Жук Вадим Семенович родился в 1947 году в Ленинграде. Окончил театроведческий факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. Поэт, актер, сценарист, драматург, режиссер, теле- и радиоведущий. Создатель и художественный руководитель театра «Четвертая стена». Стихи публиковались во многих журналах и альманахах. Автор десяти поэтических книг. Живет в Москве.

Вадим Жук

*

КОНЧИЛСЯ ВЕТЕР

* * *

Проснуться и вдруг под собою почуять страну,

И первопечатных, и контурных жил её голубизну,

Приречный кустарник больших отработанных рук,

Привычный, глубоко сокрытый очей звероокий испуг,

Поля и овраги, железным цветущие хламом,

И храм на холме, и могилами вскопанный холм.

Корову, жующую словно навязанный корм,

Румяную девочку с тонким и плачущим «мама».

Румяную девочку, жёлтый лицей областной,

Учитель невнятных наук и красивый и полублатной,

И женщины злые у белых дверей консультаций.

Проснуться. Ершами мороза покрылась река,

Огромного поезда туша взгремит, далека

Настолько, что мыслью не можно к нему прикасаться.

Ребёнок с запрошлого века стоит на горохе в углу,

Прекрасные сполохи реют по городу, миру, селу.

Воронежский кисти в кулак не сжимает святой,

А речи на полках застыли в горшках с деревянной крупой,

Почуять страну. На скамье притаился Ставрогин.

Кому мы нужны без уменья почуять страну?

Всё отняли. Чистый язык, голоса, тишину.

И страшно — как будто войти в борщевик вдоль дороги.

Мальчик

А это мальчик. У него под мышкой,

Пригрелась толстая гремящая доска.

Там то, что называлось «шахматишки».

У левого и правого виска

Неправильного мальчика летают

Небритый Таль, почтенный древний Грюнфельд

И берегут его, как некий трюфель, —

Колючие снежинки отгоняют,

Под ножки сыплют золотой песок

И поправляют шарфик чёрно-белый.

Слон, топоча, бежит наискосок,

Чтоб с крыши сбить нарыв обледенелый.

Немного в мальчике физических достоинств.

Но мне сдаётся, двинет он доской

По шлему, коли грубою рукой

Его коснётся представитель воинств

Противомальчиковых. Светлая мечта,

Пребудь со мной. Моим летам суровым

Уже недолго наслаждаться новым,

Но, позабыв суровые лета,

Гляжу, как у идущего под шагом,

Сверкает гения свободный фейерверк

И сам он кажется непобедимым флагом,

Неотвратимо устремлённым вверх.

* * *

Когда ты от руки писал стихи

И пел не обинуясь не колеблясь

Про полный мятных пряников троллейбус,

И правил бал Осоавиахим.

Или — напомните? В те времена, короче,

Когда держал колхозницу рабочий

За узкий серп. Когда на Воробьёвых

Закапывали в землю Огарёвых,

Чтобы на Марсе яблони цвели,

Когда мы, сжатые меж валунами,

Переходящее носили знамя

На радость окружающей земли.

Когда стаканом красного вина

Ночь мерилась. И ночь была нежна.

В те времена.

* * *

Как по клавишам-шпалам, шажок за шажком

Я в Тучково за белым иду творожком.

По железной дороге иду я пешком,

И шажок за шажком, как стежок за стежком.

Потому что дорога, считай, полотно.

Синий воздух как в синем стакане вино.

Крутит осень кленовое веретено.

Мне навстречу мужик. Не мужик, а ожог,

Кривополый пиджак, нехороший мешок.

Будто он проиграл меня за порошок,

Будто надо отдать ему мною должок.

Будто он обыскал всю большую страну

И мизинец мой надо нести пахану.

Будто детскую знает за мною вину.

Слева выбитый солнечный зуб заалел,

В стороне полустанка туман тяжелел,

Словно кто-то ему из тумана велел —

Он меня не убил, он меня пожалел.

Он сокрылся. Он в жизни оставил меня

Ясным яблочным утром октябрьского дня.

* * *

Круговорот, говорю я, воды, говорю я, в природе,

Снегом, гляди обернулась и с неба идёт!

Мягкою белой котовьей походкою ходит,

Танго-летанго, кадриль, полонез, хоровод.

Влаги небесные влагами стали земными,

Влаги земные опять вознеслись к небесам!

Мы в «дочки-матери»! Как твоё, капелька, имя?

Ты это ты? Или он? Или это я сам?

Как незаметно, дружок, мы с тобой испарились!

Дедушка Пёрышкин с синим чернильным пятном,

Мы же вернёмся обратно, скажите на милость?

Мы же ещё протанцуем над этим окном?

Снег ашдваокает! Только вздохнул и потопал,

Дальше и дальше, не знаю в какие края.

Может быть, эта снежинка — растяпа, растрёпа,

Это слезинка твоя, моя детонька, радость моя?

* * *

Снегом всё занесено.

Книжка, дерево, окно.

Жалкой маленькой премьеры

В тесной пыльной костюмерной

Нехорошее вино.

Пробы в давнее кино.

Её дикая манера

Красить губы перед сном.

Снегом, снегом, снегом, снегом,

Снегом всё занесено.

Снегом всё занесено.

— Мы бы вас и взяли, но...

День рожденья Агасфера,

Драка с горным инженером,

Крови алое пятно.

Мимино — Бородино.

Лодки, ялики, галеры,

Горько, сладко, солоно.

Снегом, снегом, снегом, снегом,

Снегом всё занесено.

Снегом всё занесено.

Он забыл — зачем дано

Это право, эта вера —

Делать белым то, что серым

Или жёлтым рождено.

Что случилось в «Англетере»?

С кем ночует Крошка Мэри?

Кто сползает по портьере?

К высшей мере, к белой мере,

Всё на свете снегом, снегом,

Снегом приговорено.

* * *

Ни стаканом о стенку, ни в вагоне на мокром угле,

Ни в атлантику на жюльневерном корвете.

До свиданья, Наталья, зашей мне в колет амулет.

Видишь, кончился ветер, Наталья, кончился ветер,

Даже слабый с порывами. Воздух стоит часовым,

Снег недвижен, дождя неподвижны спагетти.

Не колеблемо море орудием береговым.

Это кончился ветер, Евгения, кончился ветер.

Загляни в гардероб — может, он схоронился в платке

Провожающей в путь? И в ответно махнувшем берете?

Помешавший прикуривать, спичку задувший в руке?

Не сыскался, Валерия, кончился ветер.

Юбкой ног не облепит, и вряд ли подол задерёт,

Чтоб открыть поворот в самом лучшем сюжете.

Ни назад, ни вперёд. Так-так-так промолчал пулемёт.

Цели кончились, Анна Васильевна, кончился ветер.

Только мельницам плакать в испанской глуши,

Только змея сожгут, одурев от безветрия, дети.

Пустота. Попиши, сирота, попляши.

Всё осталось как было, любимая. Кончился ветер.

* * *

Севера серебро,

День идущий ко дну.

Это моё ребро,

Только тебя одну,

Или ещё иных

Он смастерить сумел?

Нету за мной вины,

Школьник, крошащий мел,

Перед доскою стал,

Грозен наставник мой,

Надо вдохнуть тепла

Перед большой зимой.

Вот коридор любви,

Пропуск в небытиё.

Ну а теперь реви,

Золото ты моё.

 

Выздоровление

Ещё на цыпочках строка,

Неслышно, ночью.

Поправит надо лбом рука

Перо сорочье.

Заденет по пути висок

И втихомолку,

Начертит вниз наискосок

Густую чёлкy.

Пока настаивай, моги,

Входи в обличье.

Но понимай — твои шаги

Ещё первичны.

Ещё стоишь среди двора,

И день обычен.

Готова закипеть игра,

И мяч пупырчат.

* * *

Конторка высилась, как аналой,

Писали стоя, уважая слово.

Гордилась печь узорною заслонкой,

Всерьёз встречалась нить с иглой.

Для поцелуев выбегали в сад,

Где сами по утрам траву косили.

И к слову «пролетариат»

Лояльно и спокойно относились.

Авдотьевна умела кружева,

Панкратьевна умела кулебяку.

Котились кошки. Бык жевал.

Хозяин на ночь выпускал собаку.

По звону знали — загулял звонарь.

Все обсуждали Ольгу и Татьяну.

Слетались мошки на фонарь,

Съезжались гости к фортепьяно.

Стремглов читал Ту би ор нот ту би,

На всех хватало пунша и орехов.

Всё это Чехов от души любил,

Всё это ненавидел Чехов.

И платья были подвенечней.

И жизнь конечней.