Рецептер Владимир
Эмануилович родился в 1935 году. Поэт,
прозаик, пушкинист. C 1992 года художественный
руководитель Государственного Пушкинского
театрального центра в Санкт-Петербурге.
Народный артист России. Автор многих
книг стихов и прозы. Живет в Санкт-Петербурге.
Владимир Рецептер
*
ИЗ
НОВЫХ СТИХОВ
*
* *
Не
надо мне рассказывать,
что
надо было сделать.
К
чему былое смазывать,
стирая
смысл и смелость.
К
чему штрихами мелкими
участвовать
в разрухе,
все,
кто считались целками,
уже
давно старухи.
Слова
выходят зряшными,
от
них склероз по коже…
Мы
кажемся вчерашними,
но
будущими — тоже.
*
* *
Звонок
короткий, санитарный,
мол,
дышишь или же — уже?..
А
век — военный, промтоварный,
без
дня в заботе о душе.
— А
как жена? — Почти в порядке,
вот
только язва… А твоя?
— Моя
со мной играет в прятки:
перешивает
тьму шмотья.
— Как
дети? — Дети завтра — деды.
— А
внуки? — Внуки ждут детей.
— Храни
здоровье до победы.
— Дай
Бог дождаться без смертей.
Так
пообщались эти двое,
за
восемьдесят перейдя,
свои
земные планы строя,
не
чуя страха и дождя...
*
* *
Достоверные
картины:
всех
играют мертвецы —
старцы,
юноши, мужчины,
псы,
вояки, стервецы.
Вновь
война, и крутят снова,
чтоб
коснуться тех основ;
чтобы
мы, простив любого,
стали
лучше мертвецов.
Все
подряд поумирали,
превратились
в давний прах,
с
песней «Дойчланд юбер алле»
в
дважды мёртвых головах.
В
похоронной фильмотеке
оживают
мертвецы,
горделивы,
как ацтеки,
осторожны,
как слепцы.
И
бредут колонны пленных
по
замызганной Москве,
в
орденах, мундирах бренных,
к
повторяющей молве.
*
* *
Не
думай, что остался в стороне,
когда
святыни падали в огне.
Ты
сам не знал, как родину любил,
не
замечал своих военных крыл.
Он
сам себя уничтожает, век,
плодя
оружье, пленных и калек;
а
ты — мужчина и, конечно, сам
не
в силах приподняться к небесам
до
всепрощенья самого Христа
и
не дорос до своего креста…
Два
города
Город-радость,
окраина... Город-урод —
впереди.
Как Невы, так и Невки — в помине.
Вот
— вокруг и вразброд —
вдруг
застроенные пустыни.
То
ли спальные тюрьмы, то ль коттеджи
успешных воров,
уж
не Питер, а сборище задних дворов,
где
попрятались сотни курв и оторв —
половин
вороваев.
Живут
— будь здоров,
славный
Питер охаяв.
Эта
урна для урок себя назвала — Петербург.
Туп
был тот драматург, что пристраивал
пьесу;
я
порвал бы его и его принадлежность
прогрессу
ради
пригородных рассветов и пург...
Друг,
вернёмся домой, в город мой,
дорогой
и другой,
где
Нева и Фонтанка,
где
каждый домок как приманка,
чтобы
впредь —
за
порог — ни ногой,
и
смотреть, и смотреть, и смотреть...
*
* *
…там,
где мой народ, к несчастью, был.
А.
А.
В
этой жизни, снова непреклонной,
и
опять кипящей, и крутой,
не
пойду ни строем, ни колонной,
не
сольюсь с бессмысленной толпой.
На
чужбине — ни могил, ни чести.
Кто
своих родных оставить мог?
Я
с монастырём своим — на месте,
а
судьёю нам — единый Бог.