияния мужа с ее молодым любовником, иллюзию, дающую ей чувство полного раскрепощения. То есть жена находит наконец форму своей любви к мужу. Внешне — в их «сознательном состоянии» — супруги ведут прежнюю жизнь, однако у каждого из них есть свой личный, с предельно откровенными записями тайный дневник, и записи эти на самом деле предназначены для прочтения друг другом, дневники их становятся формой исповеди друг другу, и писание этих исповедей оборачивается парадоксальным способом достижения ими любовной гармонии.

Та же степень «надругательства» над традиционными ценностями японской семьи — и в «Дневнике безумного старика», герой которого страдает множеством старческих хворей, так что дневник отчасти напоминает художественно прописанную историю болезни, но главная его болезнь — это действительно «безумная» любовь к красавице-невестке, молодой женщине достаточно сомнительных душевных качеств, что, кстати, тоже подстегивает чувство старика; и любовь эта отнюдь не платоническая, а понуждающая героя добиваться пусть предельно условной и мимолетной, но близости именно физической. Более того, при том что дневник, написанный с предельной откровенностью и циничной почти жесткостью, остается абсолютно личным, про любовь старика в семье знают все, и здесь парадоксальным образом проявляется крепость традиций семейной жизни: не только во все посвященная сиделка старика, но и его жена, и его сын, наблюдающий за внешне нелепым романом отца со своей женой как бы со стороны, ну и, разумеется, лукавая возлюбленная старика — все они знают диагноз, поставленный врачом: «патологическая сексуальность», но в отношениях к старику они исходят не из медицинского диагноза, а из признания законности его прав на подобное «безумство». Танидзаки выстраивает здесь свою сложнейшую систему взаимоотношений традиционных семейных ценностей с естественным присутствием в человеке сил природы, в частности, беззаконной энергии любовного чувства.

Драматизм изображаемых в этих двух повестях ситуаций не столько в столкновении стихии любви и семейных устоев, но прежде всего в самой природе любви, которая у Танидзаки почти всегда, начиная с ранних его вещей (скажем, в «Любви глупца»), — это схватка не на жизнь, а на смерть. Герои его, решившись дать себе волю, уже тем самым выходят из-под защиты, которой было для них соблюдение традиционных устоев семейной жизни. Отношение к семейным ценностям у Танидзаки, как ни парадоксально это прозвучит, самое уважительное — сам факт существования института семьи прочитывается у Танидзаки как проявление инстинкта самосохранения человеческого сообщества. «Семья» — это наша защита от хаоса, который почти всегда несет с собой «дикая природа». Но что делать, если не «дикой» природа вообще не бывает. А любовь — это всегда «природа».

И кстати, в том не ведающем компромиссов любовном поединке, в который вступают герои Танидзаки, побеждает обычно женщина.

Л. Г. Прайсман. Дело Дрейфуса. СПб., «Нестор-История», 2020, 176 стр., 500 экз.

Первая в России книга о деле капитана французской армии еврея Альфреда Дрейфуса, обвиненного в шпионаже в пользу Германии и полностью оправданного впоследствии. Сюжет этот длился десять лет (1894 — 1904) и стал самым громким судебным сюжетом рубежа веков. Причиной послужила национальность Дрейфуса. Просвещенное общество Франции, а потом и всей Европы, включая Россию, разделось на дрейфусаров и антидрейфусаров (воинственных антисемитов). Причем среди дрейфусаров оказались не только «филосемиты», но и, как показывает автор, «антисемиты», которые защищали в данном случае саму идею справедливости и авторитетности суда как института. Активнейшим защитником Дрейфуса был, в частности, Эмиль Золя, написавший свой самый знаменитый при жизни текст «Я обвиняю», за который был также судим и приговорен к заключению (Золя пришлось покинуть на время Францию).

Об этом сюжете слышали все образованные люди, но так получилось, что в России о деле Дрейфуса мы знаем исключительно по «эху», которым оно отозвалось в русской культуре, в частности по высказываниям Чехова и Толстого. Книга Прайсмана — первая в России о деле Дрейфуса. Написана она была еще в 80-е годы и тогда же издана в Израиле, и вот, в подготовленном для нового издания формате, книга эта появилась России; сам Прайсман известен у нас прежде всего как историк, занимающийся историей гражданской войны в России (см. рецензию Сергея Солоуха на книгу Прайсмана «Третий путь в Гражданской войне» в «Новом мире», 2016, № 7).

Жанр тут обозначен как исторический очерк, но автору удается не только проследить сюжет с делом Дрейфуса от начала до конца, но и средствами документального письма создать достаточно выразительные образы главных персонажей этого на удивление многонаселенного исторического сюжета — от авантюриста Эстерхази, который, собственно, и совершал действия, приписанные Дрейфусу, и от высокопоставленных офицеров из Генерального штаба Франции, инициировавших этот процесс, а в момент, когда невиновность Дрейфуса стала очевидной, приступивших к изготовлению фальшивых доказательств обвинения, до поразительной фигуры полковника Ж. Пикара, человека также вполне антисемитских настроений, но уважающего законность, который на свой страх и риск предпринял свое расследование дела Дрейфуса, за что и заплатил тюремным заключением (и кстати, после оправдания и освобождения Пикар был назначен министром обороны Франции). Ну и разумеется, автор пишет портрет самого Альфреда Дрейфуса, масштабы личности которого никак не могли соответствовать тому сюжету, героем которого он стал: «Дрейфус — обычный офицер со всеми предрассудками своего сословия. И таким он останется на всю жизнь. Его дело раскроет глаза евреям всего мира, но только не ему». Сюжет «дела Дрейфуса» дал возможность автору не только написать увлекательнейшее историческое повествование, но проработать эту историю как один из самых выразительных эпизодов в истории антисемитизма.

В. К. Зубарева. «Слово о полку Игореве». Новый перевод с комментарием. Издание второе, дополненное. М., «Языки славянской культуры», 2021, 100 стр., 300 экз.

Данте Алигьери. Божественная комедия. Ад. Перевод с итальянского и примечания Г. Д. Муравьевой. М., «Пробел-2000», 2021, 608 стр., 1000 экз.

Представляя свою книгу с новым переводом «Слова о полку Игореве» на современный русский литературный язык, Вера Зубарева пишет: «Охват „Слова” в чем-то соприкасается с „Божественной комедией” — в нем есть и своя Беатриче, и блуждания героя в сумрачном лесу событий и мыслей, и счастливая развязка с движением к Божественной ипостаси (святой Богородице Пирогощей). И при этом необыкновенная метафоричность и многоплановость ракурсов, включающих, помимо исторического, духовный, культурный, литературный, психологический, политический и религиозный». Вот как раз всем тем особенностям «Слова…», которые перечислены в процитированной фразе, и посвящено историко-литературное исследование Зубаревой «Певец и правитель в „Слове о полку Игореве”», предваряющее текст ее перевода. Ну а сам перевод Зубаревой представляет собой отнюдь не только работу стилиста, ищущего в современном русском языке аналоги «старым словесам трудных повестiи», то есть не только попытку высвободить для сегодняшнего читателя эмоциональный напор «Слова...», но и выявить сложнейшую, не сразу прочитываемую смысловую нагрузку образов в «Слове…» и их взаимодействие. В издание также включен перевод «Слова о полку Игореве» на английский язык, сделанный А. Рязановским.

Должен признаться, что, прочитав приведенную в начале этого анонса фразу Зубаревой с упоминанием «Божественной комедии» Данте, я вздрогнул, поскольку именно в тот день я получил в подарок книгу с новым переводом «Ада» из «Божественной комедии», сделанным Г. Д. Муравьевой.

Новое издание «Божественной комедии» — это билингва, соответственно, содержащая текст оригинала и перевод. Задача, которую ставила перед своим переводом Муравьева, состязания с Михаилом Лозинским не предполагала и, на первый взгляд, была простой: помочь студентам прочитать Данте в оригинале, предложив им подстрочный перевод «комедии» по принципу «строка в строку», «так, чтобы в строке перевода не было слов из другой строки оригинала», то есть составить перевод, который был бы максимально приближен по смыслу к итальянскому оригиналу. Но простой эта задача может казаться только на расстоянии: буквальный перевод «по словам» в «реальности, — как обнаруживает автор этого перевода, — здесь невозможен, то есть технически он возможен, но получается настолько корявым и неудобочитаемым, что читателю одолеть его чуть ли не труднее, чем оригинал». А это значит, что Муравьевой пришлось проделать колоссальную литературную работу для того, чтобы, сохраняя «естественность речи», оставаться предельно близко к тексту и притом соблюдать принцип «строка в строку». Ну и, чтобы представить значительность проделанного Муравьевой труда, к собственно переводу следует добавить составление более чем внушительного массива комментариев, присутствующих практически на всех страницах; причем комментариев, разбитых на два потока: комментарий литературно-исторический, «мифологический» к русскому тексту и языковедческий — к тексту оригинала.