До свиданья. До завтра. До следующей встречи, стихи

Явь не ускользает,
как ускользают сны.
Ни шорох, ни звонок
ее не спугнут,
ни крик, ни грохот
от нее не пробудят.

Смутны и многозначны
образы в снах,

и можно их толковать
и так и сяк.
Явь означает явь,
вот это и впрямь загадка.

К снам есть ключи.
Явь открывается сама,
и закрыть ее не удается.
Сыплются из нее
школьные аттестаты и звезды,
бабочки детских коллекций,
души бабушкиных утюгов,
шапки без головы
и черепа облаков.

Складывается из этого всего
неразрешимый ребус.

Снов не было бы без нас.
Тот, без которого не было б яви,
неведом,
продукт же его бессонниц
дается каждому,
кто пробуждается.

Это не сны безумны,
безумна явь,

хотя бы упрямством,
с каким она держится
хода событий.

В снах еще жив
наш недавно умерший,
тешится добрым здоровьем
и возвращенной молодостью.
Явь кладет перед нами
его мертвое тело.
Явь не отступит ни на шаг.

Сны эфемерны,
память легко их стряхивает.
Явь не забудешь.
Она неодолима.
Сидит на нашей шее,
Давит сердце,
падает под ноги.

Бежать от нее невозможно,
она везде будет с нами.
Нет такой станции
на всем пути нашего следования,
где бы она нас ни ждала.

А кто этот бутуз, такой прелестный?
Это ж малыш Адольф, чадо супругов Гитлер!
Может быть, вырастет доктором юриспруденции?
Или же в венской опере будет тенором?
Чья это ручка, шейка, глазки, ушко, носик?
Чей это будет животик, еще неизвестно:
печатника, коммерсанта, врача, священника?
Куда эти милые ножки, куда они доберутся?
В садик, в школу, в контору, на свадьбу,
может быть, даже с дочерью бургомистра?

Лапушка, ангелочек, солнышко, крошка,
когда на свет рождался год назад,
на небе и земле не обошлось без знаков:
весеннее солнце и герани в окнах
и музыка шарманки во дворе,
счастливая планета в розовой бумажке,
а перед родами пророческий сон матери:
голубя во сне видеть — радостная новость,
поймать его же — прибудет гость долгожданный.
Тук-тук, кто там, стучится будущий Адольфик.

Пеленочка, слюнявчик, соска, погремушка,
мальчонка, слава Богу и тьфу-тьфу, здоровый,
похож на папу-маму, на котика в корзинке,
на всех других детишек в семейных альбомах.
Ну не будем же плакать, господин фотограф
накроется черной накидкой и сделает: пстрык.

Ателье Клингер, Грабенштрассе, Браунау,
а Браунау — город маленький, но достойный,
почтенные соседи, солидные фирмы,
дух дрожжевого теста и простого мыла.
Не слышно ни воя собак, ни шагов судьбы.
Учитель истории расстегивает воротничок
и зевает.

Сколько тех, кого я знала

(если вправду я их знала)
мужчин, женщин
(если такое деленье остается в силе)
ступило за тот порог
(если это порог)
перебежало через этот мост
(если назвать это мостом) —

Сколько их после жизни долгой или короткой
(если для них это какая-нибудь разница)
хорошей, ибо началась
плохой, ибо кончилась
(если они не считают что наоборот)
оказалось на том берегу
(если оказалось
и если есть тот берег) —

Не дано мне знать определенно
их дальнейший жребий
(если даже это общий их жребий
и еще это жребий) —

Всё
(если это слово не слишком узко)
у них позади
(если не впереди) —

Сколько их выскочило из мчащегося времени
и в отдалении все жалостнее тает
(если стоит верить перспективе) —

Сколько
(если вопрос имеет смысл,
если можно прийти к окончательной сумме,
прежде чем ты добавишь себя самого)
уснуло глубочайшим сном
(если нет более глубокого) —

До свиданья.
До завтра.
До следующей встречи.
Этих слов они уже не хотят
(если не хотят) повторить.
Обречены на бесконечное
(если не иное) молчанье.
Заняты только тем
(если только тем),
к чему их принуждает отсутствие.