НАДЕЖДА КОНДАКОВА
*
ТЫ УХОДИШЬ КАК ВОЗДУХ В СТРОКУ
Ого-род
огурец весь в пупырышках хруста
возвращенного в храм языка
из суглинного лона искусства
из районного хора ДК
он на грядке лежит как на блюде
на тарелке своей НЛО
знать не зная о чуде и блуде
в темнотбх словаря своего
О, город! Ого, род! В огороде
бузина ну а в Киеве “Рух”
а в народе разруха в народе
только жалкие взгляды старух
огород это русская почва
это почта от нас в никуда
это то что нас точит и то что
огуречного рода орда
Ого, род! У безродности вызнав
бесприютного мира словарь
ты последний у времени вызов
и последний его государь
огурец весь в пупырышках страха
весь в ознобе и злобе ножа
и своя тебе ближе рубаха
и чужая чужее душа
ого-род
окорот
рот и око
и под этим подводим черту
путь от Хлебникова до Блока
как на лифте стремглав в черноту
в пустоту кровеносной системы
и в бескровность того словаря
где запретные вечные темы
разбазарены жалко и зря
Ночной аукцион
воздухоплаватель я тебя не понимаю
плаваю в воздухе и воздыхаю о том
древнеегипетском или славянском не знаю
нежном пространстве какому служу животом
в том кто я есть неповинны ни воздух ни память
странных вещей окружающих сон мой и быт
вольной взлетать и кружиться над миром и падать
в мир что по горло чесоточным хламом забит
сбыт бы найти мне для царственной рухляди этой
чтоб напоследок в ореховом ветхом трюмо
слиться навеки с волшебно стареющим светом
в коем Марина любовнику пишет письмо[1]
воздухоплаватель ты не любовник мне даже
в четверть страницы твоя уместилась глава
чтобы в пространстве в заброшенном нервном пейзаже
слово в мурашках от счастья светилось едва
крыльев муаровых не изготовить вручную
прыгать с горы? но Поклонная срыта гора
вот и теку по течению в темень ночную
вот и пугает недвижная эта дыра
воздухоплаватель это тебе незнакомо
кома пространства родного тебя не страшит
мертвого хлама и мертвого русского дома
страшно тосклив и безудержно радостен вид
Свод
Свод непрозрачной бумагой обернут
тает от влаги тяжелая тишь
что же ты дождик небесный оболтус
праздно в жестяные лужи стучишь
ты ли не почвенник где-то в изгнанье
ты ли не западник в русской глуши
что ж охраняешь ты павшее зданье
и разрушаешь его этажи
крыша поехала влево и вправо
ломкие струи шуршат как фольга
и не дает геростратова слава
спать по ночам вот и вся недолга
на таратайке протащишься мимо
сонных ментов и ворованных слов
ГКЧП — вот и вся пантомима
русского спора из разных углов
был бы улов миражей и видений
дождик не ныл не царапалась мышь
тут и явился бы праздничный гений
тут и пророк бы сгодился глядишь
ишь как опять затоварило небо
и от чахотки избыточна речь
значит опять тебе тупо и слепо
это пустое пространство беречь
Археологический атлас СССР
в этой жизни я проживу здесь
в жизни другой мне подберут место
хотя говорят останется только пыль смесь
времени и контекста
в жизни этой я подберу слова
друг к другу плотнее притру их как гайки
хотя говорят достаточно для естества
черного хлеба полпайки
в жизни другой прыщавые два юнца
мне скажут “бабушка” или “девочка” не надо плакать
хотя говорят не выбирают мать и отца
только надкусывают мякоть
персиковый или глины сырой вкус
мне безразлично зачем забивают рот паклей
в жизни другой я бы не дула и в ус
крови своей не отдала ни капли
но в жизни этой я проживу здесь
в каждое слово сцежу свои капилляры
ибо только в этой стране и только днесь
поэты как мамонты популярны
На том берегу
1
Проходя по больному апрелю,
по Господним и нашим страстям,
ты боишься Фому и Емелю
и не веришь иным скоростям.
Потому вдоль неубранной свалки
ты уходишь — как воздух — в строку,
а мужчина, ничтожный и жалкий,
остается на том берегу,
где жила ты в неверье и страхе
как в руинах, сгоревших дотла,
где смирительной нету рубахи,
чтоб размером тебе подошла.
И уже потому не помеха
на груди этот крест голубой.
Неразрывное сильное эхо
да ниспосланный ангел — с тобой.
2
как ребро умирая в Адаме
во Христе как душа оживу
и поверю в несытое пламя
и закончу в гноище во рву
этот круг неразрывен и узок
этот путь не ведет никуда
для таких же как я трясогузок
брать умевших собой города
но когда зазевавшись однажды
на исходе седмицы страстной
вдруг почувствую ненависть жажды
и сырой холодок за спиной
я шагну к поврежденному храму
удержавшись за воздух простой
и двухтысячелетнюю драму
вдруг наполню своей пустотой.
[1] Марина — см. Цветаева, Мнишек, Кудимова etc.